Никаких гробов и холодильников с кровью. Никаких семейных фото и дорогих сердцу безделушек. Никакой кровати. Видимо, потребность во сне и комфорте у барона так же невелика, как и потребность в тепле, раз он довольствуется столь скудным интерьером.
Проходить дальше порога я не рискнула, опасаясь, что оставлю следы, которые выдадут Солусу мое присутствие, поэтому еще немного потопталась на месте, а потом вернулась в коридор.
Там по-прежнему не было ни души. Однако стоило мне отвернуться, чтобы прикрыть за собой дверь, как за спиной раздался голос:
– София?
Я обернулась и встретилась лицом к лицу с хозяином комнаты.
– О, привет, – моя улыбка была милой и искренней. – А я тебя ищу. Хотела пригласить на прогулку. Подумала – вдруг ты больше не занят?
Солус посмотрел на приоткрытую створку, будто припоминая, запирал ее перед уходом или нет. Выглядел он так же, как всегда, и желания немедленно упасть к нему в объятия уже не вызывал.
– До завтрашнего утра я полностью свободен, – ответил Эдуард. – Поэтому с удовольствием составлю тебе компанию. И да, в следующий раз ищи меня в кабинете. Он находится в центральной части замка, первая дверь справа от безголового льва. В спальне же я бываю только по ночам.
Я кивнула, протянула ему руку. Барон сжал ее в своей ладони и повел меня к выходу. Его пальцы были сухими и прохладными.
На улицу мы вышли, держась за руки, и так же зашагали в сторону парка.
– Завтра я собираюсь навестить Руфину Дире, – сказала Эдуарду. – Она пригласила меня на обед.
– Чудно, – улыбнулся он. – У тебя появилась приятельница?
– Вроде того. Ты хорошо знаешь Руфину?
Солус неопределенно махнул рукой.
– Не то чтобы очень. В отличие от других экскурсоводов, она неохотно рассказывает о себе. Но я наводил о ней справки, перед тем, как принять в Ацер. Она местная уроженка, ее семья живет в Хоске едва ли не с основания поселка. Дед и отец Руфины были искусными резчиками по дереву. Сама же она историк, и долгое время работала в баденском музее. Ее муж, насколько я знаю, тоже занимается деревообработкой. Хотя он приезжий, фамилии Дире в наших местах раньше не было.
– Ты знаешь фамилии всех, кто здесь живет?
– Здесь все друг друга знают, – Эдуард пожал плечами. – Или почти все. Тут немало однофамильцев, а многие селяне и горожане являются родственниками. Помнишь, ту забавную старушку, госпожу Мотти? Если мне не изменяет память, она приходится нашей Руфине кем-то вроде десятиюродной тетки.
Я чуть сильнее сжала его ладонь.
– Госпожа Мотти сегодня скончалась.
– О, в самом деле? – Солус удивленно приподнял бровь. – От чего же?
– Не знаю. Говорят, она жаловалась на слабость и головокружение. Хотя еще несколько дней назад все было хорошо.
Эдуард снова пожал плечами. Судя по всему, известие о смерти сказительницы не произвело на него впечатления. Либо он узнал об этом раньше меня, либо ему просто было все равно.
– Со стариками такое случается, София. Что поделать, рано или поздно умирают все.
– Некоторые умудряются жить очень долго, – заметила я, внимательно глядя ему в лицо.
– К сожалению, так везет не всем.
Или к счастью.
Почему-то бытует мнение, что долгая жизнь – это здорово. При этом сами долгожители зачастую считают иначе. Действительно, неплохо прожить девяносто или даже сто лет, если ты крепок, бодр, находишься в своем уме и имеешь силы, чтобы самостоятельно заботиться о себе. Другое дело, если тебя хватает только на то, чтобы дойти до туалета, а близким приходится кормить тебя с ложки.
Дед моей близкой подруги умер в возрасте девяноста двух лет. В восемьдесят девять он полностью лишился зрения, и очень страдал от того, что не мог видеть своих внуков. Большую часть времени этот почтенный мужчина проводил во сне, а его желудок отказывался переваривать что-либо, кроме жидкой овсянки. Старик ждал смерти с нетерпением – чтобы избавиться от боли и немощи.
В этом смысле гораздо приятнее быть вампиром. Ты молод, полон сил, неплохо соображаешь и можешь жить столетиями. А еще вынужден пить кровь, постоянно переезжать с места на место, скрывать от окружающих свою сущность и прозябать в одиночестве.
Если честно, так себе перспектива.
– Завтра я не смогу отвезти тебя в Хоску, – сказал Эдуард, и в его голосе послышалось сожаление. – Проклятая люстра прибавила мне забот.
– Меня отвезет автобус, – я улыбнулась в ответ. – А потом доставит обратно. Занимайся делами. Я – это последнее о чем тебе нужно беспокоиться.
Солус усмехнулся и покачал головой.
– Ошибаетесь, госпожа Корлок.
***
Утром меня разбудил дождь. Он накрыл Ацер широким плотным шатром, а его струи барабанили по оконным карнизам, будто случайные путники в поисках ночлега.
Я лежала на спине, слушала их настойчивый стук и тщетно пыталась уснуть снова. В голове было пусто, как в бочке, тело же оставалось во власти сонного оцепенения – не было сил даже на то, чтобы дотянуться до телефона и посмотреть который час.
