большой сгусток водорослей. Дай-ка подумать… – Джарх потер подбородок. – Года три назад… да, точно, тогда еще осень была исключительно бурой… Тиль нашел тайную гробницу Короля-Который-Должен-Проснуться и целую неделю убеждал всех, кто хотел его слушать, что вход туда закрылся, а ржавый кусок клинка он сам вытащил из камня. Еще была дверка под горой. И тайный проход в равнинном храме – после этого настоятели запретили Тилю там появляться. И как можно забыть про жемчужину Урашимы, которая раскололась, а Тиль чуть не доплыл на ней до подводного дворца? А в прошлом году он увидел «Кракена».
Леда открыла рот. Признаваться, что она видела чудовище – по крайней мере, его тень, уже дважды, – было, кажется, необязательно. На мундире Леды красовались следы когтей. Но вокруг него вилась нить судьбы Беневолента. Вдруг… вдруг это все-таки Леда виновата во всем? Вдруг она извернула нить судьбы своего друга таким образом, что изменила его до неузнаваемости? Вдруг она попыталась коснуться смерти? А любой мастер обязан распутать то, что запутал.
– Но что, если в этот раз… – Леда опустила взгляд, – Тиль сказал правду?
Джарх вперился в нее взглядом – таким проницательным, что, казалось, он видел ее насквозь. Видел все, что она натворила, все, что пыталась исправить. И заметил, что мундир сидит на ней не так, как нужно.
– И ты собираешься на него охотиться?
Леда приподняла плечи – по привычке, потому что именно этот голос предостерегал ее когда-то от опрометчивых поступков и ловил на горячем. Сейчас она не делала ничего предосудительного – и была слишком взрослой, чтобы слушать старшего Шторма. И все же…
Джарх оперся на скрытую в тенях палку, и это так поразило Леду, что она приподняла брови и скрестила на груди руки. Хотя скрывать-то ей было нечего, но Джарх выглядел так, словно собрался прочесть ей лекцию.
– Когтю следует выполнять свою работу, – как можно увереннее произнесла Леда.
Джарх покачал головой и усмехнулся.
– У тебя и прежде получалось врать, только если ты выгораживала остальных. Сейчас – совсем не такой случай. Цех никогда не скрывал, откуда берутся чудовища. К тому же я видел твои руки. Думаешь, это ты накликала на нас беду?
Леда вздрогнула. Произнесенное кем-то другим, это стало… еще реальнее.
– Я не знаю. Я только… я слышала песню. – Леда сдвинула брови.
Джарх вскинул свои.
– Песню?
– В первый раз я ее не запомнила, но во второй она… – Леда попыталась вызвать в себе чувство, которое накрыло ее на пляже, прежде чем Тиль впился ей в руку. – Она была всем. И я хотела только идти вперед. Идти на ее зов.
Джарх нахмурился.
– Сирена? Ходят такие слухи, но с чего бы сирене охотиться на людей?
Леда округлила глаза и выдавила:
– Я думала, сирен не существует…
– Сказала девчонка, способная ткать настоящую магию практически из воздуха!
– Но это ведь не одно и то же, – возразила Леда. – Пусть раньше они и были – до магических дворов, до того, как всё вокруг упорядочили, – и я слышала, что в лесах за Правой Лапой живут птицы с человеческими лицами… Но это ведь тоже удобная детская страшилка. Не ходите, дети, в лес. Не заплывайте далеко. Не разговаривайте с незнакомцами.
Джарх присел на краешек стула, и Леда снова заметила, как тяжело ему стало держаться. Если бы она осталась, то помогла бы с домом. Со Штормами. Была бы более полезной и не сотворила бы чудовище, решившее накрыть ее город голодным туманом. В голове тут же раздался голос Лисы: «Ты никогда не узнаешь, как сложится твоя судьба, даже увидев все ее повороты». Леда могла бы остаться в Инезаводи и пропасть одной из первых. В песнях чудовищ.
– Сирены не очень общительны, – начал Джарх. – Бывали и в лучшие времена. А когда здесь развернулось большое строительство, вся их стая – Ачат-зар, те, кто преследует зарю, – отправилась на дальние острова. И никто их здесь больше не видел. Некоторые, конечно, клянутся, что слышали чудесное пение, но чаще всего оказывается, что это Эвелин встала пораньше, чтобы пройтись по берегу, и ей стало скучно в тишине. О длинных хвостах и крыльях тоже говорят, но это как великаны в тумане, всего лишь…
– Хвостах и крыльях? – выпалила Леда, вспомнив чудовищные раскрытые паруса. – И чешуе? И красных глазах?
Джарх нахмурился и переставил палку чуть поудобнее.
– Думаешь, когда в твои руки впились чужие струны, а ты дернула и выпустила там, где выпускать не стоило, и коснулась того, чего касаться могут только Ткачи, ты сотворила вышедшую на охоту сирену, Астарада?
Джарх не называл ее Астарадой с тех пор, как она впервые оказалась под крышей этого дома с резными ставнями, каменными грубыми стенами и крышей, которая менялась так часто, что уже было не понять, из чего она сделана.
– Тиль говорит, чудовище не умеет петь, – пробормотала Леда так, словно это могло хоть что-то оправдать.
Джарх посмотрел на нее, приподнял брови, а потом покачал головой.
