Я даже могу представить, как именно он это говорит, – холодно, насмешливо, высокомерно. Точно так, как говорил об этой женщине несколько дней назад его далекий потомок.
Нужно дочитать дневник Аннабель до конца. Обязательно. Но не сейчас, а позже, когда я приведу в порядок бешено скачущие мысли и перестану смешивать вымысел и реальность. В противном случае я найду на его страницах что-нибудь такое, что заставит меня поверить невероятным доводам Руфины Дире.
Закончив обедать, я пошла в свою комнату и спрятала тетрадь маленькой баронессы под подушку. Решив, что вернусь к ней после ужина, поспешила в библиотеку – фотографировать чертежи и успокаивать разыгравшееся воображение.
***
Архитектурные планы я копировала до вечера. Работала неторопливо, тщательно проверяя качество каждого снимка, и стараясь думать только о том, чтобы все треклятые линии и черточки поместились в кадр. При этом с каждым часом у меня крепло желание послать сию макулатуру к черту, вернуться в спальню и дочитать оставшиеся странички дневника.
Одновременно с этим от мысли о тетрадке Аннабель внутри поднималось чувство неясного беспокойства, какое обычно появляется перед важным делом, к которому нужно подходить с холодной головой и твердым духом.
Ужин в этот раз проходил в тишине. Эдуард поначалу пытался развлечь меня беседой, однако я так вяло реагировала на его реплики, что он замолчал и до самого чая не проронил ни слова.
– Вы сегодня очень задумчивы, – сказал он, наконец. – Как вы себя чувствуете, София?
– Честно говоря, так себе, – ответила ему. – Мне бы хотелось прилечь и отдохнуть.
– Вы все-таки простудились, – в голосе Солуса появилось беспокойство. – Быть может, мне стоит вызвать врача?
– Спасибо, не нужно, – улыбнулась я. – Я немного устала, только и всего. Перечитаю свои записи, лягу пораньше спать, и к утру снова буду, как огурчик.
– Очень на это надеюсь, – серьезно сказал Эдуард. – Вам стоит больше отдыхать, София. Вы слишком много и активно работаете.
Я пожала плечами. Кто бы говорил, ага.
– Как продвигаются библиотечные дела? – поинтересовался барон. – Вы уже искали пропавшие страницы?
– Искала, – кивнула я. – Но не нашла. В шкафу, о котором вы говорили, их нет.
– Что ж, в таком случае окончание сказки потеряно безвозвратно, – барон грустно улыбнулся. – Несколько лет назад библиотека пережила нашествие реставраторов, пытавшихся восстановить осыпавшуюся лепнину. Книги тогда пришлось временно перенести в другое место. Возможно, тогда-то сборник и недосчитался нескольких листов. Я лично следил за транспортировкой, однако мог что-нибудь упустить.
О да, господин барон. Кое-что вы действительно упустили.
– Эдуард, могу я задать вам вопрос?
– Да, конечно.
– Боюсь показаться бестактной, – я подняла на него смущенный взгляд, – но очень уж любопытно.
– Спрашивайте, София.
– Как вы обзавелись своим шикарным шрамом?
Эдуард усмехнулся и потрогал шею.
– Заметили, да?.. А мне-то казалось, что эта царапина, уже не видна, – он тоже поднял на меня глаза, и теперь в них не было и тени улыбки. – Я не помню, как она у меня появилась, София. Это было очень давно. Если верить рассказу очевидцев, на меня напали – внезапно и со спины. Полоснули по шее ножом и оставили истекать кровью на снегу. Когда я пришел в себя, у меня уже было это украшение.
«…до сих пор снится окровавленный снег у каретного сарая…»
Я коротко вздохнула. Похоже, мистическая атмосфера этого места способна влиять на неокрепшие умы приезжих людей. Местные жители к ней привыкли, а вот гостям, попавшим под воздействие тумана и готического холода, начинает мерещиться невесть что. Взять хотя бы меня – узнала о незнакомой семье чуть больше положенного и сразу же стала проводить нелепые параллели.
В самом деле, почему бы Эдуарду Солусу не повторить судьбу своего предка?
Да, они оба любят транспорт, оба остались без родных, оба пережили покушение на свою жизнь. Ну, так что ж? Разве это является чем-то уникальным? Историй, в которых с людьми происходили такие же события, как и с их отцами и дедами, великое множество. В некоторых семьях до сих пор существует поверье, что новорожденных детей нельзя называть именами умерших родственников, чтобы они не повторили их жизненный путь.
Напряжение, не отпускавшее меня весь день, наконец, отступило. Я допила чай и, перекинувшись с бароном еще парой фраз, отправилась в свою спальню.
Заперла дверь, достала из-под подушки дневник Аннабель и, усевшись в кресло, принялась читать.
«Мне страшно. С Эдуардом что-то происходит. Он изменился. Вроде все тот же, а вроде – кто-то чужой.
Эд стал холоден и невозмутим. Конечно, он и раньше не отличался буйным нравом, однако сейчас будто бы взирает на все свысока. На маму больше не шипит, зато бросает в ее сторону такие ледяные презрительные взгляды, что, право, лучше бы бранился или даже кричал.
