– Он интересовался землей, – фыркнула Соль. – Как будто в Незаводь приезжают по своей воле.
Леда не стала подмечать, что именно это она и сделала. В случае с мистером Кракером несколько людей видели, как он исчезает в тумане, – к тому же он оставил все свои вещи.
– Невелик скарб. Кожаная сумка, панталоны и галстуки, пара склянок, увеличительное стекло и множество старых облигационных бумаг. Все забрали мундиры из Двужилья, но осталось точное описание. В моей голове.
– А пятый? Мне говорили, что пропавших было пятеро.
Сольварай поправила волосы и тряхнула ракушками.
– Тиль. Из Штормов. Должен был быть умнее, но…
– Тот самый Тиль, которого я привела утром с маяка? Вместе с Лисой?
Колючка Соль захлопнула рот.
– Ладно, Тиль – потенциально пятый. Он так часто пропадает в этом проклятом тумане, что неудивительно, если… – Соль выдохнула. – Нет, я вовсе не хочу, чтобы с ним что-то случилось. Негодяй подавил у нас несколько радужных скатов, но дело не в этом. Тиль верит, что в тумане живет чудовище. И пытается с ним подружиться.
– Чудовище, – проговорила Леда.
– Самое легкое объяснение. После несчастных случаев, конечно. И жениха.
– Жениха?
– Ну, – фыркнула Соль. – Это объяснило бы только Агату. И Ваари, если бы она вдруг крутила с ним шашни, но это вряд ли… Ваари такой нелюдимый стал, ему не до девушек. В общем, у Дэси есть жених. Отец не одобрил, конечно. Может, и не зря.
– И что, Когти его не допрашивали?
– Он смог доказать, что не был в Инезаводи в день исчезновения. Но кто знает, как оно все… Мне он не нравится. Агате вроде нравился, но это ведь не показатель. Любовь слепа. Но это куда правдоподобнее чудовища в тумане.
– С которым Тиль пытается… подружиться.
– Потому что тогда оно вернет всех, кого похитило, конечно, а Тиль станет героем. Типичный Шторм.
Леда знала о чудовищах – о тех, что не имели человеческого облика, – не так много. Ревнивый жених был ей куда понятнее.
Конечно, глубоко в Цеховых нишах, дальше даже, чем Гобелен Тысячи Причин, таились истории об ошибках. У каждого магического двора бывали ошибки. У каждого города. У каждого человека. Но все это, как говорили мастера, лишь легенды, устрашение для будущих поколений. Сказки для тех, кто и так верит в Ткачей.
Якобы первое чудовище появилось на свете, потому что кто-то пытался изменить судьбу целого мира. Имена их затерялись во времени, но кости того создания остались и разделили весь континент. Леда не верила в Каменного дракона, хотя, если приглядеться, на карте можно различить и свернутый вокруг бесконечного северного леса хвост, и остатки лап в болотах, и – отчетливее всего – рогатый череп на южной россыпи островов. Но люди издревле занимались подобными упражнениями. Звезды превращались в созвездия, реки обретали зловещие имена, а кошмары – формы.
Леда же называла горы привычными именами, потому что так их называли повсюду, от севера до юга, от болотистых местностей за Хвостом до пепельных полей Фарлода. Большинство считало это доказательством правдивости легенд; Леда – скорее плодом чужого влияния. В Каменного дракона начинали верить там, куда добирались плетеные храмы Ткачей. Мира со Всесветного рынка рассказывала, что в Фарлоде прежде не придавали такого значения горам и что они носили имена простые – вроде Бесконечной Гряды, которая потом, конечно, тоже превратилась в Хребет. На родине Жоррара верили, что Ткачи пришли из-под земли, пересекли огненный океан и принесли с собой звезды. На Самоцветном побережье их путь видели иначе. Но Ткачи были везде… потому что везде были нити. И как еще называть богов, если магия выглядит вот так?
Настоящие же чудовища – те, что не скрывались за топонимами, – были чьими-то ошибками. Древними, если верить книгам. Их давно уже никто не встречал.
Чудовище, которое заманивало людей в туман, могло быть ее ошибкой.
Леда не знала, как спросить у Соль про туман. Вернее, про то, что в нем можно увидеть, кроме великанских теней Ткачей, которые считались благим знамением.
«Не замечали вы чего-нибудь подозрительного? Вроде, ну, не знаю… сияющей нити судьбы? Огромной крылатой тени? Не знаю, что это, не особо вчитывалась в бестиарии, но явно что-то… с другой стороны».
К счастью, Леде не пришлось задавать этот вопрос: Соль откинулась назад, прижалась спиной и затылком к стене таверны, прямо под вывеской – волосы ее снова брякнули ракушками – и вздохнула.
– Люди говорят… – начала она, покачала головой и скрестила руки на груди. – Впрочем, ты ведь знаешь, что любят говорить люди. О призраках. Проклятиях. Чудовищах. – Неверяще хмыкнув, она устремила взгляд вперед, куда-то за статую.
Леда вспомнила протянутые бабушкой Лисой ракушки, юркнула пальцами в карман юбки и сжала их.
– Чудовища… – протянула Соль и снова посерьезнела. – Иногда так легко обвинить в чем-то не соседа, которого знал тысячу лет. Чтобы не говорить потом: «Он всегда казался славным малым».
