— Зачем девушек увезли, да? — высказывал своё возмущение Гурам кандидату наук по штыковому бою, — здесь всэм места хватит!
— Все девушки будут жить по ту сторону эстакады, в отдельно огороженном районе, — отмахивался от надоевшего грузина товарищ Шлёпов.
— Нужно срочно подавать протест, — шепнул я Гураму, — это дискредитация по полову признаку.
— Товарищ Шлопов, это дискрыдитация! — крикнул Минашвили вслед убегающему штыковеду.
Кстати, двух полосная дорога на бетонных опорах, которая называлась проспектом ди Франча, делила всю Олимпийскую деревню примерно на две части. А рядом если перейти Олимпийский бульвар расселились, в двух пятиэтажках, наши прямые конкуренты, американцы. Что характерно две открытые асфальтированные баскетбольные площадки архитекторы расположили точнёхонько под окнами звёздно-полосатых.
— Парни! — обратился к нам Спандарян, — вы давайте заселяйтесь, а я пройду по территории, поищу площадку для тренировок в другом месте.
— Богданыч, — толкнул меня в спину Корней, — пойдём кофе настоящего бразильского попьём.
— Какой кофе, Юра? — я вывернул пустые карманы своих концертных штанов, — когда в карманах ветер гуляет.
— Да ты чё, тут как при коммунизме всё бесплатно, — заулыбался Корнеев, — точнее кофе бесплатный, а за остальное платить придётся. Но мы не гордые, нам и кофе одного хватит.
Даже меня заинтересовало, что за кофе наливают бесплатно. Оказалось на Олимпийском бульваре, прямо с торца нашего корпуса, на нулевом этаже, в застеклённой кафешке веселый чернокожий парень действительно варил и разливал душистый ароматный «Нестле». Мы выстояли очередь из пяти человек, и присели с маленькими кружечками на банкетку в стороне от шумных посетителей. Смакуя подзабытый напиток из той своей жизни, я даже на секунду прикрыл глаза. Пока же в СССР хороший кофе был очень большим дефицитом.
— Смотри Кассиус Клей, только молоденький, — я кивнул в сторону афроамериканского атлета.
— Что я негров, что ли не видел, — удивился Корней.
— Если ему сейчас челюсть сломать, то одной золотой медалью в боксе у нас будет больше, — шепнул я Юре Корнееву.
— Здесь что ли? — заговорщицки огляделся Корней, — при всех?
— Да я пошутил, — улыбнулся я, — пойдём, а то Суренович нас уже обыскался.
— Не, ну если надо, — завёлся вдруг мой партнёр по сборной.
— Хэлло, — улыбнулся нам Кассиус Клей.
— Салют, — бросил я.
— И тебе не хворать, — ответил Корнеев американскому боксёру.
Скоро этот улыбчивый стройный полутяж станет боксёром номер один в Мире, потяжелеет, заматереет, вступит в какую-то исламскую организацию и поменяет имя на Мухаммед Али. Придёт время и весь мир с этой самой «мирной» религией ещё хлебнёт лиха. Кому-то из сильных мира сего будет очень выгодно вкладывать в ислам огромные деньжищи.
В Олимпийской деревне между тем царила атмосфера самого настоящего карнавала. Туда и сюда сновали спортсмены в чалмах, в сомбреро, африканские атлеты расхаживали в одних цветастых накидках, благо температура в Риме под тридцать пять градусов тепла в тени позволяла подобный национальный колорит. Очень часто попадались и японские группы туристов, обвешанные фотоаппаратами. Они как прилежные студенты все фотографировали и записывали, готовились через четыре года принять в Токио таки же международные игры.
— На казахов наших похожи, — высказался Корней, с которым мы заселились в одну комнату на третьем этаже.
— Аха, — поддакнул я, — только чисто выбритые и все в деловых костюмах.
Наши же советские парни и девчонки больше предпочитали до открытия передвигаться по деревне в синих спортивных олимпийках с большими буквами «СССР» на груди. Парадный костюм из красных джипсов клёщ и такой же по цвету джипсовой курточки мы, не сговариваясь, приберегли до 25 августа.
И вот назначенный день пришёл. Первая «уронила челюсть» от нашего прикида американская делегация, когда мы столкнулись с ней на Олимпийском бульваре. Именно туда подгоняли автобусы, чтобы постепенно перевезти всех спортсменов к Олимпийскому стадиону.
— Ват ис ит? — слышалось от одетых в стандартные белые брюки и темно-синие пиджаки американцев.
Я не слышал, что отвечали другие спортсмены, но Гурам активно жестикулируя, объяснял.
— У нас в Тбилиси всэ так одеваются, — посмеивался он, — и мама моя, и папа мой.
— Дэди из гуд, — похохатывая, давал американцам вольный перевод на английский Юрий Власов.
— Что ты им сказал? — переспрашивал Минашвили у нашего сильнейшего штангиста.
— Сказал, что папа у тебя очень заботливый, — гоготал Власов.
Девчонки из гимнастической команды, для которых тоже пошили джипсы клёш и приталенные джипсовые жакеты, подбежали ко мне и стали крутиться в разные стороны.
— Богданчик, — громче всех смеялась Лариса Латынина, — это нам тебя благодарить за такие наряды?
— Можете благодарственное письмо направить Никите Сергеевичу, — смеялся и я.
— Ну как тебе? — крутанулась вокруг своей оси одесситка Маргарита Николаева.
