Но Врана покачала головой. Нет, она совсем не походила на человека, который никак не может отойти от сна. Врана глубоко вздохнула, и Моргейна поняла, что жрица пытается заговорить, преодолев годы молчания; но голос словно не желал подчиняться ей.
В конце концов, дрожа всем телом, Врана произнесла:
— Я видела… видела это… предательство, Моргейна, предательство проникло в самое сердце Авалона… Я не разглядела его лица, но я видела в его руке великий меч Эскалибур…
Моргейна успокаивающе вскинула руку и сказала:
— На рассвете мы посмотрим в зеркало. Не надо, не говори — не мучай себя, милая.
Врану все еще била дрожь. Моргейна крепко сжала руку Враны и увидела в колеблющемся свете факела, что собственная ее рука сделалась морщинистой и покрылась старческими пятнами, а пальцы Враны напоминают узловатые веревки. «Мы с ней пришли сюда юными девушками из свиты Вивианы; и вот мы обе — старухи… — подумала Моргейна. — О, Богиня, сколько же лет прошло…»
— Но я должна говорить, — прошептала Врана. — Я слишком долго молчала… Я продолжала безмолвствовать даже тогда, когда боялась, что это произойдет… Слышишь гром и грохот ливня? Приближается буря, буря, что обрушится на Авалон и смоет его… и тьма опустится на землю…
— Ну что ты, что ты, милая! Успокойся, — прошептала Моргейна и обняла дрожащую жрицу. Может, Врана повредилась рассудком? Может, это было лишь наваждение, горячечный бред? Ведь никакого ливня нет! Над Авалоном светила полная луна, и яблоневые сады белели в ее свете. — Не бойся. Я останусь здесь, с тобой, а утром мы посмотрим в зеркало и узнаем, что же случилось на самом деле.
Врана улыбнулась, но улыбка ее была печальна. Она забрала у Моргейны факел и погасила его; и во внезапно воцарившейся тьме Моргейна увидела сквозь щели отдаленную вспышку молнии. Мгновение тишины — и донесшийся откуда-то издалека приглушенный раскат грома.
— Это был не сон, Моргейна. Буря надвигается — и мне страшно. У тебя больше мужества, чем у меня. Ты жила в миру, ты знаешь истинные горести — не сны и видения… Но, быть может, и мне придется выйти в мир и навеки отказаться от молчания… и я боюсь…
Моргейна устроилась рядом со старой жрицей, укрыла ее и себя одеялом, обняла и так и лежала, пока Врана не перестала дрожать. Лежа в тишине и прислушиваясь к дыханию Враны, Моргейна вспомнила тот вечер, когда она привезла на Авалон Нимуэ — как Врана пришла к ней тогда, чтоб вновь приветствовать ее на Авалоне… «Почему-то мне кажется теперь, что эта любовь была единственной истинной за всю мою жизнь…» Врана положила голову ей на плечо, и Моргейна нежно прижала подругу к себе, утешая и успокаивая. Они пролежали так довольно долго — и вдруг раздался оглушительный удар грома. Женщины испуганно вскинулись, и Врана прошептала:
— Вот видишь…
— Успокойся, милая. Это всего лишь буря.
Едва лишь Моргейна произнесла эти слова, как обрушился ливень, стремительный и мощный, и за ним ничего уже нельзя было расслышать. По комнате принялся гулять холодный ветер. Моргейна молчала, сжимая руку Враны. «Это всего лишь буря», — подумала она. Но страх Враны отчасти передался и ей, и Моргейна почувствовала, что ее тоже начало трясти.
«Буря, что обрушится с небес и разрушит Камелот, и уничтожит все, чего добился Артур за годы мира…»
Моргейна попыталась призвать Зрение, но гром словно заглушал всякие мысли. Моргейне оставалось лишь лежать, прижавшись к Вране, и повторять про себя: «Это всего лишь буря, просто буря — дождь, ветер и гром, — а вовсе не гнев Богини…»
Сколько ни бушевала гроза, но в конце концов все-таки, стихла, и когда Моргейна проснулась, все вокруг было чистым, словно умытым. На бледном небе не было ни облачка; капли воды мерцали на каждом листике и срывались с каждого стебля травы — как будто весь мир окунули в воду и забыли отряхнуть, а высохнуть он не успел. Если та буря, о которой говорила Врана, и вправду разрушила Камелот, неужто поутру мир был бы так прекрасен? Почему-то Моргейне казалось, что это не так.
Проснувшаяся Врана взглянула на Моргейну; глаза ее были расширены от ужаса.
— Мы сейчас же пойдем к Ниниане, — сказала Моргейна, спокойно и рассудительно, как всегда, — а потом — к зеркалу, пока солнце не взошло. Если на нас и вправду обрушился гнев Богини, нужно узнать, чем мы его заслужили.
Врана жестом выразила согласие. Но когда они уже оделись и готовы были выйти из дома, Врана коснулась руки Моргейны.
— Иди к Ниниане, — прошептала она, с трудом заставляя повиноваться отвыкшие от работы голосовые связки. — Я приведу… Нимуэ. Она — часть этого…
Потрясенная до глубины души Моргейна едва не принялась возражать Вране. Но затем, взглянув на светлеющее небо, подчинилась. Быть может, Врана узрела в недобром вещем сне, для чего Нимуэ попала сюда, и потому и избрала девушку для затворнической жизни. Моргейна вспомнила тот день, когда Вивиана объявила ей самой о ее предназначении, и невольно подумала: «Бедная девочка!» Но на все воля Богини, и все они — в Ее власти. Тихо спустившись в мокрый сад, Моргейна увидела, что окружающий мир не так уж безмятежен и прекрасен, как показалось ей после пробуждения. Ветер безжалостно оборвал яблоневый цвет, и теперь сад был усыпан белыми лепестками, словно снегом. Да, этой осенью яблок не жди…
«Мы можем вспахать и засеять поле. Но лишь Ее милость дарует нам урожай.
