Грегори, взявший было в руки пульт от телевизора, рыкнул и швырнул его о стену.
Он и так знал, что виноват во всём. В том, что никогда не мог защитить. В том, что не остановил, не удержал, отпустил в Карлевелок – и в том, что даже там не смог дать Милдрет спокойной жизни, которую та заслужила. В том, что даже туда позволил дотянуться своим – никакого отношения не имевшим к Милдрет – врагам. В том, что поверил людям, которым не должен был доверять. В том, что не уберёг ту единственную, кто никогда не предавала его.
И теперь эта чаша вины переполнилась – даже теперь, спустя сотни лет, он снова причинял Милдрет боль.
«Не надо было подходить… – думал Грегори, вспоминая, как впервые заметил хрупкую художницу, рисовавшую замки на набережной Темзы. – Не надо было подпускать её…»
Но было уже поздно. Милдрет, очевидно, вспомнила всё.
Грегори искал её – на Пикадилли и на набережной, в Ист Сайде и в пабе, где Милдрет раньше частенько проводила вечера.
Он не нашёл ничего.
Ни Джек, ни этот проклятый меценат, который будто бы обучал Милдрет рисовать, ничего не знали – или не хотели говорить.
Грегори поднял взгляд на картину, которую оставила ему Милдрет – стены и башни были иными, но это не имело значения. Этот замок Грегори узнал бы из всех других – это был тонущий в рассветной дымке замок Бро.
Он держал это картину при себе, когда жил в Лондоне, но и уехав сюда, не мог не взять её с собой. Это был маленький кусочек его любимой.
За те полгода, что они провели так близко – и одновременно так далеко друг от друга, Милдрет снова стала для Грегори неотделимой, неотъемлемой частью его самого.
Он уже не знал, как существовал все прошедшие годы. Как делал вид, что не одинок, потому что Милдрет была больше, чем просто близкий человек, и больше, чем та, кто мог разделить с ним память о былом – Милдрет была его рукой. Его плечом. И сейчас Грегори невероятно остро ощутил, что потерял это всё.
Он уехал из Лондона, чтобы выиграть немного времени, чтобы позволить себе подумать о том, что делать дальше. Уехал, потому что надеялся, что здесь хоть немного сможет забыть о тех месяцах, что провёл с Кейтлин плечом к плечу – но это не помогло.
Здесь, в Бро, каждый камень напоминал о Милдрет. Более чем всегда.
Грегори потянулся к столику и взял в руки мобильный телефон.
Они с Кейтлин никогда не обменивались номерами – это не имело значения до сих пор.
Теперь оставалось только обзывать себя идиотом и проклинать за то, что, не смотря ни на что, не верил никогда до конца, что Кейтлин от него уйдёт.
Грегори пролистал список номеров, который ничем не мог ему помочь, и, поднявшись, двинулся к выходу из башни.
Он не стал говорить с отцом – легко было догадаться, что тот не поймёт. Сын приехал на выходные, но не смог просидеть дома и дня – уже ночью собрался назад в город.
Грегори молча вывел машину из гаража и, щёлкнув дистанционным выключателем ворот, выехал за стены замка. Ехать до Лондона было всего несколько часов. Утром он собирался по новой осмотреть всё. Набережную. Пикадилли… и всё, что только можно ещё. Грегори готов был обыскать каждую улицу и каждый дом – только бы найти Кейтлин – и больше уже не терять никогда.
Кейтлин выпрыгнула из автобуса и запрокинула голову, силясь поймать губами холодные капли первого весеннего дождя.
Этот город никогда не был ей родным. Ни этот, ни какой-то другой.
Проведя с родителями три недели, она только убедилась в этом ещё раз.
Воспоминания теснились в голове и сводили её с ума.
Кейтлин покинула Лондон, чтобы побыть в одиночестве хоть немного и разобраться в себе – но это оказалось невозможно среди людей, которые всегда принимали её за кого-то ещё.
Каждый ждал чего-то, что считал правильным именно он – отец снова и снова спрашивал, когда Кейтлин получит диплом. Джек, у которого она пыталась переночевать перед отъездом – уговаривал не расстраиваться, что торговля не идёт, и нарисовать парочку картин с лавандой.
Кейтлин не могла без улыбки слушать его слова, но улыбка её была сродни истеричному смеху душевнобольной.
Всю свою жизнь, с самого детства, она была уверена в том, что она не Кейтлин Эллиот, а кто-то ещё. Что есть нечто большее, чем этот серый город, этот туман и эти холодные капли равнодушного дождя, которому, как и всем, по большому счёту, было на неё плевать.
Теперь она знала точно, что была права.
Были ещё серые, холодные стены замка Бро. Были промозглые зимы и всегда открытое окно. Была боль, которую она не хотела помнить. И было предательство, которое она не могла простить, как ни убеждала себя в том, что кроме Грегори у неё нет никого.
У неё никогда не было никого. Но Милдрет никогда и не ощущала себя такой одинокой, как теперь. Она никогда не задумывалась о том, нужна ли кому-то – ей хватало того, что она смогла добиться одного-единственного человека, который её волновал.
Теперь, когда она была уверена, что не значит для Грега ничего, всё потеряло смысл. Последнее яркое пятно размылось первым весенним дождём.