С отцом Эд тоже не спорит. Едва поправившись, он спокойно всем объявил, что через месяц уедет из Ацера в столицу, и это дело полностью решенное. При этом говорил так, что никто не решился ему возражать.
Потом Эд отправился к господину Воксу и лично расторг договор о помолвке с Мэдэлин. Узнав об этом, папа попытался возмутиться, но Эдуард так на него посмотрел, что отец замолчал на полуслове и тему женитьбы больше не поднимал.
Еще Эд перестал улыбаться и никого не хочет видеть. Доктор Коливебер говорит, что это последствие болезни, и через некоторое время все станет, как прежде. Но мне кажется, как прежде, уже ничего не будет. У Эда теперь другие глаза. Из них пропали огоньки, они пустые и равнодушные, как у куклы. Или как у того гадкого господина, который едва не убил его на заднем дворе «Ориона»».
За окном громко крикнула какая-то птица. Я вздрогнула. Появилось неприятное ощущение, что с улицы за мной кто-то наблюдает.
Встала с кресла и решительно задернула шторы. Потом подумала и взяла с кровати одно из шерстяных одеял – несмотря на то, что я сидела у батареи, мои ноги стали ощутимо подмерзать. Укуталась в теплое полотно и продолжила чтение.
«Теперь я тружусь над своим сборником каждый день. Няня больше не рассказывает мне смешные сказки про храбрых зверей, теперь я прошу ее диктовать истории про вампиров. Моя милая старушка каждый раз искренне этому удивляется. Она не понимает, для чего мне понадобились эти ужасы. Я же считаю, что благодаря этим сказкам смогу лучше понять, что происходит с Эдуардом.
Брат меняется с каждым днем. Его взгляд действительно стал теплее и человечнее, однако я вижу – Эд нарочно пытается сделать его таким. А потом снова превращается в холодную куклу – когда думает, что его никто не видит. Удивительно, но домашние этого не замечают. Мне кажется, расскажи я о своих наблюдениях маме или Антуану, они решат, будто у меня разыгралось воображение.
Но это вовсе не так!
Вчера в библиотеке на Эда упала приставная лестница. Она рухнула ему точнехонько на ногу, а он не вскрикнул, не охнул, даже не поморщился! Словно удар этой громадины не причинил ему никакой боли! Потом поднял ее и поставил на место, а когда мы с Гербертом бросились к нему, сказал, что совсем не ушибся.
Сегодня я заглянула в его комнаты и увидела, как брат сжал в ладони лезвие перочинного ножа. При этом на его руке не выступило и капельки крови!
Еще Эд перестал есть. После ранения у него пропал аппетит, и за обедом он может проглотить лишь пару ложек супа. От мяса категорически отказывается и отчего-то разлюбил рыбный пирог, который раньше обожал всем сердцем. Последние два дня брат вовсе перестал спускаться к столу. Говорит, что желает трапезничать у себя. При этом я ни разу не видела, чтобы в его покои носили еду.
Слуги шепчутся, что Эдуард еще и перестал спать. Камердинер Антуана видел, как Эд глухой ночью прогуливался по аллеям парка, а горничная Магда уверяет, что брат до рассвета сидит в библиотеке.
Эд ведет себя, как вампиры из сказок нашей нянюшки. Разве что не летает и не пьет кровь.
Я думаю, тот странный человек из «Ориона» чем-то отравил моего брата. Больше я никак не могу объяснить происходящие с ним перемены. Я бы сказала, что это колдовство, но отец Стефан в каждой своей проповеди призывает гнать любые мысли, связанные с происками нечистого.
Эдуард, к слову, в церковь больше не ходит. За прошедший месяц он побывал там всего один раз, сразу после того, как оправился от ранения. Эд никогда не был так уж религиозен, однако воскресную службу всегда посещал и сидел на ней от начала и до конца. Тогда же он пробыл в храме всего несколько минут, а потом просто встал и ушел. Все решили, что ему стало нехорошо, а мне это показалось очень странным.
Конечно, правильнее всего было бы подойти к брату и прямо спросить, что с ним происходит, но я никак не могу на это решиться. Боюсь, что Эд рассердится или посмеется надо мною. А еще боюсь за него. Я чувствую, с ним случилась беда – куда более страшная, чем рваная рана от полукруглого ножа».
Две следующие страницы пришлось пропустить – Аннабель нещадно залила их чернилами. Далее текст был чистый и связный, однако его строчки прыгали, как перепуганные птицы. Выводя их, девочка явно находилась в состоянии сильнейшего возбуждения.
«Боже, я оказалась права! Всемогущий Господи, что же теперь делать?!
Сегодня утром братья собрались в Баден. Эд намеривался забрать на почте какие-то письма, а Антуан – навестить рыжую Вивер, дочку кондитера Крокса. Я упросила их взять меня с собой.
В городе Антуан сразу же улизнул к своей зазнобе, поэтому до самого полудня я каталась по улицам вместе с Эдом.
Обедать мы приехали в «Орион» – впервые после того ужасного случая. И там случилось ЭТО.
Все началось с того, что Эд не смог войти внутрь. Я уже миновала прихожую, а он все стоял у порога, пока к нему не подошел хозяин трактира господин Мун. Увидев его, Эдуард спросил, можно ли ему отобедать в его заведении.