Сделав над собой усилие, я перекатилась на бок и тут же рухнула с кровати на пол, утянув за собой одеяло, и больно стукнувшись плечом о каменные плиты.
Этого хватило, чтобы прийти в себя. Я бросила одеяло обратно на кровать и дотянулась-таки до мобильника.
6.15.
Что ж, вставать, в самом деле, пора.
Отыскала полотенце и потопала в душ. Проходя мимо спальни Эдуарда, обратила внимание на узкую полоску света, видневшуюся из-за его двери: Солус проснулся раньше меня или же не ложился вовсе. Не удивительно – на его узком диванчике долго не проспишь. Сидеть на нем может и удобно, а вот лежать вряд ли.
Я же после нашей прогулки отрубилась, не успев коснуться головой подушки.
Еще бы! Мы обошли Ацер по кругу не менее сорока раз. Потом сделали примерно столько же кругов по парку Элеоноры. Одновременно с этим обсуждали прочитанные книги, капризную погоду, форму попадавшихся на пути скамеек и еще кучу разной ерунды, которая в тот момент почему-то казалась очень забавной. Тему вампиров и смерти госпожи Мотти больше не поднимали – намеков и двусмысленных замечаний в тот день было достаточно.
Приведя себя в порядок после душа, я отправилась в столовую. На лестнице услышала рокот кофемашины. Видимо, Эдуард вышел из своей ледяной пещеры и намеривался позавтракать вместе со мной.
Спустя мгновение в воздухе разлился восхитительный аромат свежесваренного кофе, а еще через секунду из кухни показался Солус. В его руках была белая чашка, над которой виднелось легкое облачко пара.
Увидев меня, барон улыбнулся. Я махнула рукой и уже собиралась пожелать ему доброго утра, как вдруг оступилась и, потеряв равновесие, сделала попытку свалиться еще и с лестницы.
Попытка оказалась удачной. Пролетев через последнюю ступеньку, я упала аккурат на кинувшегося меня ловить Солуса. В тот же миг раздался звон разбившегося фарфора, а мою щеку обожгло крошечными брызгами расплескавшегося напитка.
Больше всех от столкновения пострадал Эдуард – у его ног теперь лежали осколки чашки, а по серому кашемировому свитеру расплывалось большое коричневое пятно.
– Боже мой! – охнула я. – Прости меня, пожалуйста, прости!
Вот уж действительно, утро начинается не с кофе!
– Снимай его скорее! – я схватила испачканный свитер за нижнюю резинку и настойчиво потянула вверх. – Если сразу замыть пятно, от него не останется и следа. Господи, Эд!.. Да ведь ты обжегся! У тебя в чашке был кипяток! Покажи, где ожог? Его надо обработать…
– София, пожалуйста, успокойся, – барон мягко, но настойчиво отцепил от себя мои руки. – Никакого ожога у меня нет. Все в порядке. Ты сама-то не ушиблась? Мне показалось, ты подвернула ногу.
Судя по всему, больно ему действительно не было. Да… Если бы на меня вылили чашку горячего напитка, я верещала бы, как раненая чайка. А у него ни один мускул не дрогнул.
– Со мной все прекрасно, – пробормотала в ответ. – Но твой свитер…
– У меня есть еще, – улыбнулся Солус. – И я немедленно отправлюсь переодеваться. Не стоит так переживать, ничего страшного не случилось.
– Да-да, а я пока соберу осколки.
Судя по всему, небеса в этот день решили надо мной подшутить. Стоило взять в руки кусочек фарфора, как раздался тихий треск, и один осколок превратился в пять, а на моей ладони появился порез, из которого тут же проступила кровь.
Ее вид жутко меня испугал. Я снова охнула и бросила быстрый взгляд на Эдуарда. Тот же при виде алых капель только покачал головой.
– Вот и верь, что посуда бьется к счастью, – вздохнул он. – Идем. Уж твою царапину точно придется обработать.
Солус помог мне встать, невозмутимо перевернул окровавленную руку ладонью вверх и повел за собой в кухню. Там достал из шкафчика перекись водорода, бинт и какую-то мазь, после чего аккуратно промыл и перевязал рану, не выказывая при этом ни волнения, ни заинтересованности.
– Вот и все, – резюмировал он, складывая медикаменты обратно в аптечку. – Теперь можно завтракать. А осколки я, пожалуй, соберу сам.
Следы моего неудачного полета мы все же ликвидировали вместе. Эдуард убрал то, что осталось от чашки, а я протерла пол найденной в кухне тряпкой. После этого я таки отправилась за стол, а барон – за чистым свитером.
– Мне понравилось, как ты меня сегодня назвала, – заметил Солус, вернувшись в столовую с новой чашкой кофе.
– Это как же?
– Эдом. Если захочешь повторить, не стесняйся.
Какой же он все-таки очаровашка! Мил, заботлив, остроумен. Живет в холодильнике, не обжигается кипятком, спокойно реагирует на живую человеческую кровь.
Может, мне стоит прямо спросить у Солуса, кто он такой? Пока моя голова не взорвалась от противоречий.
Я улыбнулась.
– Если ты будешь называть меня Софи, я не обижусь тоже.
Дождь закончился в полдень. К тому времени, как автобус привез меня в Хоску, небо полностью избавилось от туч, и выглянуло солнце.
Госпожа Дире, как и в прошлый раз, встретила меня на станции.