— К-какие гайки? — я слегка очухалась и решила внести некоторую ясность в окружающий туман.
— Знамо дело, какие, семигранные. Железные. — Надо мной висела на массивных цепях, по которым змеились провода и шланги, здоровенная «люлька», склёпанная из стальных листов и катающаяся по протянутым на подволоке рельсам. В ней восседал столь же здоровенный бородатый дядя в бронзовых окулярах с тёмными стеклами и таких же бронзовых пластинах поверх промасленного комбеза.
Пластины при рассмотрении оказались подобием экзоскелета — дядя вдобавок к своим ручищам, скрещенным на бочкообразной груди, обладал четырьмя блистающими латунью звенчатыми клешнями. Одной из них он держал толстую и зверски вонючую сигару, двумя орудовал какими-то рычагами на пульте в люльке, последняя развернула форменную кепку козырьком вперёд. Для официоза, надо думать.
— Извините за вторжение, меня зовут Элли Корн. — Да, здесь меня так зовут. Шутка для своих, которые с пейджером, ага. — Дело в том, что на корабле ухитрился пропасть же… в смысле, ребёнок. Я обыскала весь «Аквилон», и это единственное место, где я ещё не смотрела.
«И единственная незнакомая мне лично личность… причём, пожалуй, самая колоритная на судне».
— Федул Три Медведя, или просто Дед, — представился дядя, смачно пыхнув сигарой. — Старший кибермеханик этой посудины… и надсмотрщик за этой шайкой лентяев. Эй, а ну, не сачковать, вы, ёкарнобабаи недоделанные, баранову пятиногу вам в гузно!
Выудив из люльки длиннющий хлыст, он с явным профессионализмом оглушительно им щёлкнул. Рассыпавшаяся было цепочка угленосов тут же зашуршала дальше.
— Понаберут нихонских доходяг… Половину чакра-камней уже сожрали, а тяги — кицуне наплакал.
«О, а вот и кристаллы. Полный набор».
— Федул… Извините, а почему «Три Медведя»? — я не удержалась. — Это ведь не фамилия?
— Прозвище. Внучка. Масяня. Припёрлась на каникулы и влезла в малинник, — буркнул Дед Федул. — Лес, заповедник, три медведя… А разгребать кому? Вестимо, леснику. Мне, то бишь.
— И что?
— Задушил. Медведей. А надо бы дурынду Масяню, зверей редких, почитай, угробила. Сопля хренова. Пришлось из лесников обратно в механики и в море, чтоб подальше от этой напасти. Одна беда с этими малолетними недоумками, страшней бибизяна с гранатой. Твой-то тоже, эвон, учудил.
— Ну, он не то чтобы мой… но от его мамаши толку нет, — я невольно поморщилась. — Зато шуму — выше крыши.
— На то и мамаша, — хмыкнул механик. — Ежли нет опыту — один гвалт и будет. Ладно, так кто там у тебя пропал и когда?
— Пацан. Нихонец. Зовут Широ. Лет семи-восьми. Затурканный маменькой и шустрый, как электровеник, рассказывали, он чуть не пяток раз на дню ухитрялся от неё удрать и мастерски прятаться в самых странных местах. Говорили, он интересуется всякими железками, механизмами и всё в таком духе. Пропал, выходит, ночью.
— Обычный нихонский школьник. Вона как… — Три Медведя сосредоточенно призадумался, уставившись в неведомые дали, досмоливая сигару и фоном орудуя своими клешнями на пульте. Зрелище завораживало. А медведей он этой приспособой давил или собственными лапищами, интересно?.. Так, меня куда-то не туда несёт.
Дым Дед пускал в сторону, но меня это, похоже, не особо спасало. В носу свербело, и похоже, меня начинало вштыривать. Это из чего же этот ужас скручивают?! Я отодвинулась и постаралась понезаметнее закрыться магией, фильтруя горячий воздух.
