Началось…
— Нет, «Метрополь» после такой свистопляски — мелко, — заявил Мишка. — Мы лучше уж сразу врежем на юг. Сейчас самое время. Представляешь: теплые зеленые волны и разноцветный пляж. Весь от купальников переливается. Всякие там девочки — рыжие, черные, блондиночки. Тоненькие — вроде муравьев, потолще — пчелками… Солнце в полнеба, жарит всю эту кучу насквозь. А они не прячутся, они млеют. Между ними с обалдевшими глазами местный народ шатается: «Вах-вах-вах, це-це-це». А мы с тобой идем четким пунктиром. Ноги длинные, в загаре, зеркальные очки на полморды. И они начинают смотреть. А если дама захочет, она любого мужика взглядом на колени поставит. Отчего — не знаю, но это точно.
— Оттого, что потенциально они все королевы, — объяснил я. — Наследственное это у них, от Евы. Вот мужик, он от обезьяны произошел. Ну, он и есть мужик. А женщина, она… это…
— Точно, — перебил Мишка. — Я об этом хорошенько не подумал… — Он обмахнул раскрасневшееся лицо рукавом ватника. — Ну, мы идем, значит, и образуется сзади шепоток…
Мишка неожиданно замолчал и понюхал рукав телогрейки.
— Ну-ну, — подбодрил я.
Но он все молчал и смотрел на рукав, а потом покачал головой:
— Надо же, все старые запахи дым от костров съел…
— Какие — старые? — Я удивился.
— Всякие, — неопределенно ответил Мишка. — Давай спать.
Расстроился. Видно, вспомнил что-то из прежней жизни. Любовь, может, какую неудачную. Мало ли что у человека произошло за двадцать пять лет жизни…
Палатка тряслась мелкой дрожью. Свист и грохот стояли такие, словно вся долина провалилась в пропасть и летит куда-то сквозь землю…
Да, сейчас бы на верхний полок. Оттуда в бассейн, потом опять наверх. «Поддай!» Веник в руки и пош-е-ел!
Я даже застонал, физически ощутив обжигающие удары.
А потом в простыню завернешься, сидишь весь сдобный, легкость невероятная. На пивной кружке пузыри лопаются. «Воблочки не желаете?» — дышит сосед. Благость у него на лице райская… До-о-брые все в эти минуты.
Эх, скорей бы на центральную усадьбу! Там вертолеты два раза в неделю, прямо в поселковый аэропорт. Хорошо, не надо в райцентр заезжать. Увидят знакомые, пойдут расспросы: откуда, да куда, да почему?.. Ну и что — комсомольская путевка? Мало с путевками уезжают? Конечно, приятно: в твою честь торжественное собрание, все говорят, какой ты хороший, какую специальность трудную выбрал. По плечам хлопают, восторг, улыбки. Фотография в газете… Мишке удобней, он человек вольный: сам приехал, сам уехал… А мне вот… оленевод… Как пить дать разбредется откол по тундре. Приедут председатель и зоотехники, пересчитают: «Как же так, бригадир? Где олени? Обязательство брали… Прохлаждались?»
Да-а-а, прохлаждались… Особенно в тот гололед. Неделями лазили по всем маршрутам, искали пастбища. Камчеыргин, кажется, вообще не спал. Не успеешь сунуться в снег головой, уже тянет за ногу: «Вставай, Толька, идти пора…» Хоть бы одного оленя потеряли! И никто не знает, во что нам это обошлось… Эх, кто теперь оценит?.. Пойдет из-за этого несчастного откола все насмарку… А может, выкрутится Камчеыргин? Бригадир опытный, конечно, заметит пропажу. И найдет.
Больше суток ревела пурга. Мы успели выспаться, доесть зайца и опять уснуть. Холодновато было немного, но спалось под вой ветра отлично.
Я проснулся первым. Стояла тишина, брезент палатки горел желтым светом. Зверски хотелось есть. Что один молодой заяц на двоих в сутки?
— Подъем! — скомандовал я.
Мишка сел, вытаращил глаза и выполз наружу. Я следом.
Видно, пурга кончилась часа два назад: солнце успело растопить весь снег. Только кое-где в кустах остался.
— Теплынь! — Мишка пощупал мокрый песок. — Вот какая петрушка получается, когда скрещивают Северный полюс с экватором… А ты знаешь, я лопать хочу. Прямо до невозможности. У тебя кусок этой вяленой резины остался, дай!
— Рыбы наловить бы, да блесны нет. Слушай, я обегу окрестности с ружьишком, а? Моментом.
— А леска есть?
— Есть кусочек в рюкзаке, да толку-то без блесны и крючка!
— Ну, беги, только недолго.
Я взял ружье, пару зарядов и пошел вдоль протоки. Река взбухла, вода пожелтела. Волны прыгали друг на друга, бросая в воздух грязные шапки пены.
Стоянка наша оказалась на небольшом островке. Я излазил все кусты, осмотрел косы — пусто.
Мишка сидел у костра. Огонь весело плясал по сучьям плавника, сворачивая в кольца лохматые обрывки коры.
— Шаром покати, — сказал я. — Все по закону бутерброда.
— Я как чувствовал. — Мишка протянул мне раскрытую ладонь. На ней лежала маленькая блесна, как раз на хариуса.
— Ничего себе! — Я взял блесну. — Где достал?
— Дядя подарил, — буркнул Мишка, поднимая с песка ту самую «копилку». Коробка зазвякала, и Мишка сунул ее в рюкзак.
— Сам, что ли, сделал?
— Я ж говорю — дядя. — Он отвернулся. — Чего уставился, лови завтрак.
Блесна была сделана по всем правилам, из кусочка латуни. Выемка залита оловом, с одной стороны из него торчала игла, отожженная и загнутая крючком, на другой — крохотное ушко.
