…Выбрав улов, мы поправили сети и поплыли к избушке. Куча рыбы шевелилась посреди лодки. Мы разглядывали ее и даже про мотор забыли. Я машинально греб. Вот тебе и пустой Тайкуль!
На губе Василия болталась докуренная папироса.
— Что я говорил! — шептал он.
— Есть рыбка, есть! — гоготал бухгалтер и вытирал покрытые слизью и чешуей пальцы о брюки. — Подумать только!
Саня поджидал на берегу. Расстелил чистый брезент. Мы причалили, он глянул в лодку и заахал:
— Во, дали! Во, нос утрем! Изобильный улов!
Рыбу выложили на брезент. Последним бухгалтер выволок того гольца и положил отдельно.
Мы стояли вокруг. Бухгалтер опустился на колени, шлепнул рукой по упругому красному брюху и подмигнул Сане:
— Кашлык, а?
— Натуральный! — подтвердил Саня.
И тогда мы засмеялись и захлопали друг друга по плечам. Бухгалтер стал еще массивней, а Василий приосанился. Охотники, древние добытчики, кормильцы семей — вот кем мы бессознательно почувствовали себя. Степенно сели на песок вокруг брезента.
Бухгалтер достал пачку «Беломора» и всех торжественно угостил. И хотя у каждого было в карманах курево, мы взяли из его пачки. Саня поднес спичку. Все кивали и говорили: «Спасибо».
Ветер плескал водой в берег, на той стороне Тайкуля поблескивали озера. За косой шумело море.
— Чайки всегда провожают рыбу, — сказал Василий.
— Умная пичуга, — важно кивнул Саня. — Рыбу солить будем? У Егора в погребе чистая бочка.
— Ясно — солить, — подтвердил Василий. — Ты бочку возьми, потом вернем. И муксунов нажарь. Пошла рыба, пошла-а… Сейчас выпьем чайку и опять на воду, отдыхать много не придется.
— Давайте, Василий Михалыч, командуйте, — согласился бухгалтер. — Сегодня вы наш, как говорится, отец-командир.
Насквозь мокрые, мы гоняли лодку от сети к сети. Рыбу выбирали втроем. Гольцы тяжело стукались о брезент, словно позеленевшие слитки меди. Стало ясно, что мы попали на самый ход. Это был один из редчайших случаев, о которых потом среди рыбаков ходят легенды. Голец шел, и не видно было конца могучим косякам. Мы выхватывали из них мизерную часть, но и она была непривычно огромна. Какое-то откровение природы настигло нас. Говорили, Тайкуль пустой? Так вот — получайте…
Саня расположился у самой воды, соорудил из пустых консервных ящиков два стола. На одном стояла бутылка и сковорода с остатками жареной оленины, а второй был залит кровью. Там кончали жизнь рыбы. Саня вертелся между столами с охотничьим ножом в руках и орал во всю глотку:
Где в воде гуляет рыба,
Как ту рыбу изловить —
Вася знает!
Вася умный, Васю нечего учить!
— Хороший парень! — Бухгалтер даже головой завертел, хохоча.
— За ним глаз нужен и строгость, — сказал Василий. — С бабой тут одной связался, еле я ее выпроводил из поселка. Два раза замужем была — какой из нее теперь толк?
Ах, вот что с Нинкой! Святая простота, видно, этот Саня. Есть такие люди, что во всем без оглядки полагаются на друга, с годами это входит в привычку… Живет человек чужим умом, чужими радостями, вообще чужой жизнью, и никаких сомнений у него не возникает относительно правильности такого существования… Да, все бывает…
— Сказочные чудеса, — встретил нас из очередного рейса Саня. — Уже бежит кто-то, пронюхал, какая масть идет. Во-о-он…
Далеко, где кончалась коса и Тайкуль впадал в море, на той стороне реки брела черная фигурка. Испарения вытягивали ее в длинный восклицательный знак, потом сплющивали вопросом, превращали в точку, и она медленно приближалась к нам. Кто бы это?
— Егор, наверное, из совхоза, — сказал я.
— Скорей всего, — согласился Василий.
— За гольцами сбегается народ, — упрямо сказал Саня.
— Ладно, подождем, — решил Василий. — Санька, как там с рыбой и чайком?
— Да все готово, Вась, аж потеют муксуны от радости.
Мы закусили прямо-таки царской рыбой, запили чаем и вышли на улицу, когда человек подошел.
— Это не Егор, — приглядевшись, сообщил Василий.
— За гольцами, я ж говорил! — радостно закричал Саня.
— Пойду перевезу. — Василий зашагал к лодке.
Я вернулся в избушку, расшевелил притухшие головешки и долил чайник. Жилья тут поблизости нет, далеко человек идет, устал, проголодался. Ну, рыбы хватит, чай сейчас будет, стопка есть.
Все шумно ввалились в избушку.
— Остряки, на Ичуне ухитрились потонуть! — смеялся Василий.
Незнакомый парень пошмыгал длинным носом, снял шапку и провел ею по лицу, размазывая капли пота. Сказал хрипло:
— Ветер там… Народу много было. Ах вот оно что!..
— На вездеходе? — спросил я.
— Ага, — ответил парень.
— Все выплыли? — спросил бухгалтер.
— Да все. Которых мы с Егором вытащили, которые сами. Пацаны там, пять штук, так их мы сразу ухватили, а женщины держались, пока машина топла. Их потом.
Я налил парню чаю. Он выпил две кружки, попросил закурить:
— Наше-то курево все измокло. До вас терпел.
— Где же люди? — опять спросил бухгалтер.
