Выдох, вдох и я резко рванув прямо на дыру в стене, прыгнул вперед головой. Я влетел ласточкой в комнату и сделал кувырок, как на тренировке в спортзале. В помещении высоко на стеллаже горела тусклая свеча, но и этого света хватило, чтобы рассмотреть в углу большую клетку, в которой сидели чумазые в изодранной одежде женщины. Рты и руки у обеих невольниц были завязаны грязными тряпками. Самого же маньяка нигде не было. Через пару секунд в комнату ворвались и Петрович с Корнеем.
— Сбежал падла, — пророкотал участковый.
И тут из-за грязного топчана с тряпьём выскочила фигура в шинели и противогазе. В руке безумец сжимал молоток, которым он первым делом зарядил в голову игроку баскетбольной сборной СССР. Но Юра вовремя успел отклонить корпус, однако боёк молотка знатно чиркнул его по лбу. Корнеев грохнулся на пол и, воспользовавшись нашей заминкой, маньяк тут же юркнул в дыру. Я перепрыгнул через тело поверженного товарища и припустил следом. Преступник, как ящерица нырнул в лаз. Я, не раздумывая, тоже прыгнул ногами вниз, и гуськом пошагал по узкому проходу. Когда же моя голова появилась над поверхностью пола, меня ждал «веселый» сюрприз, молоток, летящий прямо в глаз. Я интуитивно тут же нырнул обратно, и хоть древнейший ручной инструмент и пролетел мимо, отскочив от стены, он все же шмякнул меня по макушке. Но нащупывать шишку под взлохмаченными волосами было абсолютно некогда. Я высоко выпрыгнул из лаза вверх и заметил, как маньяк улепётывает за поворот. Упустил, билась предательская мысль в голове, когда я летел, перепрыгивая завалы из досок и тряпья. Неужели упустил суку, материл я сам себя. И тут на очередном крутом повороте я еле затормозил и вдруг запнулся за что-то и полетел руками вперёд. Фонарь откатился в сторону. На счастье падение моё оказалось мягким, ведь я приземлился прямо на спину беглеца. Всю злость я вложил в боковые удары, которые несчастный маньяк стал получать из-за своей спины. Секунд двадцать я молотил мерзавца, как грушу, пока тот не перестал мычать и шевелиться. Я с трудом встал, отдышался и поднял китайский фонарик, и вдруг заметил, что впереди в проходе мелькнул голый торс дикаря, который и показал мне логово преступника.
— Эй, парень! — крикнул я, — спасибо!
Я стащил с башки маньяка противогаз, под которым оказалась самая заурядная внешность короткостриженного зэка. А через две минуты за спиной замелькали лучи фонарей моих товарищей.
— Я же просил не убей, — расстроился участковый Щелков.
— Да живой он, просто в отключке, — пробурчал я, нащупывая большую шишку на макушке, — и что я теперь дома Наташке совру? — я тяжело вздохнул, — Кстати, Петрович, а у тебя еда ещё осталась?
— Проголодался? — удивился милиционер, — вот только кусок сахара завалялся.
— Какой на ху… сахар, сейчас идём в ресторан, если ты, Петрович, после всего этого не проставишься, прокляну, — улыбнулся Корнеев, прижимая ко лбу кусок марли.
— Да без базара, — хохотнул участковый, — сейчас только этого определим в отделение, а женщин в больницу.
Подумать только, дикарь, который вырос в этих жутких катакомбах, оказался более человечным, чем человек, выросший среди людей, на воле, горько усмехнулся я. Потом взял у Петровича кубик сахара и аккуратно на бумажке положил его поближе к стене.
Глава 35
Только-только взошло солнце над Москвой, а у главного входа в ДК Строителей кипела работа. Толик Маэстро, как обычно принимал минимальное участие в переноске аппаратуры из репетиционной комнаты в микроавтобус. В его обязанность входило транспортировать гитары, запасные струны и концертные костюмы. Самое тяжелое, а именно микшерский пульт и синтезатор, тащили Вадька и Богдан. А Санька как обычно крутился вокруг своих «ненаглядных» барабанов.
Ещё бы играть на них нормально научился, раздражённо думал Толик, сидя на ящике около автобуса. Прямо так бы и врезал ему в ухо во время дискотеки. Ещё ни одной песни не отыграли, чтобы этот рыжий обалдуй не сбился! И хорошо, что сейчас живу один, найти бы кого-нибудь, кто мне поесть бы готовил каждый день, и вообще будет — лепота.
— План такой! — скомандовал Богдан, — если мы сейчас, не будем брать пример, вот с этого нашего товарища, — он показал пальцем на Толика, — то через десять минут должны уже стартануть! До Минска нам тащиться часов десять. Вот и считайте. В пятом часу будем там, в семь уже дискотека.
— А может, Толика здесь оставим? — высказался «самый умный» Санька Земакович.
— Вот когда создадим девчачью музыкальную группу, — Богдан махнул рукой в сторону Наташи и Лизы, — вот тогда Толика здесь и оставим!
Девчонки удивлённо переглянулись.
— Да вы задрали! — подскочил с ящика Толик, — гитары уже там, костюмы тоже там! А я уже здесь, готов ехать хоть в Минск, хоть в Гомель.
— А рубашки запасные, Мамин-Сибиряк таскать за тобой будет? — пробурчал Вадька, — или ты в дороге нам их стирать собрался?
— Так бы сразу и сказали, — смирился с неизбежным Маэстро и пошёл в дом культуры за запасными рубашками.
