В старой легенде о девушке, жившей на дне море и захотевшей переселиться к людям, ведьма взяла с нее плату. То, что весь мир забыл о Беневоленте, было его платой. Весь мир, включая ее саму.
– Но почему ты меня помнишь? – задумчиво протянул Беневолент, чувствуя, как закрываются глаза.
– Думаю, оттого, что испил твоей крови, – наконец ответил Саасши, и в тот единственный момент Беневолент был благодарен, что печатью его тюрьмы оказалась добровольно пролитая кровь.
Теперь Беневолент стоял на корабле, который стал его миром и одновременно открыл все дороги, кроме одной. Стоял перед Ледой, держась за одну из бесчисленных снастей, и глаза его – золотисто-медовые, как она и помнила, но совсем, совсем не те – становились все шире и шире.
Кожа его сияла даже в успокаивающейся буре – но не как тогда, в Двужилье, россыпью созвездий. Волосы – каштановые у корней и бледно-серые, словно побитые инеем, на кончиках – терялись в наползающем морском тумане. На нем болталась темно-красная рубашка, напомнившая Леде о бордовом мундире Благих Когтей. Этот мундир появился у нее из-за Беневолента. Он говорил, что у него есть доверенный Коготь, который теперь, конечно, тоже о нем не вспомнит. Под воротником исчезала тонкая цепочка – Леда знала, что на ней болтается камешек из рукояти кинжала. Беневолент был высоким, статным и совершенно неправильным. И одновременно – наконец-то знакомым. Как могла забыть его Леда, если она отдавила ему все ноги, а он только смеялся в ответ?..
– Леда? – выдохнул он неверяще. Так, словно только что ее вспомнил.
Нет, постойте, не «словно». Он вспомнил ее только теперь, когда увидел, потому что должен был забыть. Леда позаботилась об этом: если уж стирать кого-то из памяти целого мира, то без всяких исключений.
– Леда! – воскликнул Беневолент так звонко, что перекричал шторм. Он подал ей руку, и она бездумно взялась за нее, а потом ее уже подхватили на руки и закружили по кораблю.
– Леда! Леда! Моя ведьма! Избавительница моя!
Леда только и могла, что замереть, – холод моря начал пробирать ее, и боль после полета возвращалась волнами. Вот он, Беневолент, не сломанный и вполне живой. Может быть, даже счастливый. И где? На старом деревянном корабле посреди Пустынного моря. В затишье после шторма. Каковы шансы, что та бешеная сирена выбросит ее в море неподалеку от его корабля? Или все-таки далеко, потому что она отключалась, и Буян…
Буян!
Беневолент наконец отпустил ее; его улыбка почти ослепляла даже в тусклом послештормовом свете. Леда не знала, куда себя деть.
Она вспомнила все: и как они повстречались на Всесветном рынке, и как ругали друг друга на хьясу, и как сдружились, чтобы ругать других. Леда вспомнила, почему он хотел отправиться к морю. Вспомнила, как он попросил изменить его судьбу, – не вытянуть существующую, не перенаправить все ее узелки… а освободить. Потому что какой-то другой мастер тоже сыграл в Ткача. И играл давно, судя по тому, с какой легкостью королева позволила сотворить такое со своими детьми.
Детьми…
– Подожди, но… остальные?
– Да, – Беневолент улыбнулся еще шире. – Нескольких из нас. Меня – последним.
«Будет больно?»
«Я не знаю».
«Совсем немного, – ответил женский голос, ни тембр, ни высоту которого Леда никак не могла поймать. – Но оно того стоит. Не бойся, Лен».
– Они называли тебя Леном, – прошептала Леда.
– Именно! – улыбнуться шире казалось невозможным, но Беневолент справился и с этой задачей. – Что еще ты о них пом…
Вокруг суетилась команда – Леда даже этого не заметила. Но заметила, когда крылья Буяна закрыли ее с двух сторон, как щитом, а его голова замерла над ней. Теплое дыхание небывалой пасти касалось ее шеи, и по коже бежали мурашки.
Беневолент не унесся в ужасе. Да никто вокруг не спешил бежать от чудовища, которое забралось на корабль и нависло над всеми, грозно сверкая глазами.
– Старина! Я так рад, что увидел тебя снова! – К удивлению Леды, бывший принц Самоцветной династии поднял голову и без страха посмотрел Буяну в глаза. – Я так и не успел тебя поблагодарить!
– Он тебя не понимает, – пустилась в объяснения Леда. – Подожди, вы знакомы?
– Не то чтобы, – улыбка Беневолента потускнела, и он чуть склонил голову набок. – Но он вытащил меня из тумана, когда я услышал песню…
И он начал перебирать языки, снова и снова повторяя разные вариации слова «друг»… пока не добрался до хьясу. В его устах язык этот звучал как никогда мягко.
Буян склонил голову еще ниже – Леда почувствовала, как его гребни касаются ее виска, – и пророкотал согласно:
– Друг.
Беневолент рассмеялся и назвал Буяну свое имя. Тот замер.
Он наверняка начал понимать, что что-то не так, еще когда Леду закружили по палубе. Но теперь сомнений не осталось. Буян не был Беневолентом. И Леда понятия не имела, чьей ошибкой он был. Был ли он ошибкой вообще.