– Ты так легко предал меня… – прошептала она, обращаясь к серому лондонскому небу, и обнаружила вдруг, что не чувствует ничего.
Кейтлин сама не знала, в какой момент всё то, что кипело, бурлило, клубилось у неё внутри, улеглось, оставив только пустоту и равнодушие – теперь уже не только к тому, что окружало её, но и к тому, к чему она стремилась всем сердцем до сих пор.
– Нет никаких островов, никаких миров, кроме этого мира – нет:
Память твоя – это зыбкий туман, это рябь на воде, это ветер оставил след.
Нет ни пути среди звезд, ни крыльев за спиной – не соприкоснуться рукам:
Мы же не дети, чтоб верить легендам и книгам, мечтам и забытым снам….*
Милдрет закрыла глаза и проглотила подступивший к горлу ком.
Стихотворение написал друг, но не её – один из тех, кто часто приходил к Джеку и кого она сама всегда считала чужим. Он называл себя Эйкеном, тот парень, и эти строчки неожиданно сделали его для Милдрет родным. Кейтлин не знала, какие острова перестали для неё существовать, но внезапно будто заглянула в чужое окно и обнаружила, что там, за стеклом, тоже кто-то живёт. Ей нужно было это узнать.
Кейтлин достала из кармана телефон и выбрала номер – один из тех, что были записаны там, но которые она никогда не набирала.
– Эйкен? – спросила она, услышав «Алло».
– Да. Кто это?
– Это Кейт, – Кейтлин заставила себя улыбнуться. – Помнишь, я живу с Джеком и рисую замки?
– А! Точно, да…
Кейтлин так и не поняла, вспомнил ли Эйкен её – да это и не имело значения. Больше ей всё равно было некуда пойти – она не хотела попадаться Грегори на глаза, а все обычные места её обитания тот знал.
– Я заеду к тебе? Попьём пивка?
– Это мысль, – парень ощутимо оживился.
– Только эм… Я не знаю куда. Скинешь адрес на телефон?
– Хорошо. Лови.
На другом конце линии нажали отбой, а Кейтлин двинулась вдоль здания автовокзала вперёд.
* Элхэ Ниеннах «Мир которого нет»
Глава 56
– Туше! – Колин МакФарлайн демонстративно щёлкнул кончиком шпаги по ребру Грегори, показывая, в какое место пришёлся бы удар. – Что с тобой? С тех пор, как вернулся из Вены, ты сам не свой!
Грегори поморщился и, опустив шпагу, двинулся к стойке с оружием – он не собирался отвечать.
– Эй! Гори! – крикнул Колин ему вслед, но остался стоять, решив, что бежать следом было бы ниже его достоинства.
Впрочем, Грегори по-прежнему никак на него не реагировал. Он стоял и протирал шпагу лоскутом мохера так, будто был в фехтовальном зале один.
С тех пор, как он вернулся в Лондон, прошло ещё две недели.
От Кейтлин не было слышно ничего. Грегори ещё раз обошёл все места, где та бывала. Три дня он сидел в кафе напротив набережной, откуда и раньше наблюдал за Кейтлин, рисовавшей свои картины – но за окном был только дождь, стучавший по серой глади реки. Никто из художников, с кем он разговаривал за эти дни, тоже о Кейтлине не знал.
И как-то, сидя у окна и потягивая из высокого стакана грог, который не приносил ни радости, ни тепла, Грегори понял вдруг, что так продолжаться не может.
Он сам не был уверен ни в чём.
Он знал, конечно, что любит Милдрет и что бесконечно виноват перед ней. Знал, что Кейтлин до безумия похожа на Милдрет лицом. Знал – хотя и не мог до конца поверить, что каким-то чудесным образом пророчество, о котором он думал всю свою жизнь, сбылось. И хотя руки Кейтлин касались его, как руки Милдрет когда-то, а в глазах светилось то же тепло – тепло, которое, как опасался Грег до последних месяцев, он попросту выдумал сам для себя – несмотря на всё это, Кейтлин не была Милдрет. Трудно было бы это не признать.
Кейтлин была упоительно красива. Она была романтична и хрупка, и обладала чувствительностью, какую можно встретить только среди поэтов. Но в ней не было той твёрдости, к которой Грег привык.
Хоть они и родились в один год, Грегори всегда казалось, что Милдрет была старше его. Милдрет всегда становилась ему опорой, знала ответы, когда сам Грегори не знал, как поступить.
Кейтлин не была такой. Она была моложе – Грегори необычайно отчётливо это ощущал. Она была слабее – и её нужно было защищать, вот только как и от чего – Грегори не знал. И самое главное – он не знал, где теперь сама Кейтлин – или всё-таки Милдрет.
Допив грог, Грегори бросил несколько купюр на стол и направился к выходу. Новая, холодная решимость поселилась в нём.
Пророчество исполнилось – если оно вообще существовало когда-нибудь. И если так, то не было смысла спорить с судьбой.
Если же Милдрет была всего лишь мечтой – то мечты так и остались только мечтой. Девушку, которая была упоительно похожа на девушку из его собственных снов, Грегори потерял.
Пора было проститься с грёзами и вернуться в реальный мир.
Мысль пришлась весьма кстати, потому что тем же вечером ему позвонил издатель и сообщил, что скинул на почту финальную вычитку.