Чтобы убедить полицейского, что они имеют право заходить за веревку, пришлось потратить еще несколько секунд. Джонни увидел, что около клетки стоят какие-то двое. Он бросился к ним со всех ног.
— Эй! Вы там! Мотайте отсюда!
Судья О’Фарелл повернулся, недоуменно моргая.
— А кто вы, собственно, такой, юноша?
Второй человек тоже повернулся, но ничего не сказал.
— Я? Я его владелец. Он боится незнакомых людей. Так что, пожалуйста, пройдите за веревку. — Джон Томас повернулся к Ламмоксу: — Все в порядке, малыш. Видишь, Джонни уже пришел.
— Привет, судья, — сказала вдруг Бетти.
— А, Бетти, привет. — Судья задержался на ней взглядом, соображая, что это Бетти здесь делает, а затем повернулся к Джону: — Я так понимаю, вы — молодой Стюарт. Я — судья О’Фарелл.
— Ой, простите меня, пожалуйста, — ответил Джон Томас, и уши его покраснели. — Я думал, что вы из этих. — Он кивнул на толпу.
— Ничего, бывает. Мистер Гринберг, это молодой Стюарт. Юноша, это достопочтенный[56] Сергей Гринберг, специальный уполномоченный Министерства космоса. — Он оглянулся. — Да… а это, мистер уполномоченный, мисс Бетти Соренсон. Бетти, что это ты сделала со своим лицом?
Последний вопрос Бетти с достоинством пропустила мимо ушей.
— Рада с вами познакомится, мистер уполномоченный.
— Только, пожалуйста, без всяких уполномоченных. Просто мистер Гринберг, мисс Соренсон, — Гринберг повернулся к Джонни. — Вы приходитесь родственником тому самому Джону Томасу Стюарту?
— Я Джон Томас Стюарт одиннадцатый. Вы, наверно, имеете в виду моего прапрадедушку?
— Наверно. Сам я родился на Марсе, чуть ли не напротив памятника твоему предку. Мне и в голову не приходило, что это дело связано с вашей семьей. Мы могли бы как-нибудь в другой раз поболтать об истории Марса.
— Я не был на Марсе, — смущенно признался Джонни.
— Не были? Не могу поверить. Но у вас еще все впереди.
Бетти слушала разговор, чуть ушами не шевеля от старания, лишь бы не пропустить ни слова. В конце концов она пришла к выводу, что с этим заезжим судьей, если она правильно его оценивает, справиться будет еще легче, чем с О’Фареллом. Надо же, как просто, оказывается, забыть, что фамилия-то у Джонни знаменитая. Это только здесь, в Вествилле, она ничего не значит.
— Между прочим, из-за вас, — продолжил Гринберг, — я проиграл сразу два пари.
— Сэр?
— Да- Да, я был почти уверен, что это существо окажется не «оттуда». И вот нате — ошибся. Этот здоровенный парнишка, конечно, родился не на Земле. Но кроме всего прочего, я был уверен, если каким-нибудь чудом окажется, что это и вправду ВЗС, определить его я уж всяко сумею. Конечно, я не специалист по внеземной зоологии, но при моем роде занятий приходится понемногу знакомиться и с такими вещами. Хотя бы картинки просматривать. Но тут я пас. Скажите, что это? И откуда оно взялось?
— Это Ламмокс. Мы его так зовем. Мой прадедушка привез его на «Пионере» после второго полета.
— Так давно? Тогда понятно. В то время Министерство еще не вело записей. Вообще-то, тогда и самого Министерства не было. Но я все равно не понимаю, почему о нем не упоминается в книгах по истории первых полетов. Я читал о «Пионере», помнится, он привез на Землю много всякой экзотики. Но про этого парня ничего не знаю. Странно, в те дни внеземные существа были в новинку.
— Понимаете, сэр, капитан не знал, что Ламмокс на борту. Прадедушка потихоньку принес его на корабль в сумке и в сумке на Земле вынес.
— В сумке? — Гринберг недоверчиво уставился на огромную тушу Ламмокса.
— Да, сэр. Ламми был тогда поменьше.
— Разве что так.
— У меня есть старые фотографии. Он был размером со щенка колли. Ног только побольше.
— М-м-м, да. Ног побольше. И он побольше напоминает мне трицератопса[57], чем колли. А кормить его не слишком накладно?
— Нет, что вы. Ламми ест все. Ну… почти все, — торопливо поправился Джон Томас, с опаской глянув на стальную решетку. — А еще он может долго обходиться без еды. Можешь, Ламми?
Все это время Ламмокс спокойно лежал, втянув в себя ноги: когда очень надо, он бывал таким терпеливым, что дальше некуда. Он подслушивал разговор своего друга с мистером Гринбергом да поглядывал на Бетти с судьей. На вопрос Джона он раскрыл свой страшенный рот.
— Могу, только не люблю.
— Я не предполагал, — мистер Гринберг высоко поднял брови, — что он относится к существам, имеющим речевой центр.
— Какой? А, понятно. Ламми начал говорить, когда мой папа был еще маленьким. Просто слушал, слушал и научился. Я хотел вас представить. Ламми, познакомься, это мистер Гринберг, уполномоченный.
Ламмокс безразлично посмотрел на Гринберга и сказал:
— Как поживаете, мистер Гринберг?
Начало фразы он произнес отчетливо, чего нельзя было сказать о фамилии.
— М-м-м, а вы как поживаете, Ламмокс? — Гринберг все еще смотрел на Ламмокса, когда часы на здании суда пробили десять. Судья О’Фарелл повернулся к нему и сказал:
— Десять часов, мистер уполномоченный. Думаю, нам пора.
