«Ведь это «мы» решили оставить побочное дитя на посмеяние врагам», – пронеслось у неё в голове, но вслух она не сказала ничего.
– Я мог бы дать тебе время на раздумья, но не слишком много. Исходом битвы я не могу рисковать.
– Время мне не нужно, – ответила Милдрет, – я хочу сделать ответное предложение.
Эллер поднял бровь.
– Я слушаю.
– Здесь, в Бро, я в куда большей безопасности, чем в Карлевелоке. А в том месте, которое ты называешь «дом», со мной запросто может случиться то же, что случилось с моим новорожденным братом и отцом.
Эллер кивнул, принимая довод.
– Так вот. Я хотела бы остаться здесь, пока жив Брайс. Ты сам можешь решать, объявить ли в Карлевелоке о том, что я жива, или нет. Но полагаю, если объявишь – моя жизнь всё равно окажется под угрозой, а это не нужно ни мне, ни тебе.
– Ты понимаешь, что тогда тебе, возможно, не вернуть свои права десять, двадцать лет? А если у Брайса за это время родится сын?
– Я готова подождать. Если же появятся другие наследники… что ж, это ничуть не лучше того, что мы имеем теперь.
Эллер некоторое время рассматривал её, и с каждой секундой лицо шотландца становилось мрачней.
– Что ж, хорошо, – сказал он наконец. – Но мне нужно от тебя письмо. Хотя бы одно, написанное твоей собственной рукой.
– Что должно быть в нём?
– Мне всё равно. Хотя постой… Подтверди свою дружбу со мной. Поставь сегодняшнюю дату и печать – такую же, как у тебя на груди, – Эллер подцепил кончиком пальца шнурок, на котором висел медальон.
Милдрет кивнула.
– Хорошо.
– Иди в шатёр. Я прикажу принести чернила и перо. И отдам распоряжение – мы уходим домой. Но! – он вдруг развернулся к Милдрет, – если уж так – не ходите в этом году к замку Лиддел. Если Брайс потерпит поражение там – пусть это будет на его совести, а не на моей. Если же победит – значит, так суждено.
Милдрет кивнула и направилась к шатру, где оставила Грегори. Как и было уговорено, она написала письмо, где заверяла Эллера Элиота в вечной дружбе и своей сестринской любви к нему, поставила подпись и закрепила письмо сургучом. А затем они с Грегори в сопровождении напряжённых взглядов своих и чужих рыцарей вернулись в замок, и ворота закрылись за их спинами.
Ночь они провели вместе – глаз не сомкнул никто, и даже витраж не мог отвлечь Милдрет от сладких прикосновений лорда, от губ Грегори, скользивших по её животу – и рассвет они встретили тоже вместе, как встречали его прошлой зимой.
Когда же начало светать, Грегори и Милдрет вместе поднялись на сторожевую площадку и увидели, что под стенами замка уже нет ни кострищ, ни вражеских шатров.
Закончилось лето, и осень подступила к стенам замка Бро.
Едва первые листья закружились над холмами, поросшими лесом, пришли вести из замка Лиддел: шотландцы отвоевали своё. Из братьев Вьепон не выжил никто.
Грегори воспринял новость спокойно – он давно уже перестал понимать, кем были кузены для него, и тем более не вызывал у молодого лорда любви его дядя Джон.
Впрочем, когда гонец зачитывал письмо, Грегори необыкновенно остро ощутил, что эта смерть – плата за сделку, которую он заключил.
Стена была восстановлена, хотя это стоило немалых денег, а людей за последний год было потеряно столько, что Грегори вовсе не был уверен, что сможет вернуть своё на следующий год.
Летний урожай был вытоптан, и после отхода войска Элиотов какое-то время Седерик предостерегал лорда о том, что могут начаться волнения среди крестьян – но Грегори удалось договориться с Воробьём, и бунта так и не произошло.
А в октябре, когда начались дожди, и все снова разбрелись по тёплым местам, за два часа до рассвета Азэлинду разбудил стук в дверь.
– Леди рожает! – выдохнула Пина громким шепотом и тут же огляделась по сторонам.
Азэлинда скрылась за дверью, торопливо собрала мешочки с травами, которые могли бы облегчить боль, и бросилась вслед за служанкой к башне Ласе.
Роды длились недолго, но едва ребёнок появился на свет, Азэлинда склонилась к Ласе и шепнула пару слов. Лицо девушки мгновенно прояснилось, как будто она перестала чувствовать боль, и Ласе твёрдо приказала:
– Запереть двери. Не впускать никого.
Служанки бросились исполнять приказ, а Азэлинда спросила уже громче.
– Вы помните, что обещали мне?
Ласе затравленно посмотрела на неё.
– Не бойтесь, – поспешила успокоить её Азэлинда, – я не ведьма и не ем детей.
– Да хоть в болоте её утопи! – выкрикнула Ласе и, отвернувшись к стене, расплакалась. У неё родилась дочь.
Глава 50
Когда в четвертый раз с начала правления лорда Грегори Вьепона деревья на холмах Камбрии покрылись листвой, когда миновала третья зима, и все обитатели замка успели порядком забыть правление прошлого лорда, восстание крестьян и жестокую войну с Шотландией, погубившую трёх рыцарей из рода Вьепон, во двор замка, звеня бубнами и литаврами въехала ярмарка с акробатами и торговцами, гадалками и бродячими музыкантами.