Леда выпустила ракушки. Будет еще время отдать.
– И что, провели уже храмовники парочку ритуалов изгнания?
Колючка Соль верила, но даже у веры есть пределы. Она снова фыркнула:
– Ты все же не забыла, как в Незаводи делаются дела. Даже Рыбные из Двужилья приезжали. Благословили здесь каждый камень… Промолчали все гимны.
Она пожала плечами. Договаривать не было смысла.
– Ваари… – отрывисто выдохнула Соль.
Ее молчание было наполнено тем, о чем Леда не хотела спрашивать. Но должна была. Должна была хотя бы потому, что уехала.
– Если бы я не натыкалась на него в лавках, я бы подумала, что он давно свалил. Лиса говорит, что он частенько ошивался у маяка. А еще… – Соль понизила голос. – Он искал остатки Пореза.
Она тут же отпрянула от Леды, будто и не произносила этих слов. Словно выдала что-то запретное, хотя что запретного в иссякшем месторождении магии, которое обрекло город на упадок?
– Зачем? – сорвалось с губ Леды, хотя она знала. Знала, зачем старатели возвращаются в пересохшие, изрытые до основания реки в надежде отыскать кем-то просмотренное сокровище.
– Он не говорил с нами. – Соль снова прислонилась к стене. – По крайней мере, об этом. Но он уезжал иногда в Двужилье и возвращался встревоженным. И…
Колючка Соль замялась.
– И?.. – Леда невольно сцепила в замок свои искалеченные пальцы.
– И однажды вернулся с улыбкой. Я думала, что мне показалось, но так оно и было.
Из всех пропавших только у Дэси осталась здесь семья. И это было… это как минимум стоило запомнить. На будущее. На то головокружительное будущее, в котором Леда притворяется Когтем на службе Благого Корпуса и ищет пропавших людей.
Она не задумывалась толком о другом будущем – о том, что украла у самой себя. Леда вернулась в Инезаводь не только потому, что не придумала ничего лучше, ведь так? Не только потому, что ее тянуло сюда что-то куда большее, чем ностальгия. Не только потому, что снившееся ей море уже грозилось выйти из берегов.
Может, ей следовало остаться в Двужилье. Или перемахнуть через Хребет – она давно хотела побывать в торговых городах К’Ланса, стоящих на перепутье тысячи дорог, и на Лисборнских пустошах, и в руинах Сараджа, которые славились тем, что в давние времена там не случилась свадьба, и на Пепельном побережье. И еще в тысяче мест, которые она променяла на Город-Грозди и башни Цеха, на согнутую над механизмами спину, на нити, от которых слезились глаза, и на ножницы, которые наделяли ее ощущением всемогущества. Но искалеченные, бесполезные руки привели ее домой – туда, где сияла в тумане обжегшая их нить. Неспроста. Что-то здесь было не так.
Соль сказала: точно неизвестно, когда пропал Ваари, но именно после первых исчезновений туман начал наглеть, а солнце больше не могло бороться с ним по-настоящему. Леда задумалась. Она смутно помнила день, когда оплавила свои ножницы, но готова была поспорить, что Ваари пропал именно тогда.
Леда могла сколько угодно не верить в Ткачей, но таких совпадений в делах мастеров не случалось. В магических полотнах все было сложено так, как надо, все было почему-то и зачем-то, каждая нить – на своем месте. И если люди в Инезаводи начали пропадать, когда Леда попыталась изменить чью-то судьбу… могла ли она совершить настолько ужасную глупость и потянуться к давно погасшей – мертвой – нити?
Если вмешательство в узор ткани осуждалось негласно (да и провал был почти гарантирован), то это было запрещено и каралось не просто изгнанием. За такое преступление мастера могли наказывать изобретательно и без границ. По башням ходили слухи, что на самом деле Гобелен Тысячи Причин – тюрьма, и соткан он из таких провинившихся судеб. Иные подмастерья клялись, что видели в гобелене еще не угасшие, страдающие нити узников. Леда слухам не верила – не только потому, что это казалось ей слишком жестоким, но и потому, что она надеялась однажды разгадать тайну Гобелена. Мечте ее было не суждено сбыться.
Могла ли Леда попытаться удержать угасающую, умирающую судьбу? Могла ли отыскать давно погасшую? И если да, то почему согласилась?
Леда качнула головой и подняла взгляд. Она ведь не была настолько глупой, так?
Безликая статуя то ли Ткача, то ли бездноплавательницы не ответила ей. Леда глянула на ее отсутствующие кисти и сжала кулаки. Разжала. Стянула перчатку.
Если ты запутал нити, тебе придется их распутать. Тогда и времени на раздумья не останется.
Леда потянулась к подаренным Жорраром ножницам – и волосы темными волнами упали на плечи. Руки все еще немного ныли – то ли от промозглости, то ли от утреннего приключения, – и металл снова обжег их. Но Леда сжала зубы и…
Вот она. Тонкая ниточка, оставленная ее механогом. Вьется вверх, туда, где…
Леда запрокинула голову: с площади неплохо просматривались дома верхнего яруса. В одном из них Леда провела немалую часть жизни, в другом какое-то время жили родственники Агаты Дэси – пока Инезаводь и безнадега не выгнали их подальше от побережья Пустынного моря. Всех, кроме ее отца.