Мортимер.
Если его руки запятнаны этой изменой, то я раздавлю этого сраного иуду, и да поможет мне Бог.
31. Полный макнаггетс
«В Пеникуике суперклассно для меня, здесь моя мама, здесь мои друзья». Этот стих я написал когда-то давно, еще в школе. Но вообще это не совсем правда, у меня не так уже много друзей в Пеникуике, потому что они всегда надо мной издевались. Точняк, издевались. А теперь то же самое и в Горджи. Даже хуже, чем в Пеникуике, если уж быть честным. Такого плохого места, как этот «Паб без названия», в Пеникуике нет. Вот уж точно, там такого нет!
Здесь у меня хотя бы есть мама и сестра. А в Горджи у меня только Хэнк, но теперь у него своя семья. Я знаю, что у него нет детей, но ведь Мораг тоже считается. Точняк, своя семья, вот что я каждый раз говорю Хэнку, я говорю: «У тебя теперь своя семья». Ага, а у меня есть Карен и моя мама, даже несмотря на то, что они обе ужасно растолстели.
И вот я снова в своем старом доме, в гостиной, Карен сидит, откинувшись в кресле, и ест свои печеньки. Она поставила в микроволновку две сосиски в тесте, ага, две сосисочки. В доме стоит запах, который я называю запахом белья и супа.
— Ну, думаю, что она просто взяла и ушла от тебя раз и навсегда, Джонти. С такой девчонкой, как Джинти, рано или поздно это должно было произойти. Ветреная. Рано или поздно, по-другому и быть не могло.
— Рано или поздно, — говорю я.
— Ветреная, в этом вся Джинти. Ты заслуживаешь лучшего, дружище.
Я все еще ношу с собой ее телефон. Иногда он начинает звонить, но я смотрю на имена, которые высвечиваются на экране, ЭНДЖИ там или еще кто, и не поднимаю трубку. Но на этот раз в кармане звонит мой телефон, а не Джинти. Это Рэймонд Гиттингс; я знал, что это он, потому что на экране высветилось его имя. Ага, так клево, что теперь высвечиваются имена и ты знаешь, кто тебе звонит, точняк, мне нравится. А на все эти звонки на телефоне Джинти я просто не отвечаю; Мэгги, Эйприл, Фиона Би, Фиона Си, Энджи; просто жду, пока они переключатся на голосовую почту и оставят сообщение. Потом я проигрываю эти сообщения, подставив телефон к холодному уху Джинти, чтобы Боженька на небесах видел, что я не лезу в ее дела.
Но на этот раз звонит мой телефон, и это Рэймонд.
— Рэймонд, я знал, что это ты, у меня определитель номера, я знал. Увидел твое имя и думаю: сейчас услышу Рэймонда.
— Да уж, Джонти, такая клевая штука, этот твой определитель номера, что дальше некуда!
— Ну разве не так, Рэймонд! Определитель номера!
— Слушай, есть для тебя работенка. Пара квартир в жилищно-строительном кооперативе в Инче. Пострадали от дыма, Джонти. Я сейчас как раз здесь, мой маленький друг. Притащил лестницы, комбинезоны и все остальное. Но мне позарез нужно, чтобы ты мне подсобил, Джонти. Я знаю, что ты перемещаешься на своих двоих и на общественном транспорте, но все-таки когда ты сможешь сюда добраться?
— Я смогу добраться до тебя через час, точняк! Через час, ага!
— Я знал, что могу на тебя положиться, Джонти, молодчина! Увидимся через час, Инчвью-Гарденз, шестьдесят один.
— Понимаешь, просто я сейчас не в Горджи, я у своей мамы в Пеникуике. Точняк, я сейчас здесь. Один автобус, один автобус, и я у тебя.
— Тогда через час, Джонти, — говорит Рэймонд и вешает трубку.
Вообще-то, мне не стоит ехать, но иногда, когда я говорю, у меня в груди все так сдавливает, точняк, сдавливает в груди, как будто там ползают пауки. Ага. Я знаю, что мне нужно красить «Паб без названия», но я должен помогать Рэймонду, даже если из-за этого придется работать в «Пабе без названия» по ночам.
— Ну, мне пора идти, — говорю я Карен, — ага, ага.
Карен этому не рада, ведь она только что вернулась из кухни и принесла сосиски в тесте и тарелку печенья с кусочками шоколада, этого напрочь американского печенья. Она от этого толстеет, оттого, что ест все американское.
— Ты ж только приехал!
— Подработка, ага, подрабатываю, не могу отказаться, Карен, тут всего на одном автобусе проехать, точняк, ведь обычно до Инча нужно ехать на двух, точняк, на двух автобусах. На одном от Горджи до мостов и на другом прямо до Инча. По той же дороге, что и в Пеникуик, ага, но не так долго, как до Куика; точняк, точняк, точняк.
— Это я знаю, Джонти. Я знаю, что до Инча как раз ходит автобус, — говорит она.
Один зуб у нее совсем испортился, стал почти черный. Не знаю, могут ли они такое исправить. Но это не настолько плохо, как то, что она ест американскую еду. Американцам эта еда подходит; им можно толстеть сколько угодно, потому что они живут в больших домах и ездят на больших машинах, как на Четвертом киноканале по телику. Точняк, они все там такие.
Наконец я решаю, что мне хватит здесь рассиживаться и встаю.
— Я пошел!
— Даже свою сосиску в тесте не съешь? — Карен стоит открыв рот, но ее глаза как будто бы наполовину закрыты.
— Не. Надо бежать. Точняк.