— Изба там у берега, драная. Егор говорит: я на случай избу подлатаю, а ты дуй ко мне, сейчас день выходной, верняком поселковые рыбаки у меня сидят с вездеходами. Скажешь — зову.
— Так-с, — протянул бухгалтер. — История.
Значит, и Егор там. Ну, с ним народ продержится, тундровик старый, опытный… Я подвинул парню тарелку с рыбой.
— Ешь, — кивнул Василий. — Ешь, поспи, утром в поселок поедем, исполком вертолет даст.
— Вишь, дело в чем. — Парень стеснительно посмотрел на Василия. — Там с утра не емши. Да завтра день. Оно бы, конешно, ничего, мужикам-то, да вот пацаны…
— Эко дело! Главное по нашим местам — ночлег теплый. А его Егор организует, — Василий усмехнулся, — мастер он!
— Это верно — переспят, — согласился парень. — Хотя изба, конешно, — одна видимость…
Все молчали несколько минут. Я отвернулся. Бухгалтер чиркал спичкой, пытаясь прикурить. Головка у спички сломалась, вспыхнула и отлетела в угол, оставив посреди комнаты тонкую траекторию дыма. Она еще пошипела там, в углу, выхватив из тьмы всякий мусор: затоптанные бумажки, клочки шерсти, окурки — обычный мусор человеческого жилища.
— Ну ешь, отдыхай, — наконец сказал Василий. — Поднимайся, народ, не будем мешать.
Он вышел в дверь. Широкая спина на миг загородила весь проем. Саня непонятно посмотрел на меня, надел шапку, снял, опять надел. Потом зло хлопнул по верху, нахлобучив ее на самые уши. И вышел. Я следом.
Поднимался ветер. Тундра потемнела, небо наливалось темной синевой. Сверкающая рябь полосами чертила воду Тайкуля, а за косой беспокойно заворочалось море.
— Вы уж того, не серчайте, — сказал за дверью парень. — Я соображаю. Тоже не сладко вам целый год в поселке сидеть. Всех-то удовольствий — на охоту да рыбалку. Конешно, редкий отдых — соображаю, да… Малость передохну да пойду.
— Ну-ну, — сказал бухгалтер.
Ничего себе — пойдет! Километров тридцать оттопал да еще в два раза больше. Может, на Млелювееме кто из рыбаков сидит? Тогда доедет до поселка… А мы-то?..
— Давай скорей! — закричал Василий из лодки. — Андрей Иваныч чего тянет?
Я пожал плечами.
— Ну, пусть отдохнет, — махнул рукой Василий. — Возраст не тот — целый день мотаться… Санька, смотри, чтобы к нашему возвращению уха была чировая!
Хлопнула дверь, и появился бухгалтер. Он прошагал к лодке и сказал:
— Василий Михалыч, надо ехать за людьми.
— Что?! — повернулся Василий. — Куда ехать? Завтра их с утра вертолетом заберут — не первый случай. Об чем думать?
— Надо ехать, — словно не услышав его, повторил бухгалтер.
— Да вы что, чокнулись все? — вскипел Василий. — Да что тут событие разыгрываете?! Ждешь, ждешь этой субботы, а тут… А-а-а, да провались все пропадом! — Он схватил весло, с размаху пихнулся в берег, рванул шнур стартера.
Отличный мотор — «Вихрь»!
Василий положил лодку в крутой вираж, нос резанул воду, и она понеслась, распарывая усами волн крутую рябь.
Через минуту все проглотило молчание. Оно расползалось над берегом осязаемой вязкой тучей, и только в дебрях ее тревожной сиреной выл ветер.
— Так! — выдохнул, словно после удара топором, бухгалтер. — Ясно.
Что ему ясно?..
Нарыбачились… А такая благодать была… Эх, досада…
— Там мой рюкзак лежит, — сказал бухгалтер. — Соберите в него еду. Хлеб, консервы, чего там еще…
— Это зачем?
Я посмотрел на него. Что он придумал? Приготовиться хочет к возвращению Василия? Думает уговорить? Едва ли…
— Вы собирайте, — повторил он. — И несите в машину.
Действительно, уговорить думает. Ну, пусть, посмотрим. Рюкзак-то я могу собрать, это недолго. А там его дело, не ругаться же.
Я повернулся и пошел к избушке. Саня сидел у входа, привалившись спиной к раскрытой двери. Даже не глянул на меня. Я взял рюкзак, сунул в него пару буханок хлеба, банки, папиросы, вышел на улицу и заполнил свободное место рыбой.
Неожиданно на высокой ноте заворчал стартер вездехода.
Я повернулся.
Бухгалтер сидел в кабине, а пришедший парень стоял рядом, у открытой дверцы. Ничего себе! Он что, сам ехать хочет?!
Прогрохотал и с ревом разбился о берег первый штормовой вал. Соленая пыль махнула через косу, ожгла лицо.
С торжествующим ревом заработал мотор вездехода.
Я подхватил рюкзак и побежал к машине.
Парень все топтался рядом с бухгалтером, и я втиснул туго набитый рюкзак в противоположную дверцу.
— Дак чужая машина-то! — донесся до меня голос парня. — Нагорит за здорово живешь!
— Лезь, тебе говорят! — крикнул бухгалтер. — Ответим!
Парень, постояв с минуту, тряхнул головой и, перевалившись через бухгалтера, пролез в кузов.
Бухгалтер наклонился вперед, и луч солнца высветил блестящий подбородок, рельефную паутину на шее и распахнутой груди.
На берег одна за другой рушились стремительные волны, и грохот воды казался артиллерийскими залпами.