Чьей ошибкой был Буян?
– Я не знаю, – ответила Леда и поспешно добавила: – Но мы это выясним. Я ведь обещала все исправить, помнишь? А Штормы словами на ветер не бросаются.
– По Тилю не скажешь, – хмыкнул Буян и затих.
Тишина между ними снова стала почти уютной. Буян все еще не знал, кто он, но теперь ему хотя бы не придется огрызаться на чужое имя. Наверняка он чувствовал, что оно и так не принадлежит ему, потому и попросил не называть его Беневолентом. Леном. Братья и сестры называли Беневолента Леном.
Как называли Буяна? Есть ли у него те, кто сокращает его имя?
– Я не поблагодарила тебя, – подала голос Леда, откинувшись на подушки.
Буян приоткрыл один глаз – когда он успел их закрыть?
– Это была сирена, – продолжила Леда. – Думаешь, пела она?
– Ты видела ее лицо? Вряд ли она вообще умеет петь.
Леда вспомнила огромные розоватые шрамы. Такие вполне могли добраться и до голосовых связок.
– Где ты…
– Я нашел ее в пещерах под скалами. Не успел и слова сказать – она в меня вцепилась. И я вцепился в нее в ответ.
Ну да – сначала действия, потом разговоры. Так Буян спас Беневолента. Так спасал Леду. И так бродил по шахтам в поисках…
– Думаю, она – Буян Сольварай.
Буян приподнял голову, гребни его вопросительно встопорщились.
– В том смысле, что она пыталась ей помочь. Попросила меня остановиться. Назвала по имени. Если бы…
– Она утащила тебя в море. Прямиком в бурю. И разорвала мне крыло.
Леда приподняла одно плечо в неловкой попытке пожать ими. Она надеялась, что Тиль добрался до дома. Что Сольварай в порядке, что Джарх не забил тревогу. И что Тишь…
– Мы должны поговорить с сиренами, – решила она.
– Что?
– Джарх – это мой наставник, ну, дедушка, в общем, неважно, – он говорил, что стая улетела за запад… зачем-то ведь они поют. И что-то поет в Инезаводи. Может, сирена. А может…
Что-то другое. Что-то собранное человеком – нить за нитью, металл за металлом. Что-то вышедшее из-под контроля. Буяну сейчас, наверное, было совсем не до того, но туман в Инезаводи снова сгущался. И Леда должна была вернуться домой. На этот раз – по своей воле.
Глава шестнадцатая, в которой Леда выходит на берег
– Придется сделать крюк – из-за бури, – виновато протянул Беневолент на просьбу Леды вернуться в Инезаводь.
– Крюк? Крюк куда?
– До первой земли, – пробурчал Саасши. – Починить перекладины мачты. Дотянем докуда-нибудь, но точно не до материка.
Они расположились на палубе. Леда и забыла, как выглядит морская гладь в свете солнца, без капли тумана. В последний раз она видела такое во сне с закатами и хьясу. Кто с ней говорил? Может, тот, кто был когда-то Буяном, пытался с ней связаться через паутину снов?
Беневолент говорил громко и много – и всегда улыбался. Они с Ледой вспоминали прошлое: как сбегали к механодепо мимо Жоррара, как лавировали по рынку в поисках диковинок и как обсуждали море, каждый – свое. Неудивительно, что они стали друзьями: рядом с Леном легко было чувствовать себя живой. Он заражал своим жизнелюбием, и Леда с радостью поддавалась этой болезни.
Она была бы рада и рассказать ему все, что помнила о его братьях и сестрах, – рассказать его же собственными словами. Сама Леда видела других принцев и принцесс всего один раз – или два, если считать тот двужильский бал. Но это была плохая идея, ведь Леда видела их нити. Знала, что они связаны, и собственноручно разрушила эту связь. Нельзя было оставлять лазеек для мира, который не любил, чтобы копались в его настройках.
Беневолент помнил их. Помнил теплым присутствием и неясными тенями. И сама Леда – тоже.
Она изменила их судьбы. Уничтожила их оковы и не ошиблась.
Но Беневолент был последним. И потом что-то случилось. И нити дрогнули, словно струны. И Леда помнила. И помнил Беневолент.
Что, если рассказать ему о том, как Леда танцевала с одной из его сестер – и истоптала ей все ноги?
Саасши сидел дальше, в тени, и буравил Леду взглядом. Даже Буян, который нырнул недавно за борт и обещал вернуться после завтрака, так не прожигал ее глазами. А ведь у него было для этого куда больше причин.
– Я ему не нравлюсь? – прошептала Леда, наклонившись к самому уху Беневолента. Там, на раковине, у него тоже когда-то сияли звезды. Странно было видеть кожу нетронутой.
– Он тебя прекрасно слышит, – повысил голос Саасши и лениво потянулся, уперевшись локтями в колени. – Но все же странно встретиться с тобой снова, ведьма. Ты ведь не должна была его вспомнить.
Леда позволила губам растянуться в улыбке – беспокойство она понимала. Все сложилось даже лучше, чем она могла себе представить: рядом с Беневолентом больше не было его братьев и сестер, но был Саасши. И его команда.
– Напомни, чем занимаются твои ребята? – парировала Леда.
Саасши снова откинулся назад, а Беневолент рассмеялся.
– Я тоже подумал, что они пираты!
– Я мог тебе и соврать, – буркнул Саасши. – Может, меня заточили в этот гребаный кинжал за разбои и воровство.