За три года замок Бро оброс посадом, и люди из окрестных земель всё чаще селились вблизи его стен. Дорога, ведущая в замок Эплби, стала безопасней, и путешественники предпочитали её всем другим. Зная об этом, заезжие торговцы выбрали именно замок Бро.
На конец дня был назначен пир, где все домочадцы должны были встретиться за одним столом.
Леди Ласе, оправившаяся от горя и смирившаяся с участью нелюбимой жены, прохаживалась между рядов, выбирая ткани для нового платья и украшения тонкой работы, привезённые с материка.
До сих пор ей снилась та ночь, когда на глазах у неё Азэлинда, всегда казавшаяся Ласе безобидной деревенской старухой, опускала в ледяную воду её малышку и шептала над маленькой леди Вьепон страшные слова:
«В день, когда две ветви древа срастутся в один ствол, сбудется обещание, и камни вернутся к своим господам».
Ласе не знала точно, чем так пугали её эти слова – быть может, дело было вовсе и не в словах, а сама ночь, полная луна и крики диких сов так действовали на неё, не боявшуюся ничего и никогда.
Впрочем, с каждым месяцем сны появлялись всё реже, и всё больше Ласе волновали другие дела.
Грегори напрочь забыл о ней, предоставив самой себе, и хотя Ласе по-прежнему не чувствовала себя спокойно, не имея сына, в остальном жизнь её складывалась так, как представлялось ей всегда: среди множества рыцарей, обитавших в замке, она оказалась единственной красивой и молодой дамой, и самый знатный из рыцарей, сэр Артур, давно уже принёс ей клятву на мече.
Сэр Артур тоже не обошёл ярмарку стороной. Он бродил по рядам, где выставлялись лошадиная сбруя, доспехи и мечи, и неторопливо выбирал оружие по себе.
Замковый капеллан стоял в сторонке от общего шумного веселья и, неодобрительно поглядывая на гадалок, расположивших у края ярмарки свои шатры, то и дело поцыкивал на них.
– Что? – спросила Азэлинда, незаметно подкравшись к нему из-за спины. – Боишься, старый дурак?
Капеллан фыркнул и с трудом сдержался, чтобы не отвесить дурной бабе подзатыльник.
– Не место в благочестивом замке ни тебе, ни твоим колдунам.
– Ой-ли, – усмехнулась Азэлинда, – будто ты бы справился тут без меня. Будто сам принимал бы роды у знатных дам и перевязывал гнойные раны у рыцарей после боя.
Капеллан фыркнул и не стал на её слова отвечать. Взгляд его сосредоточился на двух молодых господах, тоже стоявших поодаль от рядов.
– Тебе ничего не нравится? – Грегори подошёл к Милдрет со спины и опустил руку ей на плечо.
Милдрет едва заметно улыбнулась и, откинув голову назад, потёрлась о щёку сюзерена виском.
– Не могу выбирать, когда ты так смотришь на меня.
– Я? – Грегори поднял брови. Свободная рука его скользнула по спине Милдрет, пробуждая во всём теле возлюбленной сладкую дрожь. – А ты боишься, что я увижу лишнее? Тебе есть, что от меня скрывать?
– Есть, – улыбка Милдрет стала шире. – Я хотела подобрать для тебя подарок. Ты последнее время сам не свой.
Грегори в самом деле помрачнел, услышав её слова.
– Я не хочу говорить об этом сейчас, – отрезал он.
– Хорошо, – улыбка Милдрет чуть заметно угасла, и сама она с трудом подавила вздох.
– Пойдём, – Грегори подтолкнул её в плечо.
– Куда? – спросила Милдрет уже на ходу.
– Выберем что-нибудь для тебя.
Они слились с толпой, оставив наблюдателей и завистников недовольно вздыхать в стороне, прошли по рядам, изучая самоцветы и кожаные изделия, сбрую и доспехи.
Грегори выбрал Милдрет пояс, изукрашенный изумрудами, и когда они уже удалялись от лавки, шепнул ей на ухо, что этим поясом хочет привязать её к себе навсегда.
– Только к себе и только навсегда? – поинтересовалась Милдрет, бросив на него смеющийся взгляд.
– Я рассмотрю и другой вариант, – шепнул Грегори в ответ.
Милдрет же выбрала для Грегори ножны, обтянутые чёрной кожей и отделанные серебром.
– Чтобы твой меч был всегда готов, – прошептала она, вручая подарок, и Грегори, воровато оглядевшись по сторонам, поучительно хлопнул его пониже спины.
А потом оба поняли, что оказались у шатра гадалки и, подсмеиваясь друг над другом, вошли внутрь.
Женщина, неуловимо напоминавшая Азэлинду, только куда худее и мрачней, сидела за столом и разглядывала хрустальный шар.
– Это всё ерунда, – буркнул Грегори.
– Боишься, что она скажет, что ты собираешься прогнать меня?
– Не шути так, – процедил Грегори шёпотом и, наткнувшись на пристальный взгляд гадалки, мгновенно замолк.
– Нечасто дети враждующих племён приходят ко мне узнать общую судьбу, – произнесла цыганка, поправляя платок и опуская кончики пальцев на шар.
Милдрет хмыкнула.
– А мне начало нравится, – прошептала Милдрет.
– Что нас ожидает? – вслух спросил Грегори, бросая несколько монеток на стол.
– Ты хочешь узнать правду или то, что тебя обрадует? – спросила цыганка, опуская взгляд на их сцепленные в замок пальцы, оказавшиеся напротив монет на столе.