— Хорошо, то, что мы едем сто раз в Одессу, — это припев, — почесал затылок Толик, — а какой куплет?
— Сочиняйте сами, — я вернул гитару другу, и полез на водительское кресло, — дорога длинная.
Одесса нас встретила настоящей летней погодой, солнце, освежающий морской воздух, градусов двадцать минимум. Однако само состояние красивого портового города вызвало недоумение. Слишком много домов с облупившейся штукатуркой, булыжная мостовая, достоявшаяся от царя Гороха. И памятник Дюку давненько не мыли от отметин расшалившихся птиц. А вот дворец графа Нарышкина, он же дворец культуры Моряков, мне очень понравился. Я минут пять рассматривал картину на украшенном узорчатой лепниной потолке. Сюжет её был очень странным, на фоне московского кремля маршировали моряки в белой форме. Не иначе замазали оригинальную композицию, усмехнулся я.
— Богдан Викторович, — ко мне обратился неизвестный товарищ в штатском, — вас приглашает к себе Александр Иванович Федосеев, первый секретарь Одесского обкома партии.
— Да я так-то беспартийный, сочувствующий естественно, — я стал быстро соображать, чтобы это всё могло значить, — у меня ещё концерт здесь через два часа. Передайте мои извинения.
— Тут совсем рядом, и время много не займет, — мужчина с трудом выдавил улыбку, — визит вежливости. Не отказывайтесь, пожалуйста.
Хер с этими визитами, плюнул я в сердцах, но придётся сходить, зачем расстраивать местную шишку.
— Толик, без меня новую композицию погоняйте, — я обреченно потопал с товарищем из обкома.
— Что такое! — героически бросилась на мою защиту Наташа.
— Чай приглашают попить в администрацию Одессы, — попытался я её успокоить, как мог.
С одним меня неизвестный товарищ точно не обманул, администрация располагалась в отдалении от ДК максимум в полтора километра. Да и с чаем не обманул тоже. Его мне принесла в отдельный пустой кабинет секретарша, одетая предельно строго, без всяких сексуальных вольностей из девяностых и нулевых. А спустя пару минут, в помещение вошёл человек, которого я никак не ожидал здесь встретить.
— Здравствуй, Богдан, — поздоровался Анастас Иванович Микоян.
— И вам добрый день, — пробурчал я.
Анастас Иванович присел напротив и достал маленькую записную книжку.
— Твое предложение с Евролигой я передал товарищам по ЦК, — произнёс Микоян с таким видом, как будто мы расстались лучшими друзьями после той встречи в Большом театре, — идея понравилась. Николай Николаевич Романов тебе на следующей неделе будет звонить, чтоб уточнить некоторые детали. Кстати, и твоё предложение с продажей джипсов очень хорошо сработало. Теперь готовим партию для Италии и Австрии. Я подумал, раз ты такой выдумщик, может ещё есть какие свежие идеи?
— Ладно, — я встал и прошёлся по кабинету, — записывайте. Книга «Звёздные войны» автор Виктор Прохоркин, хоть сейчас можно её переводить на разные языки, потенциал для продажи на западе огромный.
— Что-то я не знаю такого автора? — удивился Анастас Иванович, — он член союза писателей?
Танечка хотела его пропихнуть, подумал я, а она — особа беспринципная, поэтому способна на многое.
— Со дня на день должен стать, — я пожал плечами, — дальше кино можно снять специальное, коммерческое, называется «Челюсти». Есть такие ребята молодые Кончаловский и Шпаликов, они сделают.
— «Челюсти»? — задумался Микоян, — это про врачей стоматологов?
— Нет, — я улыбнулся, — это про акулу людоеда, которую убивает наш советский ихтиолог и иностранные рыбаки. В принципе сейчас в октябре можно снимать в турецкой Анталье.
— И иностранцы будут это смотреть? — не поверил мне на слово Анастас.
— Скажу больше, — я махнул рукой, — снимать придётся и продолжение, «Челюсти 2», «Челюсти 3» и так далее. Ещё музыку, нашу пластинку можно с большим успехом толкнуть на запад. Но хорошо бы устроить гастроли перед этим. Если с баскетбольной Евролигой все сложится, обязательно нужно провести выездные матчи в Италии, в Греции, в Турции, в Австрии, в Финляндии, в Швеции и Норвегии.
— То есть я правильно понял, — Микоян заглянул в свою записную книжку — ты предлагаешь продавать джипсы, книги, музыку, кино и спортивное зрелище? А как же тракторы, станки, автомобили, полезные ископаемые?
— Я, конечно, дико извиняюсь, но продавать полезные ископаемые — это удел малоразвитых стран третьего мира. И ещё не думаю, что наши автомобили там кому-то нужны, — я еле сдержался, чтоб не заражать, — экспорт же массовой культуры может приносить доход до трёхсот, четырёхсот процентов долгие годы. А самое главное молодёжи, которая будет там, за бугром, слушать нашу музыку, читать наши книги, смотреть наше кино, покупать наши шмотки, уже не очень то и расскажешь, что СССР — это империя зла.
— Любопытно, — пробормотал Анастас Иванович, — хорошего тебе концерта, — мы пожали друг другу руки.
