— Довольно весёлую шутку сыграли с солдатом ребята! Заставили пить вино, научили ругаться матом! И все вместе! — я бил по струнам так, что пальцы горели, — Мама — игра баскетбол! Папа — наш главный тренер!
В общем два часа, длился бесплатный концерт с перекурами на выпивон с запивоном, постоянно кто-то приходил, кто-то уходил. Пока не появились одетые, как близнецы братья, с фотоаппаратами наперевес японские туристы. Из их болтовни я понял, что они занимаются сбором информации для ихнего же Олимпийского комитета. Выпив с нами на брудершафт, и заметно окосев, товарищи самураи выложили для продолжения банкета двести баксов. Петров с Мещеряковым тут же рванули закупаться новой алкогольной провизией. Это же они ещё столько же принесут, загрустил я.
Однако я грубо просчитался. Мещеряков и Петров где-то стырили тележку и прикатили шесть новых ящиков вина. Компания же с геометрической прогрессией увеличивалась. Француженок пришлось перенести на скамейки. Слабоваты оказались девушки здоровьем. Вокруг галдели немцы, югославы и шведы. Кстати, европейцы пришли не с пустыми руками, появилась закуска, пиво, и водка.
— Прошу вас успокоится господа спортсмены! — потребовал от нас бедный итальянский полицейский, которому тут же намешали водку с пивом.
Не думал, что Петя такой шутник.
— Дринкен рашен водка, — похлопал полицейского по плечу немецкий спортсмен.
— Я, я, — добавил по-немецки Петров.
Что оставалось делать блюстителю порядка? Пришлось показать, что тоже кое-что в этом деле сечёт. И через пять минут отнесли его на скамейку к французским пловчихам.
— Давай нашу, полицейскую, — посмотрел на меня ословелыми глазами Корнеев.
— Специально для служителей правопорядка! — выкрикнул я, — Айн, цвай, полицай! Драй, фир, гренадир! Фуфн, зекс, альте хекс! Зибен, ахт, гуте нахт! Айн, цвай…
Немцы включились в ритмичную считалочку первыми, постепенно вовлекая в веселье всю поляну. Я же устало присел в стороне, а народ прыгал и орал, что полицейским, гренадёрам и старым ведьмам, всем им спокойной ночи.
Когда потемнело и веселье постепенно сошло на нет, мне пришлось тащить своих двоих товарищей в спальный корпус. Точнее троих, один лишний, русский американец Томислав Мещеряков.
— Корней, хоть ты меня не позорь! — я увидел его фигуру, одной рукой, держащуюся за дерево.
— А что такое? — удивился он.
— Зачем же здесь под окнами ссать? Уже практически до дома дошли! — я шлёпнул себе ладонью по лбу, — Мещеряков, морда белоэмигрантская, ты опять куда пополз? Петя держи его за ногу!
Я вновь кинулся ловить Томислава, которому уже через несколько часов нужно было возвращаться в свою скучную родную солнечную Калифорнию.
Глава 29
В измайловский ДК Строителей режиссёр любительского театра Семён Викторович Болеславский шёл сегодня с тяжёлым сердцем. Ведь предстоял ему решающий серьёзный разговор. Он печально переставлял ноги по крутым ступеням ДК, оттягивая до последнего неприятный момент. А у дверей директора этого очага культуры Семён Викторович перекрестился двумя перстами справа налево. Докатился, подумал он, у меня, у убеждённого идейного атеиста, одна надежда осталась, на несуществующего Ивана Крестителя.
— Ну, во имя Отца, ни пуха, ни пера, — пробубнил он и вошёл к директору ДК.
— Пишите заявление по собственному желанию, — сказала Галина Сергеевна Ларионова и протянула ему бумагу и перо с чернильницей, — будем с вами по-хорошему расставаться.
— А собственно говоря, по какому поводу вы хотите от меня избавиться? — нервно дёрнул руками режиссёр любительского театра, — актёры меня любят! Занимаются в драмкружке они с большой охотой! А какие у нас шикарные гастроли были в Ликино-Дулёво. Да нас там целых два раза на бис вызывали!
— У вас Семён Викторович, — Ларионова встала из-за стола и решительно прошлась, — что не репетиция, то пьянка. Я понимаю наших драмкружковских строителей, им вечером домой не хочется к жёнам и детям, вот они сюда и зачастили, с поллитровкой.
— Может быть, тогда стоит мне дать испытательный срок? — робко предложил Болеславский.
— Хорошо! — директриса остановилась за спиной режиссёра, — допустим, я вам дам пятый по счёту испытательный срок. Но вы за два года поставили лишь один спектакль, «Клоп» Маяковского.
— Я предпочитаю работать на качество, а не на количество, — изогнувшись винтом, чтобы посмотреть на Ларионову, парировал Семён Викторович, — это моё творческое кредо.
— Семён, Семён, есть и ещё одна причина, — директриса вернулась на своё место за столом, — наш ДК не выполняет финансовый план. Пока дискотеки проводили, всё было очень хорошо, а сейчас сама могу директорского места лишиться.
Болеславский тяжело вздохнул и, опуская перо в чернильницу, стал карябать проклятое заявление. Так и знал, думал он, что нет никого Ивана Чудотворца, всё враки церковные. И тут в дверь, культурно постучавшись, вошёл Богдан Крутов. Вот мой шанс! Пронеслось в голове режиссёра.
