– Вот они, – объявляет Полин, появляясь из-за угла. – Пойдемте.
Чуть ли не в первый раз Адель не находит, что сказать. Всю дорогу по лестнице вниз, и потом, когда мы выходим на вечернюю улицу, она молча смотрит на меня.
Оказавшись на Рю де Риволи, мы видим на улице пробку, машины сигналят, светофоры тревожно мигают желтым.
Это плохо.
Очень, очень плохо.
У входа в наш отель «Валёр» Антон отдает папе кассеты с записями, чтобы родители смогли посмотреть последние отснятые материалы. Аннет целует маму в обе щеки, а Полин желает нам хорошего вечера и уже собирается уходить, но вдруг останавливается, что-то вспомнив.
– Кэссиди, твоя пленка, – говорит она. – Ты не передумала и все еще хочешь, чтобы я ее проявила?
Я и забыла… Проверяю камеру: на кассете остался один кадр. Я прошу всех – маму с папой, Полин, Антона и Аннет – встать рядом так, чтобы за ними был виден Париж, – и делаю последний снимок. Потом перематываю пленку и нажимаю на кнопку. Задняя крышка фотоаппарата со щелчком открывается, я извлекаю маленький цилиндрик и протягиваю Полин. Понятия не имею, что выйдет – или не выйдет – на этой пленке.
Полин убирает кассету в карман и обещает повидаться с нами до нашего отъезда, назначенного на завтра.
Уже завтра – трудно себе представить. Отчасти потому, что Тома все еще бушует в городе.
Завтра – это значит, что у меня остается меньше суток, чтобы отослать его.
Я теряю время.
– У меня есть отличная идея, – говорит Джейкоб. – А что, если нам взять и просто уехать?
Что?! Я хмурюсь, показывая, что крайне возмущена.
– Подумай об этом, – не успокаивается он. – Тома был настроен на тебя только в самом начале, но теперь-то явно переключился на более крупные цели. Учитывая это, да еще твои отвратительные пакеты с шалфеем и солью, я мечтаю об одном: поскорее унести ноги из Парижа!
– А что будет с городом, тебя не волнует? – бормочу я.
Антон и Аннет тоже прощаются с нами. Проводив команду, мы поворачиваемся к Адель, которая, похоже, даже не думает уходить.
– Тебе, наверное, пора домой? – спрашивает папа.
Адель переминается с ноги на ногу в своих золотых кроссовках.
– А это обязательно?
– Но как же твоя мама? Она же будет волноваться.
Адель оглядывается. Увидев, что солнце начинает клониться к закату, окрашивая горизонт оранжевым, она машет рукой.
– Еще рано.
– У меня идея! – мама берет папу под руку. – Кэсс, мы с папой посидим немного в баре. Почему бы вам, девочки, не подняться в номер? Поболтаете, пообщаетесь. Кэсс, покажи Адель Мрака, – мама протягивает мне папку с материалами шоу. – Можешь рассказать ей про «Оккультурологов».
Папа отдает мне кассеты, чтобы я отнесла их в номер. Родители прощаются с нами и идут в бар.
Оказавшись в номере, я откладываю в сторону отснятые кассеты. Адель с восторженным писком хватает остолбеневшего Мрака и, прижав к себе, начинает что-то нашептывать ему по-французски. Я вынимаю фотографии, которые она мне дала, и раскладываю на полу, в надежде, что это поможет мне сосредоточиться.
Через несколько минут на мой телефон поступает видеозвонок.
Это Лара. Она сразу переходит к делу.
– Ты видела новости?
– Минуту! – я хватаю пульт, включаю телевизор и нахожу выпуск новостей. Девушка-диктор что-то быстро говорит, на экране за ее спиной машины с включенными мигалками.
Все, конечно, на французском, но тут, к сожалению, и без слов все понятно.
– Ой.
По телевизору показывают женщину, сидящую на тротуаре, врач прижимает к ее голове белый компресс. За ней видно многополосное шоссе. На перекрестке дикая пробка. Переключив канал, я вижу карту метро, покрытую красными значками – видимо, там тоже перебои движения.
Я выключаю телевизор, и Лара – она сидит в кресле – подвигается поближе.
– Я предупреждала тебя, что такое произойдет. Полтергейсты… – Лара резко замолкает, щурится. – Кэссиди, – напряженно спрашивает она, – кто это?
Я смотрю через плечо и вижу Адель, сидящую на подлокотнике дивана.
– А, да. Это Адель.
Адель вытаскивает изо рта леденец и весело машет им.
– Привет!
Лара ничем не машет в ответ.
– А ты тоже охотишься за призраками? – спрашивает Адель.
Услышав это, Лара замирает, только в темных глазах плещется гнев.
– Кэссиди Блейк, – цедит она сквозь сжатые зубы. – Что ты ей сказала?
– Немного, – отвечаю я, а Адель одновременно со мной выпаливает: – Всё!
На лице Лары негодование сменяется ужасом.
– Как ты могла?!
– А знаешь, – веселится Джейкоб, – оказывается, приятно смотреть, когда твоя ярость направлена не на меня, а на кого-то другого.
– Уймись, призрак! – рычит она. – Кэссиди, объясни.
– Ну, так получилось, – мямлю я.
– Ну да, сверхъестественные способности – самая обычная тема для разговора.