– Что бы это ни было, Леде Шторм не стоит лезть в это одной. Позови на подмогу своих Когтей. Хотя, думается мне, Дэси и Ваари давно счастливо живут где-нибудь далеко отсюда… Может быть, даже вместе. Аташи выиграл приглашение на соревнования или решил, что в Инезаводи ему больше нечего ловить, а Кракер понял, что никто не продаст ему здешнюю землю.
Леда замерла. Позвать на помощь Когтей она по очевидным причинам не могла. А что могла? Объявить комендантский час? Дружинники с проеденными ветром и водой якорьками и так патрулировали улицы. Люди и так сторонились тумана – в меру сил, потому что заставить рыбаков не выходить в море было сложнее, чем удержать в руках ножницы.
Джарх пожал плечами и продолжил:
– Мы вообще не ждали ответа, когда писали в столицу, но вот, ты здесь.
Но Леда не была обещанным Когтем. Она была чьей-то маскарадной шуткой. Уж не тех ли мундиров, которые ошивались в Цехе, пока она приходила в себя?
– Леде Шторм, может, и не стоит ходить в туман. Но у Ледаритри нет другого выхода. Тот, кто запутал нити, должен их и распутать.
Джарх вздохнул.
– Как твой друг я обязан отговорить тебя. Может, это вовсе не твой беспорядок и ты не обязана исправлять чужие ошибки. Но как глава дома я должен помнить, что Шторма не так просто остановить. Не бегай хотя бы за Тилем. Если ты в самом деле видела сирену… я поговорю с людьми. Постараюсь поговорить с людьми. А ты…
– Дай девчонке отдохнуть, стрекотун, – в дверях появилась Лиса с компрессом в руках, и Леда вдруг с новой силой почувствовала навалившуюся на нее усталость.
Старатель кивнул и направился к выходу из комнаты, задержавшись на пороге и покачав головой.
– Это море, ясно ж дело, – проговорил с набитым ртом худющий как жердь подросток, тряхнув копной коричневых кудряшек.
У него получилось что-то вроде «фо мофе, яфн ж фдо». Он сделал могучий глоток и продолжил:
– Собирает дань, которую задолжали.
– Сирены вернулись. Я слышала, как они поют по ночам.
– Это чайки глотки рвут, Лили, хватит заливать.
– Ты хватит заливать! Никакое это не чудовище!
– Штиль и говорит, что это чудовище не чудовище отнюдь!
– Штиль много чего заливает, тоже мне, Шторм…
– Сирены тоже чудовища! По-своему…
– Ага. Только несуществующие!
– А люди – нет?..
Леда и не думала, что больше всего «рабочих версий» получит от шумных детей и подростков, дерущихся за место и еду на кухне дома Штормов. Она забыла, в какой хаос превращается здесь каждый прием пищи. И насколько ей не хватало этого хаоса.
Бабушка Лиса и Старатель Джарх даже не пытались их успокоить. Они знали, как лучше всего обходиться со Штормом – дать ему пройти. И твердо стоять на ногах. Однажды он успокоится.
Леда ела молча, изредка отвечая на вопросы – даже на вопросы о шрамах, которые она так и не спрятала. А дети старательно делали вид, что не замечают, как странно она держит ложку. Почему-то здесь, среди Штормов, она вдруг оказалась в штиле. Жизнь ее больше не походила на кораблекрушение, хотя лавку под ней трясло, стол шатало, а мундир, похоже, предстояло отстирывать от рыбной похлебки.
Тиль вызвался ее проводить – теперь у него тоже было немало вопросов, которые он старательно сдерживал весь ужин, – но Лиса уговорила Леду остаться. Вскоре та провалилась в сон, зажатая между неровными матрасами, пыльными циновками и двумя девочками постарше, одна из которых не переставала спрашивать о столице, а вторая – о ее юбке с карманами.
Леда не удивилась, когда ее сон снова залило соленой водой, засыпало песком и озарило рыжим закатом. Она опустила взгляд и обнаружила, что на ней надето не ужасное белое платье, доживавшее свой век в шкафу особняка, а один из Цеховых костюмов, которые она сшила сама, – из выцветшей фиолетовой ткани, купленной у агорского торговца.
Солнце все еще висело над горизонтом – в вечном падении. Песок был мягким и рассыпчатым, воздух пах солью и обещаниями. Никакого тумана. Никаких песен.
– Откуда они?.. – пробормотала Леда на языке, слова которого давно не исторгались из ее горла, и посмотрела на свои руки, расцвеченные белизной шрамов. Ее собственные молнии, и никак иначе. – Неважно. Важно то, о чем они напоминают.
Леда сжала кулаки и сделала глубокий вдох. А потом заметила свет маяка. Впервые на своей памяти. Был ли в ее сне вообще маяк? Это сияние казалось каким-то чересчур знакомым. Словно…
Словно на вершине маяка свернулась вокруг зеркал та самая нить судьбы, что она не смогла удержать.
Глава седьмая, в которой Леда падает в бездну
Леда выскользнула из дома Штормов так рано, что фиолетовую бездну неба только начали заливать розовые предрассветные краски. Если приглядеться, на темном краю еще можно было поймать угасающие узоры звезд.
Ей хотелось подумать. Нужно было вернуться в «Край света», расспросить больше людей, добраться до дома Ваари… попытаться вспомнить о Беневоленте хоть что-то полезное. Что-то кроме неудачной шутки и улыбки. Она даже голос его толком вспомнить не могла!