— Куда спешить, — рассеянно отозвался Гринберг, — все равно без нас не начнут. Меня тут кое-что заинтересовало. Мистер Стюарт, а какой у Ламмокса ай кью по земной шкале?
— Что? А, его относительный коэффициент интеллекта. Я не знаю, сэр.
— Господи, да неужели никто никогда его не удосужился замерить?
— Да знаете, сэр, нет… то есть да, сэр. Понимаете, давно, еще дедушка был жив, кто-то пытался его тестировать, но дедушке очень не понравилось, как они обращались с Ламми, ну он их и прогнал. С того времени мы не подпускаем к Ламми незнакомых. Но он очень умный. Проверьте его, если хотите.
— У этой скотины, — прошептал Гринбергу судья О’Фарелл, — мозгов меньше, чем у хорошей собаки. Только и радости, что малость умеет подражать человеческой речи, как попугай. Мне ли не знать.
— Я все слышал, — насупясь, сказал Джон Томас. — У вас просто предубеждение.
Судья собрался ответить, но его прервала Бетти.
— Джонни, мы же договорились. Разговаривать буду я.
Гринберг пропустил мимо ушей всю эту интермедию:
— А пытался кто-нибудь изучить его язык?
— Сэр?
— М-м-м, видимо, нет. К тому же вполне возможно, что когда его привезли, он еще не умел говорить. Я имею в виду — на своем языке. Но конечно, этот язык существует. Если у существ есть речевой центр — они его обязательно используют, для ксенологов[58] это — прописная истина. Или, попросту говоря, он бы не освоил человеческую речь ни на грамм, если бы его соплеменники не пользовались оральной связью. А писать он умеет?
— Каким образом, сэр? У него же рук нет.
— Ммм, да. Да. Что ж, основываясь на теории можно сделать приблизительную оценку. Я бы поспорил, что его ай кью где-то сорок, не более. Ксенологи установили, что у высших типов существ, эквивалентных людям, имеются три основные особенности: речевой центр, способность к манипулированию объектами и, на основе двух первых, — письменность. Отсюда следует, что раз он не умеет писать, то соплеменники этого существа не дотягивают до высоких стандартов, где-то они отстали. Вы изучали ксенологию?
— Очень немного, сэр, — признался Джон Стюарт, чувствуя себя крайне неловко. — Кое-какие книги, которые попались в библиотеке. Но в колледже я собираюсь специализироваться по ксенологии и внеземной биологии.
— Прекрасный выбор. Широчайшее поле деятельности. Вы не поверите, даже нашему Министерству трудно найти достаточное количество приличных ксенологов. А спросил я вас неспроста. Как вы думаете, почему Министерство вмешалось во все это дело? Вот почему. — Гринберг указал на Ламмокса. — Нельзя было исключить возможность, что это ваше домашнее животное относится к расе, с которой мы подписали договор. Удивляйтесь сколько хотите, но бывали случаи, когда внеземного гостя принимали за дикого зверя с… чем это кончалось, лучше не говорить. — Гринберг нахмурился, ему вспомнился жуткий случай, который удалось замять с великим трудом. Это когда одного из членов семьи чрезвычайного и полномочного посла Лладора нашли хорошо бы мертвым, а то в виде чучела в витрине одной из лавок на Виргинских островах. — Но на этот раз нам такая опасность не грозит.
— Конечно, нет, сэр. Ведь Ламмокс… ну, он практически член нашей семьи.
— Совершенно верно. Судья, — уполномоченный обратился к О’Фареллу. — Мы не могли бы побеседовать с вами пару минут один на один?
— Да, сэр.
Когда мужчины отошли, Бетти приблизилась к Джону Томасу.
— Дело в шляпе, — прошептала она, — если только ты перестанешь выступать.
— А что я такого сказал? — запротестовал Джон. — И с чего ты взяла, что все в порядке?
— Да это же ясно. Ты ему понравился, Ламмокс — тоже.
— Очень мило, только не вижу, как это поможет мне расплатиться за разгромленный этаж «Воn Marche». Или хотя бы за фонарные столбы.
— Ты, главное, не заводись и во всем подыгрывай мне. Вот увидишь, они еще сами нам заплатят.
Тем временем неподалеку от них мистер Гринберг вел переговоры с О’Фареллом:
— Судья, у меня такое впечатление, что Министерству космоса следует от этого дела устраниться.
— Не понял, сэр. Как это — устраниться?
— Сейчас объясню. Я чего хочу — отложить рассмотрение дела на двадцать четыре часа, пока не будут проверены через Министерство мои выводы. Тогда я смогу с вами распрощаться и оставить это дело на рассмотрение местных властей. То есть — на ваше.
— Мне не нравятся такие отсрочки в последнюю минуту, — поджал губы судья О’Фарелл. — Я всегда считал, что нечестно сперва заставить занятых людей пренебречь семьей и работой, собрать их в суде, а потом заявить: зайдите, пожалуйста, завтра. Как-то несправедливо.
— Тоже верно, — Гринберг нахмурился. — Дайте подумать, может, что-нибудь и придумаем. После разговора со Стюартом-младшим я окончательно убедился, что данный случай не требует вмешательства, связанного с ксенополитикой Федерации. Пусть даже мы имеем дело с ВЗС, что в общем-то законный повод для такого вмешательства. У нашего Министерства большая власть, но мы пользуемся этой властью только тогда, когда необходимо избежать неприятностей с инопланетными правительствами. На Земле живут сотни тысяч внеземных животных. Да еще более тридцати тысяч негуман