— Попка, во! — я показал большой палец.
— Фу, пошляк! — крикнула, похохатывая Латынина и все гимнастки побежали дальше, за более компетентным мнением.
В принципе до стадиона «Олимпико ди Рома» можно было пешком спокойно дойти за пятнадцать минут. А на автобусах объезжая все пробки по кривым улочкам дорога заняла почти полчаса. И хоть впереди нашей колонны ехал полицейский на мотоцикле, никого на дороге этот факт не беспокоил.
В подтрибунном помещении нам пришлось ждать чуть ли не дольше всех. Боря Никоноров из автобуса вытащил акустическую гитару и приволок её мне.
— Сыграй нашу, — улыбнулся боксёр легковес.
— Какую из двадцати? — удивился я, так как за пять вечеров успел перепеть весь репертуар «Синих гитар», плюс три песни Высоцкого, плюс как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.
Так уж получилось, что с боксёрами мы не только поселились в соседних номерах, но и выступать нам выпало в одном и том же зале в «Палаццетто делло Спорт». Лично мне он напоминал большую черепаху, а девчонки из сборной по гимнастике настаивали, что это огромный зонтик, из которого торчат спицы. Поэтому после сытных ужинов большинство сборников баскетболистов и боксёров кучковалось вместе. Мы вольготно рассаживались на зелёном газоне Олимпийского бульвара, именно на нём располагалось большинство столовых и ресторанов, под которые были отведены все нулевые этажи в зданиях. Так же часто к нам присоединялись и гимнастки сборной СССР. И на второй день как-то Боря Никоноров притащил гитару.
— У местных обменял на футболку и значки, — смеялся боксёр, — играй Богданыч, — сунул он инструмент мне.
— А что будешь с гитарой делать после игр? — спросил предпринимателя Корней.
— Потом, — задумался Боря на мгновение, — потом мы все на ней распишемся и продадим обратно итальянцам.
Так вечерами на час другой мы ежедневно начали устраивать небольшие концерты прямо посреди Олимпийской деревни. На звуки гитары и русские песни к нам иногда подсаживались коллеги из Югославии, Болгарии и Чехословакии, которые неплохо понимали русскую речь. Кстати, пару раз заглядывали ребята из объединённой команды Германии, из восточной её части, из ГДР. В последний перед открытием Олимпиады вечер Латынина привела на огонёк гимнасток из сборной США.
— Специально для гостей из солнечных и соединённых штатов Америки! — провёл я по струнам.
— Юэ май хат, юэ май соул, — запел я первый хит группы «Modern Talking», под который я отплясывал на школьных дискотеках в той своей жизни, — Ай кип ит шайнин евриуээр ай гоу,
Юэ май хат, юэ май соул Айл би хоулдин ю фэревэ, Стей уиз ю тэгезэ. Юэ май хат…
— Знай наших! — крикнул мне в ухо Корней, когда все дружно хлопали под весёлый и мелодичный припев немецкой евродиско-группы.
Пока я наигрывал куплет, слова которого я не знал, поэтому заменял их на простое на-на. К нам присоединились высоченные чернокожие ребята и стали пританцовывать. Затем припев горланили уже всей толпой. Вдруг на танец Борю Никонорова пригласила миниатюрная американская гимнастка светловолосенькая вся в веснушках девушка.
— Ты мой хлеб, моя соль, моя ты радость и моя ты боль! — орал я уже песню на русский манер.
Поэтому перед выходом на Римский Олимпийский стадион я и спрашивал, какую из наших песен исполнить?
— Давай героев спорта, — к нам подошёл человек гора, Юрий Власов с флагом СССР.
— Будет небесам жарко! — ударил я по струнам, — Сложат о героях песни…
И тут нашей делегации подали сигнал, что наша колонна должна выдвигаться.
— А давайте пройдём с песней! — предложила Латынина.
— Пусть все слышат наш Советский союз! — поддержал гимнастку Власов.
Так мы и вывалились на беговую дорожку Олимпийского стадиона. Юра Власов на вытянутой одной руке нёс красное полотнище, за ним неофициальные руководители Советской делегации во главе с Николаем Романовым, председателем комитета по физической культуре. После чиновников шли наши самые красивые девушки в мире, ну а дальше мы, мужики.
— Мы верим твёрдо в героев спорта! — дружно пела вся наша делегация, — Нам победа, как воздух нужна. Мы хотим всем рекордам Наши звонкие дать имена!
Да, смотреть церемонию открытия Олимпиады по телику и участвовать в ней две большие разницы. В одном случае видно всё, в другом ничего. Хорошо Круминьшу, его куда не поставь, для него всё как на ладони. Саше Петрову с его двумя метрами восьми сантиметрами тоже нормально должно быть. А я вижу только флаги на флагштоках. Ещё слышу какой-то бубнёж с импровизированной кафедры, которую установили на поле. Лекцию что ли кому-то вдруг решилось прочитать?
— Богданыч? — ко мне пробрался Боя Никоноров, — как тебе Дорис?
— Американка? — пожал я плечами, — жениться, что ли на ней собрался?
— Почему бы и нет, — обиделся боксёр, — у неё папа — миллионер.
— В КГБ тебе такого папу миллионера покажут, мало не покажется, — я потрогал свою челюсть, — и вообще Боря ни о том думаешь. Золото Олимпиады возьмёшь, тогда и с Дорис можно будет что-нибудь придумать.