Карен недовольна, потому что утром ей пришлось сходить в город, чтобы достать эти сосиски в тесте, сходить в Пеникуик, я имею в виду, а не в Эдинбург, потому что для Карен это было бы слишком далеко, чтобы идти пешком. Но знаете, если бы Карен сделала это, она бы сбросила немного жира. Разве не так?
— Но я же специально для тебя их принесла, из «Греггз»!
— Не, надо бежать. — И я выхожу.
— Но они же испортятся!
— Не, не испортятся, не в этом доме, сама знаешь. Съешь обе… — Я открываю дверь.
— Да как я могу съесть обе?! — кричит она, но я-то знаю, что она их съест, точняк, я знаю, что съест.
— Ну тогда отдай маме!
— Она и так уже две съела! — визжит Карен.
Но я выхожу на улицу и бегу к автобусной остановке. Нельзя терять ни минуты! Клево, вон подходит автобус, как раз вовремя, он идет в город. Точняк, идет прямо в город, но он проезжает Инч, там я и выхожу. И вот я оказываюсь в квартире, меня встречает Рэймонд Гиттингс.
— Привет, Рэймонд, привет, дружище!
— Джонти, мой маленький друг! Мистер Надежность! Я знал, что могу на тебя рассчитывать, — говорит Рэймонд и ведет меня за собой.
Но сердце у меня начинает болеть, потому что Рэймонд только что сказал, как всегда говорила Джинти. Что я надежнее других парней, что я ничего плохого не делаю, что она всегда может на меня положиться.
И посмотрите, к чему это привело. Джинти совсем окоченела, а я даже не могу произнести это слово, то слово, которое значит, что тебя уже не вернуть, слово на букву «У», потому что я все еще жду, когда малышка Джинти проснется, но в глубине этого сердца, которое болит, я знаю, знаю, что на самом деле она не проснется, а теперь еще этот запах, этот ужасный, ужасный запах. Точняк, точняк, точняк, точняк.
Рэймонд говорит, что, как только мы закончим с этими квартирами, их смогут сдать и получить за их аренду деньги, поэтому мы должны поторопиться. Из-за этого с «Пабом без названия» мне придется нелегко, но зато ночью я буду избавлен от злых языков. Точняк, я не могу работать, когда вокруг меня злые языки. Нет, не могу.
И вот я начинаю, я кладу краску мягкими, ровными мазками и думаю о том, что, если бы мне удалось достать краску красивого цвета, я покрасил бы Джинти в другой цвет вместо этого синего. Потому что как-то раз в фильме про Джеймса Бонда была девушка, которую покрасили в золотой, а это как раз то, чего заслуживает Джинти: быть покрашенной в золотой, потому что большую часть времени, то есть когда она не ходила в этот «Паб без названия» и не нюхала этот плохой порошок, она была просто золотце.
Не успел я и глазом моргнуть, как внизу уже стоит Рэймонд Гиттингс — внизу, потому что я стою достаточно высоко на лестнице, — и говорит:
— Ого… это невероятно, Джонти. Поверить не могу, что ты все это покрасил. Поразительно. Накину тебе лишнюю пятерку! Ты там в порядке, Джонти? Эй! Ты что, плачешь?
Я слезаю со стремянки.
— Совсем нет, это просто испарения, — говорю я, но, вообще-то, я плачу, потому что я всегда незаметно плачу, когда кто-то, например Рэймонд, так добр ко мне. А потом я все складываю и на автобусе, на двух автобусах, доезжаю прямо до Горджи.
Я проезжаю мимо своего дома, мимо «Паба без названия» и даже мимо «Макдональдса». Я иду в авторемонтную мастерскую и выбираю краску. Но она продается только в баллончиках. Парень спрашивает меня, для чего мне нужна краска, и я говорю, что хочу покрасить статую в натуральную величину. На это он отвечает, что мне понадобится полдюжины банок, а это не самое дешевое удовольствие, разве что я куплю у поставщика или закажу эту золотую краску по почте. Я отвечаю, что она нужна мне сейчас. На это уходит большая часть моих денег, но это того стоит.
Хорошо еще, что у меня осталось на макнаггетсы. Из-за этой покраски мне так и не удалось пообедать, поэтому я обедаю сейчас. Я пересчитываю макнаггетсы, их четырнадцать. Сижу себе за столом, как вдруг поднимаю глаза и вижу своего двоюродного брата, Малки, он стоит прямо передо мной.
— Привет, Джонти! Я шел мимо, заглянул в окно и увидел тебя здесь, — говорит он и неловко оглядывается по сторонам.
— Здорово, Малки! Возьмешь себе что-нибудь перекусить?
— Э-э-э… нет, я встречаюсь с приятелем по работе, хотим глотнуть пивка в клубе BMC. Конечно, Джонти, в тех краях все заведения слегка низкосортные, поэтому мы туда ненадолго. Нет, мы собираемся в «Магнус», в Новом городе. Там подают отличную курицу в панировке, — он смотрит на мои макнаггетсы, — настоящую курицу, и, кроме того, я рассчитываю на приличное филе пикши!
— Филе пикши…
— К нам присоединится Дерек Анструтер, — он касается своего носа, — один наш друг, который, скажем так, располагает информацией касательно происходящего через дорогу. — Малки кивает головой в сторону окна.
— В BMC?
— Нет! На стадионе, на «Тайнкасле»!
— У Райана Стивенсона клевые татуировки на шее.
— О да, цветные тату, тут не поспоришь!
— Нет, правда, ведь на шее их очень больно делать, вот какой Райан Стивенсон выносливый. Так что, если б я выбирал полузащитника, я б выбрал Райана Стивенсона, потому что по его татуировкам сразу видно, что он выносливый!