— Согласен на какое-то время воздержаться от любовных утех, — я приобнял девушку, которая удобно устроилась на моей груди.
— Только попробуй, — хохотнула она.
— Так что делать будем, с Толиком и Санькой? — я вернулся к своим невесёлым мыслям, — да и с актрисами нужно что-то решать.
— Не знаю, что у тебя с этими актрисами, — Наташа стала целовать мою шею, — ты у меня, кстати, там смотри! А ребят нужно просто усадить за один стол переговоров.
Моя ненаглядная любимая женщина поцелуи перенесла на грудь, и мысли снова начали путаться. Это, наверное, кровь от одной головы, стала приливать к другой, подумал я.
— Неплохо было бы, ребят расселить, — Наташа, как гибкая кошечка, приподнялась, изогнулась и удобно уселась своей прекрасной попкой мне чуть пониже живота, — они уже видеть друг друга не могут, — девушка издала слабый стон.
— Правильно, — мои сильные руки пробежали по трепетному телу любимой, которая ещё раз простонала, — снимем им комнаты в разных районах Москвы, здесь пусть Тоня с Вадькой живут, а мы в избушку переедем. Там соседи в стенку стучать, точно не будут.
— Ах! — вскрикнула моя девушка.
Глава 31
Если воскресенье — день тяжёлый, значит понедельник — день веселый, думал я на репетиции нашего ВИА.
— А любовь, как сон, а любовь, как сон, — пел Толик, с плохо скрываемым раздражением, — А любовь, как сон, стороной прошла-а-а-а… Да не могу я это слушать! Никаких дискотек, пока нового клавишника не найдём! Я тебя, конечно, сестричка люблю, — он посмотрел на Наташу, — но не настолько.
— Для вас же стараюсь, — в ответ она провела по всем клавишам разом и гневно отвернулась.
— Хватит! — не выдержал я, — хватит, говорю! — гаркнул я на Саньку, который что-то ещё цыцыкал на хэте.
— Дадим объявление в газету, — я встал и нервно прошёлся, — музыкальному коллективу требуется пианист. Оплата по договорённости.
— Может лучше, пианистка? — пискнул из угла с ударной установкой Санька.
— Если пианистка, тогда допишем так, — я махнул рукой, — без пи…ы, но работящая!
— Фу-у-у! — искривилась на мою пошлую шутку Наташа, зато ребята немного повеселели и заулыбались.
— И ещё два объявления, — я вырвал из записной книжки исписанный листочек и прикрепил его кнопкой на дверь репетиционной комнаты, — сегодня в девять часов вечера в буфете ДК состоится комсомольское собрание! Явка всем обязательна!
— А мы не комсомольцы, — сказал Санька и, тут же пригнувшись, спрятался за ударник.
— На подвиг и доблестный труд! — я показал кулак ренегату, — расправив упрямые плечи, вперёд комсомольцы идут! Я сказал всем быть. А там мы уже разберёмся кто комсомолец, а кто нет. И второе. Вадька, купи в магазине одежды, шесть плащей и шесть пальто.
— Какого размера? — удивился Бураков.
— Главное чтобы материал был получше, цвет повеселее, а размер побольше, — я показал руками, как выглядит чехол для автомобиля, — остальные вопросы потом, у меня сейчас встреча с журналистом из «Советского спорта».
После злополучного тренерского совета, на котором выставили сборной СССР за Олимпиаду, оценку хорошо, меня несколько раз вызванивали представители разных газет. Я пообещал дать интервью «Пионерской правде», тем боле там печатался Витюша и «Советскому спорту». А вот от газеты «Труд» и газеты «Правда» я решительно отказался. Потому что в «Правде» правду точно не напечатают, а в «Труде» я побоялся, что не сдержусь и выскажу всё, что думаю о соцсоревновании, стахановском движении и прочих Советских приколах.
Кстати, буфет в ДК, куда я направлялся, был маленьким, но уютным. Три столика, двенадцать стульев, в которых, к сожалению, спрятать бриллианты мадам Петуховой было решительно не возможно из-за отсутствия мягкого сидения. Барная стойка, на которой были закреплены три баллона для разливного сока, берёзового, томатного и ещё одного по вкусу напоминающего морс. Была витрина с одинокими песочными коржиками. Но самое главное в буфете был холодильник, где продавщица тётя Зина хранила тару с мороженным.
— Всё хорошеете, Зинаида Петровна! — улыбнулся я, войдя в заведение общепита.
— Болтун, — хохотнула женщина в белом халате, обнять которую можно было только вдвоём, — тебе, как всегда?
— Нет, мне как обычно мороженное с вишнёвым вареньем, — я посмотрел на настенные часы, журналист уже опаздывал на пять минут.
— Я тебя, между прочим, старше в два раза, — тётя Зина улыбаясь, накладывала замороженный сливочный десерт в фарфоровую мисочку, — а ты со мной заигрываешь, как с девочкой. Я ведь всё Наташке расскажу.
— Давно хотел спросить, — я указал пальцем на баллон с прозрачной красноватой жидкостью, — а это какой сок?
— Написано же гранатовый, — обиделась Зинаида Петровна, — и вообще не мешай работать!
— Понимаю, очередь задерживаю, — улыбнулся я и в гордом одиночестве удобно расположился за столиком у окна.
Вторым посетителем буфета стал «долгожданный» спецкор из «Советского спорта», с которым я уже пересекался на Олимпиаде. В помещение он вошёл в новой привезённой из Рима шляпе, чтобы все издалека видели козырного парня.