Обратно в ДК Моряков, отказавшись от служебного авто, я потопал пешком. Неужели заработало, думал я, неужели поросшие мхом партийные лидеры начнут хоть немного соображать? Или эти «танцы с бубном» вокруг экспорта массовой культуры нужны только Микояну. А остальным до лампочки, самое главное — лишь бы их жопа в тепле была. Подумаешь народ в нищете, у них ведь спецобслуживание, отдельные дома отдыха, отдельные больницы, отдельные магазины, прекрасные квартиры и дачи. Да, времена меняются, а люди нет, только аппетиты растут.
Четвёртый раз за дискотеку, мы играли, про то, что едем в Одессу. Музыка для ног, что называется — зашла.
— В аэропорт, — надрывался Толик, — С трапа самолёта, Сойду, морским Воздухом дыша. Возьму такси И, счастьем опьянённый, Бульвар Приморский Увижу я.
— Мы едем, едем, едем, едем, едем в Одессу! — эти слова уже орал весь стоявший на ушах зал, — В жемчужину на черном, черном море Одессу! Мы едем, едем, едем, едем, едем в Одессу! В Одессу, в Одессу!
— Толечка я тебя люблю! — орали девчонки около сцены и стучали ладошками по её паркетному покрытию.
— Одесса я тебя люблю! — в ответ перекрикивал нашу качёвую вещь Толик.
А когда под буц-буц-буц-буц все прыгали, мне показалось, что трясутся стены и потолок.
— И последняя на сегодня композиция, — заметно охрипшим голосом сказал Маэстро в микрофон, — «Дым над водой».
— Давай про Одессу! — хором вновь взвыл весь зал.
Мы переглянулись, я махнул рукой, и мы вновь затянули танцевальную вещь всего с одним еле-еле сочинённым куплетом и бесконечным припевом.
— Мужики, — после концерта меня остановил какой-то морячок, — я из загранки только вернулся, впервые такое вижу и слышу. Может коньячку, за Одессу маму?
— Не можем, у нас тур лимонадный, — соврал я, — должны по контракту пить только лимонад. Так что без обид!
— Когда снова приедете? — растерялся морячок.
— Когда партия прикажет, — отшутился я, — комсомол ответит — есть!
В гримёрке окончательно стало ясно, что голос Толик минимум на неделю потерял. Ему что-то успокаивающее шептала Лиза. Наташа принесла горячий чай.
— Ты, Толик, конечно, извини, — я присел рядом, — но видать придётся мне девчачью группу создавать. Что поделать, раз ты такой певец бесшабашный.
— Шаляпин! — ляпнул Санька.
Глава 38
Предчувствуя оглушительный успех со спектаклем, Семён Викторович Болеславский пришёл в ДК в воскресенье ни свет ни заря. Ему хотелось ещё раз всё проверить и перепроверить, перечитать финал, который ему очень понравился.
— Гениально, — шептал он, — гениально!
Внезапно в дверь постучали, и в маленький обшарпанный кабинет ввалилась с лихорадочным блеском в глазах исполнительница роли Гали, Юлия Николаевна Семёнова.
— Вот здесь нужно подписать, — сунула она режиссёру на стол непонятную бумагу.
— Что это? — раздраженно спросил Болеславский, которого нервировало, что его отвлекают от творчества.
— В школе требуют доказательства, что я не отлыниваю от внеклассной работы, — учительница ткнула пальцем, куда нужно поставить подпись.
Семён тяжело вздохнул и поставил свою завитушку.
— Где печать? — потребовала дотошная Семёнова.
— У меня её нет, — удивился Болеславский.
— Ах да, чуть не забыла, — Юлия Николаевна выставила на стол из сумки бумажный пакет с пирожками, — если не попробуете, успеха не будет.
— Хорошо, — опешил режиссёр, — я как раз сейчас буду пить чай. Постой!
Учительница литературы внезапно вздрогнула.
— Текст хорошо выучила? — Семён вперился в неё, как на допросе.
— Как Отче наш, — отмахнулась Юлия Николаевна и пошла в гримёрку.
В воскресенье всем ВИА заявились на премьерный закрытый показ «Иронии судьбы». Я к тому же пригласил на просмотр Шпаликова с женой, Натальей Рязанцевой, Тарковского, Кончаловского, Беллу Ахмадулину, пообещал последней, что в постановке будет песня на её стихи. Внезапно на премьеру напросился Юрий Визбор, когда узнал, что в нём будет много бардовских вещей. Само собой обещался прийти и Витюша со своей Татьяной. И всех этих товарищей требовалось встретить, провести на третий этаж, и разместить в малом актовом зале.
Однако первым кого я увидел, была взволнованная директриса Галина Сергеевна Ларионова.
— Семёна Викторовича отправили на скорой в больницу, у него температура, головокружение, — зашептала она, — актёров нигде нет. Сейчас ещё придёт товарищ из министерства культуры. Это же скандал! Чувствую, уволят меня.
Я приобнял готовую в любой момент расплакаться директрису, и погладил её по спине.
— Давайте пройдёмся по гримёркам, может кто-то из актёров всё-таки остался! — предложил я, — может улику, какую найдём.
Так как гримёрки находились за сценой на первом этаже, а спектакль должен был быть на третьем, пришлось немного побегать. В одной комнате мы обнаружили следующую картину. Высоцкий и Шацкая растерянно стояли и читали записку следующего содержания — спектакль переносится на неделю, число, подпись Болеславского, печать из канцелярии.