— Эмили просит меня пойти с ней на похороны, — сказала она, обнимая его. — Это будет послезавтра. Я должна буду оставить Джемайму с миссис Смит — она не возражает, — и Эмили пришлет за мной карету. И она организует для меня платье!
Питт не задавал ей вопросов, в том числе и по поводу того, что значит «организовать платье»; а так как жена суетилась, чтобы побыстрее освободиться, вместо того, чтобы получше объяснить ему все, он с усмешкой позволил ей идти, спросив напоследок:
— Ты уверена, что хочешь быть там? Похороны — нерадостная церемония.
— Эмили хочет, чтобы я была там, — сказала Шарлотта, как будто такого ответа было достаточно.
Томас немедленно понял по ее светящимся глазам, что жена избегает этой темы. Ей хотелось пойти туда из любопытства.
Она увидела его широкую улыбку и в очередной раз поняла, что никогда не сумеет одурачить его. Затем пожала плечами и расслабилась, тоже улыбаясь.
— Хорошо, я хочу увидеть их всех. Но обещаю, что не буду ничего делать, кроме как смотреть. Не буду вмешиваться. Что ты обнаружил? Я имею право спросить, потому что это касается Эмили.
Лицо Томаса посерьезнело, он сел, наклонился вперед и поставил локти на стол. Выглядел он усталым и взъерошенным. Шарлотта вдруг поняла, насколько была эгоистичной, игнорируя его чувства и думая только об Эмили. Недавно она научилась делать лимонад, не портя дорогие свежие фрукты, как делала раньше, до замужества; теперь она держала фрукты в ведре с холодной водой на камнях около задней двери. Сейчас она быстро налила и поставила перед мужем стакан с лимонадом, не повторяя своего вопроса.
Питт выпил стакан до дна, затем ответил:
— Я пытаюсь проверить, где кто был. И никто не может вспомнить, был ли Джордж в своем клубе в этот вечер или нет. Я давил на них так сильно, как только мог, но они не могут отличить один вечер от другого. Честно говоря, я не знаю даже, могут ли они отличить одного человека от другого. Большинство из них выглядят и ведут себя абсолютно одинаково… для меня, по крайней мере. — Он медленно улыбнулся. — Глупо, не правда ли — я полагаю, что большинство из нас выглядит так же для них?
Шарлотта сидела молча. Единственное, чего она хотела и о чем молила бога, — это чтобы Джордж был оправдан по всем пунктам, быстро и полностью.
— Извини, — Томас потянулся к ней и погладил ее по руке; ее пальцы вцепились в его.
— Уверена, что ты сделал все, что мог. Есть ли кто-то вне подозрения?
— В действительности нет. Каждый обеляет себя, но это ничего не доказывает.
— Наверняка кто-то из них мог!
— Это еще надо доказать… — Питт посмотрел в потолок затуманенными глазами. — Афтон и Фулберт Нэш были вместе в доме большую часть времени, но не все время…
— Но они же ее братья, — с содроганием проговорила Шарлотта. — Ты ведь не думаешь, что они настольно развращены… или думаешь?
— Нет. Но я полагаю, что это не может быть исключено. Диггори Нэш играл в карты, но его друзья необычайно сдержаны в своих рассказах о том, где кто был и когда. Точно сказать не могут. Алджернон Бернон намекает на то, что это дело чести, и он не собирается раскрывать эту тайну. Я думаю, что он был на любовном свидании и в данных обстоятельствах не смеет говорить об этом. Халлам Кэйли был на вечеринке у Дилбриджей и устроил там скандал. Вышел пройтись, чтобы охладиться. Снова маловероятно, что он покинул сад и где-то встретил Фанни, но это возможно. Француз Поль Аларик говорит, что был дома один, и это, вероятно, правда, но мы снова не можем доказать это.
— А как насчет слуг? В конце концов, их кандидатуры более вероятны. — Она должна быть реалистичной. Нельзя позволять словам Фулберта обживаться в ее мозгу. — Или ливрейные слуги, кучера, которые обслуживали вечеринку?
Томас слегка улыбнулся, поняв ход ее мыслей.
— Мы работаем над этим. Но почти все из них держались вместе, единой группой, обмениваясь новостями и сплетнями, или находились в доме, шастая в поисках снеди. А другие слуги были слишком заняты, и у них не было достаточного времени.
Шарлотта понимала, что так и было. В те дни, когда она жила на Кейтер-стрит, во время вечеринок у слуг совершенно не было свободного времени, чтобы бродить вне дома. Колокольчик мог позвать их в любой момент, чтобы те открыли дверь или принесли поднос с вином, или выполнили любое другое из десятка возможных заданий.
— Но должно же быть хоть что-то! — громко запротестовала она. — Все выходит как-то призрачно. Никто не виновен — и все под подозрением… Что-то же должно быть очевидным, кто-то должен быть вне подозрений…
— Алиби нет ни у кого — за исключением тех слуг, которые все время были на виду.
Шарлотта, больше не споря, начала накрывать на стол, аккуратно расставляя тарелки и пытаясь сделать так, чтобы еда выглядела красивой и аппетитной. Все было совсем не так, как у Эмили, зато в двадцать раз дешевле, — за исключением фруктов. Будучи немного экстравагантной, Шарлотта не могла не покупать их.