Так чего ж тогда я беспокоюсь? Все будет так, как пожелает Богиня…»
Моргейне пришлось разбудить Ниниану, и та, похоже, здорово разозлилась. «Нет, она — не истинная жрица, — подумала Моргейна. — мерлин сказал правду — Ниниану избрали лишь потому, что в ее жилах течет кровь Талиесина. Наверное, пора перестать притворяться, будто Ниниану можно счесть Владычицей Авалона. Пора мне занять свое законное место». Моргейна вовсе не желала оскорблять Ниниану, равно как и не хотела, чтоб остальные подумали, что она отстранила Ниниану ради власти. Ей вполне хватало той власти, которой она располагала… Но крик Враны непременно разбудил бы всякую истинную жрицу, избранную Богиней. И все же эта женщина, стоявшая перед Моргейной, каким-то образом прошла испытания, без которых никому не получить жреческого сана; Богиня не отвергла ее. Так что же Она судила Ниниане?
— Говорю тебе, Ниниана, я видела это, и Врана — тоже… Нам непременно нужно до восхода солнца взглянуть в зеркало!
— Не очень-то я в это верю, — невозмутимо отозвалась Ниниана. — Чему быть, того все равно не миновать… Но раз тебе так хочется, Моргейна, я пойду с тобой.
Они молча прошли через сад — две черные тени среди мокрого, бесцветного мира — и спустились к водяному зеркалу у Священного источника. Еще на ходу Моргейна краем глаза заметила силуэт высокой женщины, укутанной в покрывало, — Врана, — и рядом с ней — Нимуэ, бледный утренний цветок. Красота девушки потрясла Моргейну. Даже Гвенвифар в самом расцвете юности не была столь прекрасна! На миг душу Моргейны охватила зависть и боль. «Я стольким пожертвовала ради Богини, а она ничем не вознаградила меня…»
— Нимуэ — девушка, — сказала Ниниана. — Ей и смотреть в зеркало.
В блеклых водах озерца отражалось белесое небо, на котором уже появились бледно-розовые полосы, вестники рассвета, и на этом фоне особенно отчетливо вырисовывались четыре темных силуэта. Нимуэ подошла к берегу, на ходу поправляя длинные белокурые волосы, и перед мысленным взором Моргейны возникла серебряная чаша и застывшее, завораживающее лицо Вивианы…
— Что я должна увидеть, матушка? — негромко спросила Нимуэ. Казалось, будто девушка говорит во сне.
Моргейна ждала, что ответит Врана, но та промолчала. В конце концов, Моргейна ответила сама:
— Действительно ли Авалон пал жертвой предательства и поражен в самое сердце? Что случилось со Священными реликвиями?
Тишина. Лишь негромко щебечут птицы в ветвях деревьев да тихо журчит вода, вытекающая из чаши Священного источника и собирающаяся в тихой заводи озерца. Ниже по склону белели опустошенные сады, а на вершине холма проступали очертания стоячих камней.
Тишина. Наконец Нимуэ, пошевельнувшись, прошептала:
— Я не могу разглядеть его лица…
По поверхности заводи побежала рябь, и Моргейне привиделась чья-то ссутуленная фигура — человек медленно, с трудом куда-то шел… затем она увидела комнату, где она безмолвно стояла за спиной у Вивианы в тот день, когда Талиесин вложил Эскалибур в руки Артура, — и услышала предостерегающий голос барда:
— Нет! Прикосновение к Священным реликвиям — смерть для непосвященного!
В этот миг Моргейна могла бы поклясться, что слышит самого Талиесина, а не Нимуэ… Но он, мерлин Британии, имел право прикасаться к Священным реликвиям, — и вот он извлек их из тайника, копье, чашу и блюдо, спрятал их под плащом и ушел — на другой берег Озера, туда, где сверкал во тьме Эскалибур… Священные реликвии воссоединились.
— Мерлин! — вырвалось у Нимуэ. — Но зачем?! Моргейна знала, что напоминает сейчас ликом каменную статую.
— Как-то раз он говорил со мной об этом. Он сказал, что Авалон ушел за пределы мира, а Священные реликвии должны оставаться в мире, чтоб служить людям и богам, какими бы именами ни нарекали их люди…
— Он осквернит их, — взволнованно воскликнула Ниниана, — и поставит на службу богу, что хочет вытеснить всех прочих богов!..
В наступившей тишине раздалось пение монахов. А затем солнечные лучи коснулись зеркала, и поверхность воды вспыхнула огнем — ослепительным, обжигающим, пронзающим глаза и разум, и в свете встающего солнца Моргейне показалось, будто весь мир освещен пламенем пылающего креста… Моргейна зажмурилась, пряча лицо в ладонях.
— Не надо, Моргейна, — прошептала Врана. — Богиня сама позаботится о том, что ей принадлежит…
И снова до Моргейны донеслось пение монахов: «Кирие элейсон, Христе элейсон…» Господи, помилуй, Христос, помилуй… Священные реликвии были похищены. Несомненно, Богиня допустила это, дабы показать, что Авалон более не нуждается в них, что им надлежит уйти в мир и служить людям…