— Так, ежели подумать… — механик прицельно «щёлкнул» окурок в открывшийся зёв ближней топки. — То вчера у нас тут был аврал заполночь с учёной братией, никак не уймутся со своими научными кувырканиями, и в этом бредламе вроде вертелся тут какой-то шкет, думал, ихний. Я его вытурил прям от купола, он там вопросами пулемётил, что твой старина «максим», отдавил мне пару ёкаев и путался у всех под ногами… от же ж зараза! А ну, доча, пошли-ка, глянем.
Он потянул за свисающую цепь, и люлька помчалась вперёд, покачиваясь под неразборчивые смачные эпитеты в адрес малолетних бибизянов и их бестолковых мамаш. С каковыми эпитетами я, в общем, была вполне согласна.
Рысцой минуя ряды титанических корабельных котлов на могучих фундаментах и вдосталь напрыгавшись по жаре через цепочки треклятых лохмошариков, с писком снующих между ними по каким-то весьма запутанным траекториям — любой Лабиринт от зависти бы в клубок скукожился вместе с Логрусом — я изрядно упыхалась и разозлилась. С освещением хоть проблем нет, а то я бы тоже кого-нибудь наверняка отдавила. Впрочем, ещё отдавлю. Уши этому мелкому засланцу, пусть только найдётся. Дискордов пацан начинал меня напрягать не на шутку. И если это связано с тем, что скоро будет…
— Ах ты ж, нихонский городовой! Вот паразит! — зычно взревел механик, добравшийся на своей люльке до огромного продолговатого купола, тянущегося вдоль зала. Сооружение возвышалось на пару этажей и было опутано трубами, приборами, лесенками и мостками, по которым Три Медведя сейчас метался, заглядывая в круглые иллюминаторы. — Влез-таки, сучонок! Утырок малолетний, сам утоплю, паскуду!!! Да как он ухитрился?! Придушу! Чёртов шкет…
Я уцепилась за ближайшую лесенку, перевела дух — нет, эти железки меня таки доконают — и полезла было по скользким ступеням, но тут сверху опустились федуловы клешни, и я воспарила, вознёсшись в стальные небеса. Да чтоб вас!.. На руках меня носили, но на клешнях… Скосила глаза на ехидно пискнувший на кармане пейджер, повернув к себе экранчиком.
«Получено достижение «Новый опыт, сын ошибок трудных. Награда — левитация в техногенном мире».
Очень смешно.
— Что случилось? — оказавшись на мостках, я поправила куртку и постаралась сделать вид, что такие перемещения мне не в новинку. — Он что, там?
— Сама глянь! — рыкнул Дед, освободив иллюминатор, в который тыкался бородищей. — От же ж гадёныш… вверенное мне имущество, сука! Что я капитану скажу, что я предупреждал? А толку, б…дь! Проходной двор, шляются, кому не лень, люки не запирают… Прибью!
Иллюминатор был похож на лупу, утыканную заклёпками. Толщина стекла внушала. Внутри купола царил полумрак, еле сдерживаемый тусклой лампой, но разглядеть содержимое мне спустя несколько секунд удалось. Там были всё те же решётчатые мостки, обрамляющие подобие бассейна. Стоп. Бассейна? Да это же… Я похолодела.
— Спрут! — механик сорвал ручищей кепку и утёр ею лоб. В свете забранных сетками ламп сверкнула словно отполированная лысина. — Он угнал спрута!
Приехали…
Глава третья, отрешательная
Я опять медленно брела по палубе. Во-первых, Федул выставил меня из своих громыхающих владений и поднял такого шороху, что теперь трясло весь корабль, во-вторых, кое-что я из него успела вытряхнуть прежде, чем за моим крупом… в смысле, попой с жутким лязгом захлопнулась дверь машинного отсека.