На Леду вдруг, словно из ниоткуда, свалилось пальто. Она подняла взгляд и увидела загорелого мужчину с длинными, заплетенными в косу волосами, в расписной форме, какую носили где-то явно не здесь. Леда, кажется, видела парочку таких кафтанов на Всесветном рынке. Но кому они принадлежали? Наемникам Агора? Постовым торговых городов К’Ланса? В руке у мужчины было яблоко, в которое он тут же вгрызся. Похоже, пальто прицельно кинул в Леду именно он.
– Прошу прощения, что прерываю такую трогательную сцену. – Его миндалевидные глаза задержались на Леде, и он фыркнул. – Но вам лучше согреться.
Незнакомец? Нет, Леда уже видела его и знала его историю – просто не разговаривала лично. Человек, когда-то заключенный в кинжал, спрыгнул с ящика, на котором сидел, и поднял взгляд на Буяна. Он был невысоким – едва доставал Леде до ключиц, – и смотрелось это немного комично.
– Пожалуй, это нужно всем.
Леда прищурилась. Да, она видела его когда-то давным-давно. Но еще…
Беневолент тут же засуетился и потащил Леду вниз по небольшой лестнице – очевидно, в одну из кают. Саасши – а это был именно он – покосился на замершего Буяна и вздохнул.
– Только поосторожнее со стульями, – попросил он и снова захрустел яблоком.
Корабельным врачом оказалась остроухая черноглазая леди из-за Сломанного рога, такая же темная, как Жоррар, но куда менее говорливая. Она осмотрела Леду, смазала порез на ее скуле какой-то вонючей мазью, похвалила плотную ткань мундира, который снова придется штопать, и повернулась к Буяну, замершему в углу комнаты. Он распластался по диванам и столику так же, как в доме Астарада, и Леда могла представить, что сейчас они попытаются вернуть друг другу память… вот только Леда уже сделала последнее. Встретив Беневолента.
Буян прищурился, и это показалось доктору приемлемым ответом. Слушать пациента она, конечно, не стала. Должно быть, привыкла к тому, что от нее бегает команда.
Когда они наконец остались одни – Беневолент обещал вернуться с едой чуть позже, потому что Леде, очевидно, нужно было отдохнуть, – в комнате повисла ужасная тишина. Из тех, которые сложно нарушить первому, но, если этого не сделать, все может стать еще хуже.
– Я… я не знаю, кто ты, – прошептала Леда так, словно хотела бы это исправить.
– Но я помню тебя, – почти испуганно настойчиво пророкотал Буян, словно только и ждал ее отмашки.
Он чуть приподнялся на руках и подался вперед – но не подошел к Леде, которая сидела на кровати.
– Получается, ты спас Беневолента, – проговорила Леда, глядя на свои шрамы – пришлось снять мокрые перчатки. Мокрым на самом деле было все. И теперь Леда щеголяла чьим-то белым костюмом, от которого у дяди случилась бы истерика: белый цвет – для леди, но брюки – ни-ни.
Буян не ответил – только отодвинулся чуть подальше и опустил голову на сложенные руки.
– Ты спас Беневолента… и знаешь меня.
Ответ был где-то совсем близко. Она помнила, как держала в руках увитую оковами нить судьбы Беневолента, как аккуратно очищала ее – раз, два, три… Помнила, как закончила, а потом полотно затрещало по швам. Перед Ледой расплеталось само Мироздание, и она с ужасом наблюдала за тем, как обугливаются и чернеют незнакомые нити и как одна бросается на нее – вжигается в плоть, тянется к нитям, которые она только что освободила…
Что еще она могла сделать? Она велела всем бежать. Когда под корнями появились первые Когти, отправила Беневолента на Алетее в Инезаводь – там его должен был встретить корабль. А сама сжала черные нити покрепче и потянула на себя.
– Чья тогда эта нить? – Буян кивнул в сторону одного из своих крыльев, того, перепонку на котором разорвали чуть ли не до основания. Летать в ближайшее время он не сможет – докторша заштопала его, но это пока всё.
Леда проследила за его взглядом, но не увидела ничего. Конечно, не увидела – без ножниц. Как иронично: еще пару часов назад у нее было их несколько. А теперь…
Она помнила, как выглядит та нить. Золотистая и плотная. Совсем не похожая на другие, будто сотканные из тьмы, с бледным туманно-серебристым ореолом.
Всякий раз, когда Леда видела ее, она вспоминала что-то забытое. В основном о Беневоленте, но еще и…
…о себе.
Леде и в голову бы не пришло трогать собственную нить судьбы. Но если это была не она… если полотно расползалось и ей предстояло быстро все исправить, а под рукой оказалась только…
Пусть Буян не был ее ошибкой, но она связала себя с ним, сама того не зная. Она сожгла руки собственной нитью судьбы… и чем-то еще. Чем-то глубинным, и неправильным, и…
В ту ночь кто-то еще пытался сыграть в Ткача. И куда менее удачно, чем она.
Леда была уверена, что справится. Конечно, она еще не разгадала тайну Гобелена Тысячи Причин, но могла завязывать такие узелки, что и не заметишь. Способности Цехового подмастерья были единственным, в чем Леда не сомневалась относительно себя. Она отправилась в Город-Гроздь, зная, что сможет попасть в башни Цеха. Находить нити было для нее так же легко, как дышать. Неудивительно, что она согласилась помочь Беневоленту. Она знала, что справится. Знала, и потому ее руки перестали дрожать, когда она коснулась его шеи и щелкнула ножницами. Она помогла им всем, всем, кто хотел снова стать хозяевами своей судьбы. Помогла им – и забыла их.