– И что же вы крадете? Налоговые декларации?
Саасши скрестил руки на груди поверх своего расшитого кафтана.
– Причем чужие, потому что свои они оплачивают, – уточнил Беневолент, снова повернувшись к Леде.
Та улыбнулась еще шире, а потом ахнула.
– Ты! Ты был в «Краю света»!
Теперь она была в этом уверена: это Саасши буравил ее взглядом, когда она оставляла в таверне письма и пыталась поесть.
Тот откинулся еще дальше и фыркнул.
– Я думала, тебя нервирует мой мундир.
– Меня гораздо больше беспокоил тот факт, что ты объявилась в Инезаводи.
На языке Леды растаял вопрос о том, что бы он сделал, если бы она к нему подошла. На самом деле она не хотела этого знать.
– Ты видел ее? Когда? – Беневолент почти обиженно поднял брови.
– Когда забирали партию раковин для Тезазе. Неважно.
– Важно! Ты ничего не сказал!
– И не должен был, если ты не помнишь, – огрызнулся Саасши, но сразу же сделал глубокий вдох и такой же глубокий выдох. – Это все проклятый мундир…
– Земля! – грянуло откуда-то сверху, и Леда подняла голову, потому что кричали на хьясу.
Вниз по мачте карабкалось нечто чешуйчатое, хвостатое и белое.
Леда подскочила, потянувшись к карману, – вот только там не было ножниц, только ракушки Лисы, которые она до сих пор таскала с собой. Словно они были ее маленьким талисманом. Беневолент вскочил следом, и даже Саасши поднялся.
На палубу шлепнулась сирена. Она… нет, он склонил голову и потянулся к висящему на поясе кинжалу.
Теперь Леда видела, что в них с Тишь нет ничего общего, кроме белой чешуи и длинного хвоста: у этого… сирена не хватало крыльев, и нескольких рожек, и шрама на пол-лица, зато были другие. Леда видела часть его спины (остальное скрывала жилетка), по которой тянулся рваный рубец, – как раз на месте крыльев. Шрам шел до бедра и истончался книзу, совсем как молния. Этот сирен быстро влился бы в дом Штормов, хотя вряд ли вообще о них слышал.
– Тараш, это Леда! – радостно возвестил Беневолент. Он словно не заметил напряжения, хотя попытка сгладить его была очень кстати. – И давайте не будем превращать каждое новое знакомство в потасовку, да?
Тараш прищурился – веки у него были вертикальные, надо же! – и опустил взгляд на Ледины руки. Она устала их закрывать и рассказала Беневоленту о том, что случилось после его бегства. Ничего конкретного, ведь пока она многого не понимала сама. Что это были за черные нити? Как это связано с Буяном? А связано это было несомненно. Он появился в Инезаводи в ту же ночь, ночь равноденствия. И он знал ее. Это не могло быть простым совпадением.
Но Леда рассказала Беневоленту – и Саасши тоже, потому что тот, похоже, превратился в его тень, – как ее выставили из Цеха. Беневолент пытался просить прощения: он, конечно, не хотел, чтобы все так закончилось. Но Леда оборвала его: она сделала бы это еще раз. Даже заранее зная, что лишится будущего.
Она успела сообщить о песнях и о том, как встретила Буяна. Умолчала лишь о том, что приняла его за Беневолента. Не потому, что было стыдно, – хотя ей, конечно, было, – а потому, что Беневолент наверняка пустился бы извиняться и за это тоже.
Тараш вынул из-за яркого пояса кинжал. Леда отшатнулась, едва заметив, что он вытягивает свою длинную белую конечность… а потом открыла глаза. Когда она успела их закрыть? Тараш протягивал ей свой кинжал. Что было принято делать в подобных случаях? Благодарить? Приседать в поклоне?
– Мне нечего дать взамен…
Леда снова вспомнила о ножницах, наверняка покоящихся теперь на дне морском. Обменивать их на клинок она бы все равно не стала. Она подняла взгляд, но Тараш смотрел не на нее. Он смотрел на Саасши.
– Когда израненные судьбой руки сомкнутся на рукояти… – прошептал Саасши. А потом взглянул на Леду – в его глазах цвета моря заискрились светлячки надежды.
Леде не нужно было хоть раз слышать печать проклятия, чтобы знать – это она. Если Саасши доверял этому сирену таскать на поясе свою сестру…
Она медленно протянула исчерченную молниями руку и сомкнула пальцы на рукояти. Бережно провела второй рукой по лезвию – широкому, словно лист.
На первый взгляд из общего у Лэ’ши с братом были только бледная кожа – хотя морское солнце высушило и подрумянило Саасши – и темные с зеленью волосы. Но стоило присмотреться, и в глубине ее темных глаз тоже всплывала зелень, а губы изгибались в такой же кривой усмешке. Волосы ее были короткими и взъерошенными – так, наверное, выглядел бы сказочный ифрит, выпущенный из кольца или лампы.
Лэ’ши громко и с восторгом выругалась. Саасши тут же бросился ее обнимать.
Они начали праздновать, еще не причалив: когда Буян вскарабкался по сетям на корабль, опьяневший Тараш уже изображал русалку на носу корабля под чутким и громким руководством Лэ’ши, от которой ни на секунду не отходил брат. Беневолент носился от кладовок наверх и обратно, смеялся громче всех и тоже почти не отходил от воссоединившихся брата и сестры.