— Живем, дядя! — Я разыскал обрывок лески, распутал, привязал один конец к палке, на второй нацепил блесну, сложил леску у ног кольцами и, раскрутив блесну, швырнул в волны. Она сверкнула, прыгая над гребнями, тут же к ней метнулось узкое фиолетовое тело с черно-бордовым плавником, леска дернулась, натянулась струной.
— Сидит! — закричал Мишка.
— Спокойно. — Я быстро вывел хариуса к берегу и рывком бросил на песок. Он мелко-мелко задрожал, растопырил плавники, глотнул воздуха и заплясал, свиваясь кольцом.
— Вот и уха! — Мишка схватил рыбину.
Я тут же выкинул на берег вторую.
— А ну, дай попробовать! — загорелся Мишка.
— Вали.
Он бросал минут десять, и все бесполезно.
— Не так крутишь, не в тот момент отпускаешь леску. — Я попытался научить, но ничего не получилось. Блесна летела недалеко, камнем шлепалась в воду.
— Таланта нету, — вздохнул Мишка, азарт в его глазах погас.
По высокой воде мы лихо полетели вперед. За двухголовой горой вплотную к правому берегу тянулись длинной вереницей низкие холмы.
— За этими холмами поворот направо, — сказал я Мишке. — А там с любой горки в ясную погоду усадьбу видно.
— Загибаешь, — недоверчиво прищурился Мишка.
— Сам в прошлом году смотрел. Весь поселок, как горстка спичечных коробков, а за ними море. Синее.
— Посмотрим, посмотрим, что там за море. — Он все еще не верил. Помолчал, а потом неожиданно спросил:
— Ты дома чем занимался?
Совсем я не ожидал такого вопроса. А действительно, чем я занимался дома? Учился в школе, родительские хлеба ел. Собирался после школы в какой-нибудь институт поступить, а тут повестка из военкомата. Вот и все. Эдакая распланированная без моего непосредственного участия жизнь.
— Образование получал, — сказал я Мишке. — А потом служил в десантных. Потом оленеводом…
— Жидкая биография, — вздохнул Мишка. — В Москве с парашютом не попрыгаешь, оленей тоже нет, кроме как в «Фиалке», в Сокольниках, в виде отбивной. Да в кино показывают, в «Клубе кинопутешествий». Выходит, городской специальности нет?
— Выходит.
— Ну, не горюй. После всех наших турне я тебя, пока разберешься, к одному знакомому пристрою. Друг, так сказать, детства. Работа простая, но шустрить надо. Толчется он у букинистических магазинов. Например, тащит какая старушка книжную заваль. Йогов, допустим, издания прошлого века. Ну, оценяют их, предположим, в четвертной. А он ей тихонько на ушко: «Двадцать семь, бабуся». Она: «Ох, сынок родимый, бери. Мне уж энта физкультура не помогает». Он и берет, у него заказ есть солидного человека, который сам времени не имеет искать, а за услугу еще десятку приплатит. Так этот парень и промышляет…
…На второй день после пурги холмы отвернули в сторону и уползли за спину. Теперь река несла лодку прямо на север. Скоро море, и там, в устье реки, колхозная усадьба.
Равнина, по которой мы плыли, была плоской и широкой, только торчали кое-где пузырями небольшие холмики. Мы не вытерпели, забрались на один.
— Правда море! — ахнул Мишка.
Море занимало весь горизонт на севере и ослепительно сверкало. Так же сверкало над ним небо. Даже глаза пришлось щурить.
— Я ж говорил.
— Теперь верю. — Мишка подпрыгнул от восторга. — А село?
Мы долго шарили взглядами. Наконец я увидел крохотные белые коробочки.
— Во-о-он, смотри.
— Вижу-у, — прошептал он. — Дома! Настоящие!
Он повернулся и чуть не кубарем полетел с откоса к лодке. Я побежал следом. Уже скоро, скоро!
Берега тянулись бесконечной двухметровой стеной. Вся тундра кругом наглухо заросла кедровым стлаником и ольховником. Отойти на сто метров от воды — час потратишь. Высоко над головами проплыла волнистая линия журавлей. Треща крыльями, выпорхнул из кустов и стремительно метнулся на другой берег выводок куропаток. Птенцов уже не отличишь от родителей — крупные.
— Чего на юге делать? — сказал Мишка. — Ерунда все это, дурной тон. Мы с тобой купим путевки — и в Польшу. Оттуда в Чехословакию, потом в Болгарию. А?! Интеллигентное турне бывших оленеводов! Визит к братьям-славянам! Это будет дело! Как, согласен?
— Поедем, Мишка.
Действительно, почему бы не поехать? Два у меня было увлечения в школьные годы: за партой — древняя и средневековая архитектура; на каникулах — охота и рыбалка… Вот и поедем в славянские страны, надышусь до одури готикой…
— Или еще лучше — вокруг Европы! — закричал Мишка. — От финских скал до стен Колхиды! Париж! Рим!! Неаполь!!! «Санта Лючию» поют эти, в гондолах! И тут мы с разинутыми ртами. А? Каково?!
— Ух! — вздохнул я и зажмурился от наслаждения. — Все будет!
И поедем, кого нам бояться? Денег хватит и еще останутся. А на кой дьявол нужен остаток? Нет, мы их все вбухаем, мы такую экспедицию завернем, что… что…
— Мишка, — торжественно сказал я. — Слушай, немытый мамонт! Мы возьмем две путевки вокруг Азии и Африки, во Владивосток. Порт есть такой — Момбаса. Чувствуешь, как там-тамы в названии грохочут? И живет где-то в том районе охотник, ну, тот, из «Барабанов судьбы»…