В дороге, пока за окнами бессмысленно мелькали елки и осины, Толик пересел поближе к водительскому креслу. Очень хотелось ему прояснить несколько вопросов, особенно касательно непонятной девчачьей группы. Вообще с Богданом он был знаком больше года. Поначалу это был обыкновенный, как и вся их детдомовская компания, раздолбай. А вот когда Богдаша грохнулся с крыши, всё в их жизни завертелось, закружилось и резко поменялось. Теперь понять, что творится голове друга, было решительно невозможно. И что это за девчачья группа, такая?
— Богдаша, — кашлянул Толик, — сколько ещё нам ехать?
— Стрижка только началась, — усмехнулся друг, для чего-то упомянув парикмахерскую, — больше восьмидесяти наш «Икар» не выжимает, так что девять часов минимум. Иди, досыпай.
Маэстро посмотрел в салон автобуса, Вадька и Санька тихо посапывали на задних рядах, Наташа прикемарила, сидя прямо за водителем. Новенькая участница группы Лиза Новикова, спала, наклонившись на сумку в середине автобуса. Ничего такая, эта новенькая, лицо как у лисички, волосы по плечи, крашенные под блондинку. Фигурка миниатюрная, и в тоже время аппетитная. А как надела наш концертный костюм, так вообще красавицей стала. Даже Наташка от злости перекосилась. Ну, а что, всё по-честному было на прослушивании. Я, Вадька и Санька проголосовали за Лизу, Богдан за худосочного очкарика, а Наташа за смешную толстуху. Богдан тогда сказал очередную непонятную фразу, что демократия — это власть тьмы над разумом, но всё что ни делается — к лучшему. Только старовата Лиза немного, уже двадцать пять лет стукнуло. Ну, ничего, у меня и постарше были.
— Слушай, Богдан, — спросил Толик, посмотрев в окно, — а что это за парни, с которыми ты спорил про кино, на вечеринке этой, книжной?
— Андрон Кончаловский, Андрей Тарковский и Гена Шпаликов, — широко зевнул друг, — талантливые ребята, через год другой и сценарии писать будут и кино снимать хорошее.
— А тебе-то, какое до этого дело? — удивился Маэстро.
— Мне-то? — усмехнулся Богдан, — для того, чтобы нашу многострадальную Родину, причесать, одеть по-человечески, накормить, квартирами и домами всех обеспечить денег нужно много, особенно на первое время. Вот книга эта, «Звёздные войны», её хоть сейчас переводи и на запад миллионными тиражами толкай. Или шмотки наши, джипсы, да ко мне каждый день в Риме подходили покупатели.
— А может и музыка наша для запада сгодится? — Маэстро почесал свой затылок.
— Соображаешь, дружище! — обрадовался Богдан, — не весь конечно репертуар, но многое. Вот и кино необходимо снимать специальное, блокбастеры, экшен. У всего этого есть научное название — экспорт массовой культуры. Если сейчас не подсуетится, то завтра поздно будет пить боржом!
Тут автобус заметно тряхнуло, и весь народ в салоне разом проснулся.
— Не дрова везёшь! — пискнул с «камчатки» Санька.
— Не дрова, — согласился Крутов, — но и не яйцо куриное! Потерпите. Тем более тут дороги почти что нет. Одна видимость.
— А театр, с которым ты возишься, тоже на экспорт? — Толик поморщился, вспомнив, как его друг просиживал допоздна, сочиняя сценарий.
Песни бы лучше так писал, подумал он.
— Нет, — Богдан, как слаломист объехал четыре большие ямы, — «Ирония судьбы» — это наша тема, местечковая.
— Мне, между прочим, спектакль нравится! — вмешалась вредная Наташка.
— Для чего тогда ты как «высаживаешься»? — удивился Маэстро, — пишешь сценарий, переписываешь его, с актёрами нянчишься. Одна наша училка литературы чего стоит, уже два раза истерики закатывала на нашей, кстати сказать, репетиции. Видите ли, ей роль не нравится!
— Это, чтобы помочь одному хорошему человеку, — рассердился Богдан, — и спите уже, дайте человеку спокойно следить за дорогой, которую с войны 1812 года никто нормально не ремонтировал.
— Это Сёмка Болеславский хороший что ли? — пробурчал Толик и пошёл спать в середину салона, поближе к новенькой Лизе.
Если про девчачью группу ничего конкретного не сказал, значит, это у него шутка такая была, успокоился Маэстро, искоса поглядывая на новенькую симпатяжку.
После беготни по московским подземельям я вернулся домой грязным, уставшим, но воодушевлённым. Во-первых, женщин спасли, а маньяка взяли, во-вторых вернулся живой и здоровый, в-третьих пока там страху натерпелся, придумал, как закончить «Иронию судьбы». Ох, уж этот спектакль, всю душу из меня вытянул. Сейчас вот еду, рулю, на душе хорошо. Дальняя дорога успокаивает. Сегодня во вторник, значит, дискотека в Минске, в среду в Киеве, в четверг в Одессе. На обратную дорогу нужно закладывать два дня. А в воскресенье в два часа для представителей министерства культуры закрытый премьерный показ спектакля. Лично я, сделал всё, что мог. Вот, только литераторша хандрить стала, говорит, что её роль ругательная и унижает достоинство всех честных Советских женщин.
— Она значит, для него салат приготовила! — кричала на меня в коридоре ДК Юлия Николаевна, гневно морща свое красивое личико, — причёску навела, платье новое как дура напялила, а он ме