— Я принимаю твое приглашение, — пришел величественный голос. — И я никогда не давал тебе повод бояться меня, дорогой Бедивер.
— Тогда для чего эти долгие поколения обмана, небесный отец?
— Обмана?
— Меня научили, что ты дал нам Ключ, доверил хранить его; но, на самом деле, Мерлин признался, что украл его, победил твоего бойца, и основал на Земле королевство мира и справедливости. И ты нуждался в нас только для того, чтобы овладеть Ключом. Я видел, что произошло с тобой, когда Азраил направил его на тебя.
— И в чем здесь обман? Мерлин никогда не ценил свободно полученный дар; он — настоящий стервятник, и ценит только то, что украл. Разве я оскорбил тебя тем, что мне была нужна твоя семья, которая все эти годы верно служила мне? Нужны руки людей, чтобы сделать сон реальностью. Когда умирают сны — умирают королевства, что и доказал Ланселот. Как раз сейчас Антон Пендрагон пытается восстановить сны этой страны. Или тебя оскорбляет то, что твоим предшественникам не разрешили использовать Ключ? Правду и только правду говорю я тебе, существует смертельная сила, которая ходит по миру ночных кошмаров, и люди не настолько мудры, чтобы общаться с ней. Твоя раса не может даже прогнать войну, а ведь война не больше чем вражда между людьми. И теперь Война обрела плоть, стала Богиней, и расхаживает между вами. Сколько лет пройдет, прежде чем Пендрагон сможет прогнать ее? Вспомни, только гордость привела к падению Люцифера, и теперь он низвергнут в морские глубины.
— Удивительно, Оберон, слышать из твоих уст то же самое презрение к человечеству, что и из его!
— Если отец не разрешает детям играть со спичками, разве это презрение? — негромко сказал Оберон, но в его голосе послышалось эхо столь древней силы, что Лемюэль невольно спросил себя, насколько старо существо, с которым он говорит. И действительно, подумал Лемюэль, я ничего не знаю об Обероне и о том, для чего он пришел сюда.
— Для чего ты пришел сюда, Оберон?
— Чтобы простить тебя.
— Что? — спросил потрясенный Лемюэль.
— Ты не сумел разбудить спящих, когда того требовал долг; но я прощаю тебя за это, потому что, пока я спал на Осенних Звездах, Люцифер испугался только имени небесных рыцарей. Но пускай тебя не обманывает высокомерное тщеславие Антона Пендрагона! Ты, и только ты победил Люцифера, а не он; ты, и твое оружие, которое ты нес в сердце, твое терпение, вера и, да, верность, верность мне. Твое главное оружие, перед которым не смог устоять даже падший ангел, — готовность разрушить эту Землю ради рождения нового мира.
Лемюэль, молча, уставился на наполовину скрытое в тени лицо короля эльфов.
— Я принимаю твое прощение. Почему сила мира снов больше не наполняет семь знаков? Почему сон-лошадки больше не летят на зов?
— Ты знаешь ответ. Это мои слуги. Пока ты опять не поклянешься мне в верности, они не подчинятся тебе.
Лемюэль какое-то время молчал, а потом сказал.
— Я должен узнать больше, прежде чем приносить такую клятву.
— Я привел с собой мать всех сон-лошадок, она поговорит с тобой.
Единорог робко вышла из-за спины Оберона и встала рядом с ним. Оберон ласково положил руку ей на гриву. Единорог заговорила, как будто задул ласковый ветерок:
— Возлюбленный, в твоей руке реликвия, сделанная из костей моего покойного мужа; это единственная часть, которая еще пребывает на земле. Я прошу, я умоляю тебя, верни ее мне, она моя.
— Но что вы сделаете с ней, великая леди, если я отдам вам ее?
— Я открою ей ворота рая, — сказал Оберон.
— А если я не отдам?
— Интересно, какие духи помогут тебе выстроить новый Эвернесс в мире снов? Под моей командой десять тысяч раз по десять тысяч ангелов и светлых альвов. Вполне достаточно, чтобы построить новый мир. А ты? Есть ли у тебя хоть кто-нибудь, кто сможет выстроить хотя бы одну башня?
Лемюэль не знал, что ответить.
— Если ты хочешь сохранить рог моего мужа, — сказала Единорог, — я заклинаю тебя использовать его мудро, с жалостью и состраданием. — Оберон удивленно поглядел на нее и медленно убрал руку с ее гривы.
— В глубинах вселенной есть создания, — продолжала она, — которые могут завоевать Землю, и они обязательно появятся, если откроются бреши в тумане, отделяющем Землю от другого мира. Ранее ты защищал туманы Эвернесса, которые заставляют людей забыть об опасных чудесах, лежащих снаружи. Не должен ли ты вновь сотворить эти туманы и заставить людей не обращать внимания на эти кошмарные создания? Когда они проснутся завтра, все, что произошло, покажется им только сном, быстро тающим сном.
— Неужели мертвые оживут, — с горечью сказал Лемюэль, — или вдовы людей, погибших в бою с Ахероном, забудут, по кому они льют слезы?
— В моих руках Котел Возрождения, — сказал Ахерон. — И разве я не обещал восстановить чистую незапятнанную плоть тех, кто поклоняется мне?
— Что я должен сделать, чтобы сотворить туманы? — спросил Лемюэль.