Похороны были самым торжественным — и мрачным — событием, на котором когда-либо присутствовала Шарлотта. День выдался облачным и невыносимо душным. Утром, еще до девяти, ее подхватил экипаж, присланный Эмили, и доставил прямиком на Парагон-уок. Там ее встретили. Взгляд Эмили потеплел, когда она увидела Шарлотту — и поняла, что ее давешний срыв уже забыт.
У сестер не было времени для того, чтобы перекусить и посплетничать. Эмили взбежала наверх и показала ей исключительное темно-лавандовое, тщательно продуманное, официальное платье, гораздо лучшее, чем любое из тех, что Шарлотта видела на Эмили. Это было платье, которое носят дамы из высшего света, и оно не могло пойти той Эмили, которую она знала. Шарлотта приложила его к себе и посмотрела на сестру поверх роскошной линии шеи.
— О, — вздохнула Эмили с потаенной улыбкой. — Это платье тети Веспасии. Мне кажется, в нем ты будешь выглядеть великолепно. Оно очень стройнит тебя. — Эмили улыбнулась шире, затем виновато вспыхнула, вспомнив, по какому поводу они одеваются. — Думаю, ты некоторым образом очень похожа на тетю Веспасию — или, может быть, будешь похожа через пятьдесят лет.
Шарлотта вспомнила, что Питт сказал почти то же самое, и почувствовала себя польщенной.
— Спасибо. — Она отложила платье и повернулась к Эмили, чтобы та помогла ей расстегнуть пуговицы на ее собственном платье и переодеться.
Шарлотта была готова снова закалывать булавки, но с удивлением увидела, что те не нужны. Платье подходило ей почти так же хорошо, как и ее собственные. Оно было немного шире в плечах, но все остальные размеры были абсолютно ее. Шарлотта посмотрела на себя в трюмо. Эффект был поразителен: она выглядела потрясающе красивой.
— Поторопись, — резко сказала Эмили. — У нас нет времени стоять здесь и любоваться собой. Ты должна накинуть для приличия что-нибудь черное. Я знаю, что лаванда тоже траурный цвет, но ты выглядишь как герцогиня, которая принимает гостей. Вот тебе черная шаль. Не ерзай! Сейчас не жарко, а шаль затемняет весь ансамбль. И, конечно, черные перчатки. А еще я нашла для тебя черную шляпку.
Шарлотта не посмела спросить, где Эмили нашла эту шляпку. Может быть, ей лучше этого не знать. В любом случае, церемония будет происходить в церкви, и шляпа была необходима, неважно какого фасона.
Шляпа оказалась экстравагантной — с широкими полями, перьями и вуалью. Шарлотта водрузила ее себе на голову с кокетливым наклоном. Эмили едва сдерживала смех.
— Как величественно! И, пожалуйста, Шарлотта, следи за тем, что говоришь. Я так нервничаю по этому поводу; ты заставляешь меня смеяться, даже когда я совсем не хочу этого. Я делаю все возможное, чтобы не думать об этой бедной девочке. Я заполняю голову любыми другими мыслями, даже глупыми, только для того, чтобы отвлечься.
Шарлотта обняла ее.
— Я знаю. Знаю, что ты не бессердечна. Мы все смеемся иногда, когда в действительности хотим плакать. Скажи мне, я выгляжу смешно в этой шляпе?
Эмили протянула обе руки к шляпке и слегка изменила угол наклона. Сама она уже была в мрачнейшем черном.
— Нет, нет, ты выглядишь очень хорошо, Джессамин вся изведется от зависти. Потому что после церемонии все будут смотреть на тебя и спрашивать, кто ты такая. Потяни вуаль немножко вниз; они вынуждены будут подойти поближе, чтобы рассмотреть твое лицо… Вот так! Великолепно. И не поправляй ее без конца!
Процессия наводила ужас своим сплошным мертвенно-черным цветом. Черные лошади тянули черный катафалк, кучер был обмотан черной креповой лентой, лошади с черными плюмажами на голове. Близкие родственники ехали непосредственно позади катафалка в другом черном экипаже, покачивающемся из стороны в сторону. Затем следовали остальные присутствующие. Процессия выглядела очень величественной.
Шарлотта сидела рядом с Эмили, Джорджем и тетушкой Веспасией и размышляла, почему люди, которые исповедуют воскрешение, должны устраивать такую мелодраму из смерти. Все действо напоминало плохой театр. Над этим вопросом она часто раздумывала, но никогда рядом не оказывалось человека, которому можно было бы задать этот вопрос. Шарлотта надеялась, что однажды встретит епископа, хотя сейчас на это оставалось все меньше надежд. Как-то раз она задала этот вопрос своему папе — и получила очень резкую отповедь, которая заставила ее надолго замолчать; но при этом она не содержала настоящего ответа, которого папа, очевидно, не знал либо же считал любую дискуссию на данную тему вульгарной и неприличной.
Наконец процессия прибыла на место. Шарлотта вышла из экипажа, опираясь на поданную Джорджем руку, и грациозно спустилась на землю, не дотрагиваясь до шляпы, чтобы случайно не изменить угол ее наклона. Затем попарно — она с тетей Веспасией, за ними Эмили с Джорджем — они прошли через ворота церковного двора по дорожке к дверям. Внутри орган играл траурный марш — более бравурно, чем требовалось, и с такими неожиданными ошибками в исполнении, что даже Шарлотта заморгала, услышав их. Интересно, играл ли органист при этой церкви постоянно или был нанят энтузиаст-любитель, который даже не знал, по какому поводу играет?