Спрут, разумеется, был не настоящий — робот-подлодка, предназначенный для обслуживания корпуса и винтов корабля. Бронированная сфера со щупальцами и сдвоенным винтом. Таких на «Аквилоне» было три. В принципе, хоть экипаж спрута состоял из двух человек, его запросто мог вести один пилот — второй преимущественно управлялся с манипуляторами, несущими инструменты, да и управление было вполне разумно рассчитано отнюдь не на асов подводного боя, автокормчий там был. Причём тут учёные? А они одного спрута взяли в аренду и увешали приборами — Народный Университет Бестиологии Ыргынополиса решил положить конец долголетним и доходящим до руко-, ного- и стулоприкладства спорам о существовании некоего подводного чуда-юда.
— Вишь ты, толком даже не знают, есть ли тот зверь, аль нет, а всё ищуть, что того Буджума, — бурчал Федул, конвоируя мою персону к люку. — Только морду, грят, с усищами огроменными изредка кажет, да тут же прячется, значить. Навроде электрофрегат «Фарагут» его как-то тралом накрыл, да тот усами из сетей распутался и ушёл. Давеча орали друг на дружку, чутка физии не били, одни — мол, нигде это чудо-юдо не водится, потому как выдумка, и зрят его, аки Змия Горыныча, исключительно после пятого стакану грибного рому из очепят, а те им — шалишь, просто шибко-де оно требовательное да привередливое, потому плавает только в одном кругосветном подводном течении Эквистриме с его особой солёностью и тиримпатурой, там, дескать, только и живёт такой, как ему по вкусу, этот, как его… фикопланктон! И переводит он его, усищами загребаючи, тьму-тьмущую, сталбыть, от души, по-нашенски. А чтоб какую другую живность — ни-ни. Даже название ему латинянское придумали — Mordanius Nehilоus, вродь. Так, усё, ты иди-ка теперь отседова, а я капитана сча обрадую. Чую, будет всем на орехи…
И за мной захлопнулась тяжеленная бронедверь, завизжав кремальерой. Поглядев на лестницы, зловеще ждущие отпечатков моих ног, рук и сразу засвербевших полупопий, я быстренько подключила к вопросу левитацию, и успела воспариться прежде, чем поднялся кипёж.
Насчёт орехов многоопытный мехлесник Кандидов не ошибся. Капитан Андерс поставил весь «Аквилон» на уши, матросы и почтенные доктора всяческих морских наук носились, как бриззи в духовке (лучше не спрашивайте!), широмамаша пыталась прыгнуть за борт и вплавь догонять угнанного спрута, пришлось дуру вязать и паковать в госпиталь.
Радисты пытались вызвать мелкого угонщика, но спрутмарина либо была уже слишком далеко для ультразвукового передатчика, либо… хотелось бы думать, что пацан просто не умеет включать приёмник. Я тяжело вздохнула и потёрла… татушку. Вот как чуяла, что придётся-таки лезть в местные реалии. Говорят, что капитан приказал развернуть корабль и идти на поиски, сонар засёк запуск и примерный курс уходившей спрутмарины, однако радиоакустики логично всё списали на очередные учёные забавы и тревогу не забили.
Но в любом случае уже поздно. Ибо наступает сорок девятое завершение этого чудного дня, комар его забодай. Я зябко дрогнула плечами и повернулась лицом к морю, благо успела неспешно догуляться до юта.
Теперь передо мной был закругленный фальшборт широченной кормы, флагшток с чёрно-золотым флагом Вечной Империи — золотая литера «N», увенчанная короной, на чёрном фоне с золотым же девизом Вечного Императора «Mobilis in mobile», знаменующим вечное движение и развитие — и тяжёлое туманное марево, смыкающееся за нами и словно пожирающее волны и кильватерный след «Аквилона». Тоскливый, пробирающий до костей беззвучный стон ударил снизу, содрогая палубу гиганта, завибрировавшего, как колоссальный камертон. Будто стонало от безысходности само море.