— Зачитался, проехал остановку, — сразу с порога соврал он.
— Ага, вы ещё и книгу в автобусе забыли, — я отставил уже опустевшую миску в сторону.
Корреспондент заказал стакан томатного сока, и мы приступили к скучным ничего не значащим вопросам. Как я оцениваю выступление команды, что я чувствовал, когда забил победный мяч, какие мои дальнейшие спортивные планы? Кстати, с последним вопросом он поставил меня в тупик, потому что у меня спортивных планов не было вообще. Я ответил уклончиво, что мои дальнейшие планы — это крепить ряды Советских физкультурников. Даешь сдачу норм ГТО и ежедневные закаляющие организм процедуры.
— А можно я напишу статью в вашу газету? — уже прощаясь, спросил я.
Спецкор, конечно, хотел ответить, что нет, но когда я вытащил пятьсот рублей и аккуратно вложил их в его карман, муки сомнения в журналистской душе окончательно испарились.
— А вы будете присутствовать на бале Олимпийцев в это воскресенье? — огорошил меня корреспондент, горячо тряся мою ладонь.
— Если партия прикажет, — пробубнил я, — то непременно. Ведь она наш поводырь, без которого мы уйдём не в ту степь.
Нормальные дела, думал я, поднимаясь на третий этаж, где должна была начаться репетиция «Иронии судьбы». Суренович мог и позвонить, знает же телефон ДК. Или там, в высоких кабинетах всё ещё решают, звать меня на награждение Олимпийскими медалями или нет. С другой стороны, ну повешу я позолоченный кругляш на стенку, буду смотреть на него и раздуваться от важности, тешит эго, разве это буду уже я? Напыщенный самодовольный индюк — это будет.
Ещё на подходе к двери малого актового зала, я услышал звуки гитары и песню «Вагончик тронется». С главной актрисой я угадал, у Нины Шацкой голосок, что надо. Её подруг играли в спектакле барышни из нашего строительного треста, кажется, маляры. Я специально нашептал Болеславскому, что на их роль нужно взять одну крупную девушку и одну миниатюрную, что само по себе уже выглядело забавным. Если нет артистического таланта, остаётся брать типажом, думал я.
Чтобы не вспугнуть творческий процесс, я тихо прокрался вдоль стенки и присел на самый крайний стул в первом ряду. Вон как Высоцкий сияет, значит, роль нравится. Кстати и Шацкая вся раскраснелась, ещё бы, они ведь перед песней про «Вагончики» целуются. А за кулисами, с краю, сидит Юлия Николаевна, текст учит, злая.
— Зачем вы это сделали? — пророкотал Володя.
— А вы тоже заладили, как попугай! Я не Ипполит, я не Ипполит, — ответила Нина, — ну как Семён Викторович? — обратилась она к режиссёру.
Болеславский громко хлопнул в ладоши, и потёр, предвкушая оглушительный успех, ладони.
— Если бы ещё этот шалопай, Крутов, дописал бы финал, и нашёл бы нам Ипполита, — Семён важно прошёлся вдоль сцены, — я бы сказал у нас всё гениально!
— Здравствуйте, шалопай вас услышал, — я встал и поклонился одной головой, — товарищи артисты у меня к вам одно объявление. Сегодня в девять часов вечера в нашем буфете состоится политинформация. Непростое социальное положение угнетённых народов Африки. Явка всем обязательна!
— И нам? — из-за кулис вышли подруги Нади Шевелёвой.
— А вы из всех? — улыбнулся я.
— Да, — согласились девушки.
— Тогда непременно! Репетируйте дальше, товарищи артисты, — я скоренько развернулся, и чтобы Болеславский не успел «присесть мне на уши», посеменил в нашу репетиционную комнату.
— Где, я спрашиваю Ипполит? — загорланил с верхней лестничной площадки режиссёр, когда я уже спускался вниз.
— Не смейте орать в храме культуры! — бросил я ему в ответ, — это, между прочим, не культурно!
Дальше застучали каблуки по бетонным ступеням, и Болеславский через несколько секунд схватил меня за плечо.
— Вы поймите! — не выдержал я, — Ипполит совмещает в себе комика, — я начал загибать пальцы, — трагика, злодея, который дорогими подарками хочет купить себе шикарную бабу! Хорош собой! Где я спрашиваю, вам в Москве найду такого пока малоизвестного актёра?
— Хоть где, — зашептал, сверкая дикими глазами Семён, — хоть в Сибири, хоть на Урале, но в воскресенье чтоб был!
И кто ж там, на Урале, сейчас есть из тех актёров, кто выстрелит потом? Нет, ни Урал, ни Сибирь, вообще не вариант, туда ехать несколько дней. Это я минимум неделю потрачу в поисках неизвестно кого и неизвестно где. Здесь будем искать, в Москве. Думал я, шагая прямиком в буфет. Ведь к девяти часам вечера к политинформации и комсомольскому собранию нужно было, как следует приготовиться. Поэтому я купил пару бутылок красного крепленого вина, пару арбузов, три дефицитных лимона, и в несколько больших бутылок с плотной пробкой я нацедил из уличного автомата газировку. Чекушку водки, пришлось взять на всякий пожарный случай, про запас. А лёд для политинформационных коктейлей мне помогла сделать Зинаида Петровна, она залила в три пластмассовые ячеистые формочки воду и сложила их в морозильник.