— Богдан, как я рад вас видеть! — подскочил Семён Викторович, сделав большую кляксу на заявлении, и кинулся на грудь Олимпийскому чемпиону, — неужели это вы? Какой у вас прекрасный загар! Вы посмотрите, Галина Сергеевна, как похорошел. Не мальчик уже, а мужчина!
Вот чего не мог ожидать точно, появившись в кабинете директрисы ДК Строителей, так это Семёна Болеславского рыдающего у меня на груди. В то, что несколько симпатичных комсомолок мне подарят свои милые улыбки, с большой натяжкой поверить мог. В то, что Галина Сергеевна пошёл меня в пешее эротическое путешествие, допускал. Но это, то что?
— Я полагаю, вы тут в интимной обстановке репетируете? — усмехнулся я.
— Вот, отправляю Семёна Викторовича на гастроли, в другой драмкружок, — директриса вынула из стола новую чистую бумагу и положила её рядом с чернильницей, при этом скомкав заявления с кляксой.
— А у меня есть такое предложение. Я присяду? — спросил я разрешение у хозяйки кабинета.
Директриса кивнула в ответ.
— Есть замечательный сценарий, бомба! — начал я издалека, — Сейчас ведь у нас идёт массовое строительство однотипных домов. И вот представьте, перед самым Новым годом главный герой выпивает в бане с друзьями по случаю своей предстоящей свадьбы…
В общем, пересказывал я в вольной форме художественный фильм «Иронию судьбы или с лёгким паром» часа два. Мы несколько раз прерывались на чай. Несколько раз приходилось доказывать директрисе, что это не пошлая гадость, а всего лишь невинный водевиль, где главный герой потом осознает пагубный вред от употребления алкоголя и становится примерным семьянином. Хорошо, что Семён Болеславский во всём со мной соглашался и семь раз прокричал, что это гениальная идея. А так несколько раз подскакивал и орал, что он поставит гениальный спектакль! А когда я дал гарантию зрительского успеха, этого новогоднего представления, Галина Сергеевна сломалась. Из чего я сделал вывод, что финансовый план, отчаянно поёт романсы. Ну а дискотеки, решили возобновить уже с пятницы.
У нашей избушки, на самом крыльце меня, как Прометея, который принёс огонь, встречала целая нетерпеливая делегация Толик Маэстро, Владимир Высоцкий, Санька Земакович и Наташа.
— Ну, как? — разом заголосили они.
— Дело — дрянь, — я сел с грустными глазами на завалинку.
— Б. ть, пойду, напьюсь, — коротко, но ёмко выразился бард.
— Я с тобой, — махнул рукой Маэстро, — и по бабам пойдём.
— Эй, эй, эй! — я резко поднялся, — а кто новый спектакль репетировать будет? А дискотеку до ума доводить, новую?
— Это, — замялся Владимир Семенович, — а почему тогда дело, то дрянь?
— Думаете, мне с вами легко? — я постучал себя кулаком в грудь, — ведь все нервы вы мне за время работы вымотаете, к гадалке не ходи.
На следующий день, пока Вадька, Санька и Толик возились в ДК с инструментами, всё нужно было по новой распаковаться, настроить, проверить звучание и прочие мелочи. Я подарил Высоцкому свои красные джипсы, и красную джипсовую курточку, которая у меня осталась после Олимпиады.
— Сегодня пойдём искать актрису на главную роль для «Иронии судьбы», — пояснил я свои чудачества.
— Не понял? — крутился у зеркала поэт-песенник, — а что в этом театре нет актрис?
— Это не совсем театр, — кашлянул я, — это скорее драмкружок, любительская студия.
— Эпическая сила, — прорычал Высоцкий, — ты же говорил, будет бомба?
— Я хотя бы раз тебя обманывал? — я оценил, глядя в отражение, как сидит костюмчик на Володе.
— Вот это-то и подозрительно, — пробурчал поэт.
И мы двинулись по полутёмным коридорам ДК. На крыльца нас должен был ждать заправленный под завязку мини автобус Opel Blitz. Но тут прямо на нас выскочил пышущий творческим возбуждением Семён Болеславский.
— Кстати, познакомьтесь, это Семён, это Владимир, — я попытался побыстрее избавиться от театрального режиссёра, и отодвинул его рукой в сторону.
— Когда вы, Богдан, представите мне пьесу, нужно же начинать читки! — пискнул Болеславский, вцепившись в меня, как клещ.
— Семён Викторович, — я повторно убрал с дороги шубутного театрала, — сначала найдём актрису на главную роль, а потом я диалоги как-нибудь пропишу.
— Я уже все роли распределил! — заверещал мне в ухо режиссёр.
— Тогда я рад, — я остановился, и обнял Болеславского так, чтобы кости хрустнули, и он меня больше не доставал, — да, забыл сказать, Владимир Семёнович будет у нас Лукашиным. В спектакле же много песен, а Володя прекрасный бард.
Когда к Семёну Викторовичу вернулось дыхание, он вновь попытался меня догнать и вступить в дискуссию, то автобус, Opel Blitz, уже ушёл.
Москва в 1960 году, это я вам скажу рай для нас, бездарных водителей. Поэтому я, когда отъехали подальше от ДК, остановился, просто прижавшись к обочине, не обращая внимания на такие мелочи, разрешена здесь остановка или нет. В зеркале заднего вида Семён Болеславский слава Богу не наблюдался. Высоцкий о чём-то глубоко задумался.