– Понимаешь, – объясняю я, – я пошла поговорить с внучкой Ришара Лорана, Сильвен Лоран. Она со мной говорить отказалась. Адель – ее дочь. Она меня догнала и принесла фотографии…
– Погоди, – перебивает меня Лара. – Что за фотографии?
Я поворачиваю телефон так, чтобы она могла видеть фотографии, разложенные на полу.
– Ближе, – командует Лара, и я, присев на корточки, вожу над ними мобильником. Адель усаживается рядом, скрестив ноги по-турецки. Она хватает фото, на котором один Тома, и выглядывает из-за него с широкой улыбкой.
– И ты до сих пор ничего не добилась? – спрашивает Лара. – Не узнала, что…
– Такая грустная история, – шепчет Адель, – то, что случилось к бедным Тома.
В комнате повисает тишина. Мы с Джейкобом в шоке. Даже Лара на экране сидит, открыв рот.
– Ты знаешь?! – восклицаем мы.
Адель садится поудобнее.
– Oui, – говорит она. – Maman мне рассказала. Она не любит ворошить прошлое, тем более обсуждать с чужими. Но она сказала, что историю семьи важно знать. Она говорит, это очень личное. Но если вы поможете Тома, – добавляет она, – я расскажу вам его историю.
Глава двадцать первая
– Это очень грустная история, – повторяет Адель и тянет Мрака к себе на колени.
– Моему прадедушке Ришару было десять лет, когда это случилось. Он был на три года старше Тома. Для Тома он был героем. Они очень дружили и были близки, как пальцы на руке. Вот так, – она скрещивает пальцы и продолжает: – Все лето Ришар с другими большими мальчиками по ночам спускались в катакомбы.
– Как? – восклицает Лара.
Адель пожимает плечами.
– Это сейчас там только один вход и один выход. А раньше было много. Надо было только знать, где искать. Ришар знал. И как только темнело, они тайком бегали туда.
Мы с Джейкобом поеживаемся, представляя себе катакомбы ночью. Туннель из костей, освещенный только свечой или фонариком, бледный неверный свет, а вокруг из теней выступают скелеты…
– Тома тоже захотел пойти с ними. Он просил, просил, и однажды Ришар согласился взять его с собой.
Адель рассказывает, а я поглядываю на Джейкоба. Его лицо потемнело, но взгляд отсутствующий, как будто его мысли где-то блуждают, хоть он и слушает. Но, кажется, он чувствует мой взгляд – моргает и вопросительно смотрит на меня, подняв брови.
– И вот они пошли, – продолжает Адель, гладя Мрака, – Тома, Ришар и двое друзей Ришара. Спустились вниз, в темноту.
Кот свернулся у нее на коленях черным мохнатым клубком. Таким счастливым я его в Париже не видела. У Адель, кажется, есть талант – заводить дружбу с раздражительными котами.
– Мальчики всегда там играли, и в тот раз тоже. Они играли в cache-cache. Знаете, что это?
Я мотаю головой.
– По-вашему это называется «прятки».
Я резко выпрямляю спину.
– Вот почему он считал – он водил! – кричу я, и Лара на экране кивает.
– Quoi? – спрашивает Адель. – Что?
– Un, deux, trois, quatre, cinq… – считает Лара на безупречном французском. – А я все не могла понять…
– Но если они играли в прятки, – я все еще не понимаю, – и он водил…
Адель энергично кивает.
– Тома был слишком маленький и слишком хорошо прятался, – говорит она. – Поэтому старшие мальчики хотели, чтобы он все время водил. Он закрывал глаза и считал, а другие мальчики разбегались и прятались.
Я пытаюсь представить себе, каково это, играть в таком месте, прятаться за скелетами или карабкаться по костям, и по спине у меня бегут мурашки.
– Тома очень хорошо находил других мальчиков, как они ни старались спрятаться, – снова звучит голосок Адель. – И на третий раз Ришар, наконец, разрешил своему маленькому брату спрятаться.
У меня желудок завязывается узлом, потому что я уже догадываюсь, что будет дальше.
– Ришар водил, – рассказывает девочка, – и он нашел одного своего друга, потом другого, а Тома не нашел. Ришар искал целый час, даже больше, пока, наконец, не сдался. Мальчики устали. Они хотели домой. И Ришар стал кричать: Thomas, c’est fini! – «игра закончена!» – но в ответ из туннелей доносилось только эхо.
У меня от ужаса шевелятся волосы на голове. Будь это просто чья-то история, мне была бы даже приятна эта нервная дрожь. Но я видела этого мальчика в одежде, перепачканной землей. И представляю себе, как он, потерявшись под землей, блуждает по бесконечным туннелям, среди костей, совсем один.
Адель продолжает.
– Ришар остался там на всю ночь, искал брата. Но не смог найти. Делать было нечего, пришлось пойти домой. Он все рассказал родителям, вызвали полицию и организовали поиски.
В горле у меня комок, трудно дышать. Я сглатываю.
– Они ведь нашли Тома?
Адель кивает.
– Нашли, – медленно говорит она. – Но было слишком поздно. Он был уже… – она не договаривает.
У меня в груди жуткая тяжесть, но я все же задаю следующий вопрос.
– Где его нашли?
Адель медлит с ответом, поглаживая Мрака.
– Он очень хорошо умел прятаться. И забрался в одну такую маленькую… – она подыскивает слово и наконец описывает над головой арку. –