— Только Оберон знает имена, которыми можно заклясть Забытье, — сказала Единорог.
Лемюэль тряхнул головой.
— Пендрагон никогда не согласится.
— Я не собираюсь спрашивать его, — резко ответил Оберон.
Лемюэль посмотрел вверх и глубоко вздохнул.
— Но ты должен. Все эти годы я служил, с верой и огромным терпением. Но ты забыл, что я приносил клятвы верности не только тебе, о Повелитель Осенних Звезд, но и основателю нашего дома, от которого идет вся наша сила. Только Король Артур, или его наследник, может забрать ее у нас. Антон Пендрагон — наследник Артура, он носит его меч. Он поручил мне восстановить Дом Эвернесс; взгляни — вот его знак.
Лемюэль расстегнул рубашку и обнажил плечо. В том месте, где его коснулся магический меч, сияла светящаяся линия, как будто плоть превратилась в золото. Он коснулся плеча двумя пальцами, потом коснулся ими земли.
— Я призываю в свидетели весь мир.
— Любимый, — сказала Единорог, — я вижу, что воля небес все еще правит в твоем сердце, даже если твои уста говорят иначе. Поэтому я говорю тебе что, пока ты будешь верен, мои дети будут приходить на твой зов.
Оберон поклонился.
— Я прощаю тебе и отсутствие должного почтения. Как и Мерлин, ты не вернешь украденный рог; но, как и Мерлин, ты будешь действовать согласно моей воле, хочешь ты того или нет; потому что сказано, что все духи работают на меня, и те которые восстали даже больше, чем те, которые подчиняются.
Оберон повернулся и пошел к холму. Единорог пошла следом, и там, где она ступала, из сожженной земли вырастали трава и цветы.
На вершине холма их ждал Вар.
— Здравствуй, — сказал Оберон Вару. — Твоя жена ждет тебя. Для тебя готово место за моим столом, белые одежды ждут, когда ты омоешься в моем Котле и смоешь с себя годы и невзгоды.
Свет, похожий на сияние серебряной лампы или низко летящей звезды, появился среди стволов деревьев, осветив сгустившуюся тьму; и Вар пошел по дороге, которой не было мгновение назад.
Оберон остановился и посмотрел назад, на развалины Эвернесса, обрушенные стены, уничтоженную красоту.
Кое-где еще дымились остатки деревянных панелей.
— Эвринома, — спросил он, — почему ты внезапно разрешила ему сохранить рог? Почему ты опять разрешила своим детям носить его?
— Ты слишком молод, чтобы задавать мне такие вопросы, — ответила она. — Но я отвечу тебе, ради Демиурга, который первый носил твою корону: в крови Эвернесса я вижу силу, более глубокую, чем мы считали, и я предвидела, что он позовет на помощь Пендрагона. Без помощи из мира духов они мало что могут сделать, и, тем не менее, великий Оберон, ответь мне: сколько духов лояльно тебе, а не Пендрагону?
— Посмотрим.
— Тогда смотри; это то, что я предсказала. — Она кивнула головой, махнула рогом, и его единственный глаз обратился к развалинам.
Тихо и медленно, как во сне, над руинами появилась башня с четырьмя огромными воротами, глядевшими на четыре четверти земли. Над дверями сияли руны власти, на верхушке башни встала на дыбы крылатая лошадь.
Чем больше они смотрели, тем тверже становилась башня, освещенная последними лучами опускающегося солнца, и, наконец, она стала отбрасывать тень.
— Но она все еще окружена руинами и битым камнем, — пробормотал Оберон.
— Это только начало, и Гален вспомнит все, даже самые малейшие делали своего дома, — ответила Эвринома тихим музыкальным голосом.
— Теперь я понимаю, что заставило нас поклониться, — сказал Оберон, — но я не сдамся. Не Лемюэль или Гален, значит придет день и другой Страж поклонится мне, вспомнит о своих клятвах и пробудит спящих. А сейчас иди вперед, с моей благодарностью, возвращайся к Первой из вашей расы, чей образ ты носишь, и передай ей послание от меня: я прошу, чтобы третье поколение детей, сон-лошадок Келебрадона, продолжало служить Эвернессу, чтобы будущие Стражи глядели на нас с благодарностью и благожелательностью. Придет время, и они забудут свою гордость, вспомнят обо мне и рог опять будет мой, как тогда, когда я низверг Урана. Но сейчас пришел мой черед терпеливо ждать.
И, опять положив руку на гриву Единорога, Король Мира Снов поднялся по дороге, ведущей в сумерки, и растаял в тенях. И только музыка на мгновение повисала в воздухе там, где он проходил.
IV
Измученный человек, одетый в плащ из перьев с синим капюшоном, задержался на верхушке кряжа, опираясь на то, что выглядело, как трость, но ею не было.
Из долины шел дым. Даже сейчас, днем, пламя литейных мастерских белыми лепестками мерцало над верхними краями домен. Потоки расплавленного железа текли из выпускных отверстий печей, сопровождаемые брызгами искр, и порывы черного дыма, как призраки, поднимались в голубое небо.
Он спустился вниз, к одной из литейных. Подойдя к запертым воротам, он со страхом уставился на цепи и замок, как если бы они напомнили ему что-то ужасное. Он поднял свою трость и произнес заклинание: замок открылся, цепи зазвенели и уползли в сторону.