Маленький засранец продолжает на меня пялиться. А затем говорит:
— Она ушла, точняк, и я не знаю куда, совсем не знаю…
Вот бедолага. Да, он, конечно, недалекий и лапшу на уши вешать явно не умеет. Смоталась она от него к чертовой матери. Наверное, упражняется сейчас с каким-нибудь чуваком в постели.
— Ладно, приятель, запрыгивай.
— Но у меня же тачка, Терри, тележка.
— Забей, парень, просто закинь ее внутрь…
Я помогаю ему, и мы вместе загружаем его тачку в кэб, а потом едем в круглосуточную кофейню в промзоне. Я беру ему черный кофе, а себе чай.
— Спасибо, Терри, — говорит Джонти, — ты ужасно добрый.
— Твое здоровье, дружище.
— Терри, добрый водитель такси, — говорит этот мелкий идиот. — Добрый Терри. Ты ведь добрый, а, Терри? Ты добрый? Не многие люди в этом мире добрые, Терри, но ты один из них. Добрый Терри. Да, Терри? Ты добрый?
Если честно, меня уже немного достал этот чокнутый засранец. Но в этом маленьком психе определенно что-то есть: не зря же он пялил такую пташку, как Джинти. И если верить парням из «Паба без названия», это «что-то» находится у него в штанах, и никакие, сука, проблемы с сердцем не портят ему малину…
Я размышляю о том, что еще перешло ему по наследству от старого козла, и задаюсь вопросом, как же этот маленький псих получился таким недалеким. Я хочу сказать, старый придурок тоже, конечно, не инженер космического приборостроения, но его мамаша в таком случае должна была быть настоящим, сука, укурком; одно из двух — или так, или она как следует приложила маленького засранца головой об пол, когда он родился. Малышка Люси, моя первая бывшая, была, сука, довольно умной, и наш Джейсон стал адвокатом. Вив, мамка моей Донны, тоже была не дурой, но бедняжка Донна пошла в меня: мозг у нее в штанах. Правда, ни малыш Гийом, ни, если быть честным, Рыжий Ублюдок на болванов не тянут. Слава яйцам, моя старушка была первой ученицей в классе, когда училась в ДК[40], о чем она до сих пор не забывает нам повторять. Не то чтобы это о многом говорит, вообще-то, это примерно как быть самым симпатичным насильником в Питерхеде[41].
Да, когда эту школу закрыли, всем одичавшим отбросам с окраин пришлось идти в Академию Лита, туда, где учились эти избалованные детки из пригородов. Я помню, как еще, сука, мальчишкой в Саутон-Мейнс видел, как младшая сестра моей матери, тетя Флоренс, проплакала все глаза, причитая: «О боже… они идут к нам… эти замарашки из Детей Куку идут к нам…»
Конечно, старый хрен был одним из них, так он и познакомился с моей матерью. А она принесла в подоле меня, и они переехали в новый дом в Саутон-Мейнс. Какое-то время они оставались вместе, и поэтому он успел заделать еще и Ивонну, а потом съебался, грязный старый ублюдок. После этого он перетрахал полгорода, разбросав своих детей по всем закоулкам. Тогда еще не знали ни СПИДа, ни алиментов, и этот придурок расплачивался только «Твиксами» и «Марсами»!
Я подвожу малыша Джонти до дома и наблюдаю, как он тащит свою тачку в подъезд.
— Ты сейчас на боковую, Джонти?
— Не-а, Терри, я работаю, но только неофициально, ага. Вон там, ага, я крашу «Паб без названия». — И он достает большой ключ. — Я должен делать это по утрам, поэтому никому не говори! Просто у меня есть еще одна работа, с Рэймондом. Рэймондом Гиттингсом. В Инче, точняк, в Инче.
— Заметано, со мной твоя тайна в безопасности, приятель. Давай я помогу тебе застелить пол пленкой. Бизнес сегодня что-то плохо идет, — говорю я и выхожу из кэба.
— Э-э-э, я не могу пригласить тебя наверх, Терри, потому что мне неудобно, понимаешь, там в квартире вонища. Но ты можешь подождать здесь, я сразу вернусь, точняк. — И маленький засранец исчезает.
Я возвращаюсь в кэб и вижу сообщение из диспетчерской — разумеется, от Большой Лиз.
ОТ ТЕБЯ СЛИШКОМ ДОЛГО НЕ БЫЛО СИГНАЛА НА СПУТНИКЕ ЛЮБВИ, НЕГОДНЫЙ МАЛЬЧИШКА! ДУМАЮ, ТЕБЕ ПОРА УЗНАТЬ, ЧТО ТАКОЕ ДИСЦИПЛИНА!
Я не могу заставить себя написать что-нибудь в ответ. Затем раздается звонок от Ронни, этот придурок звонит в любое время дня и ночи.
— Терри… очень хорошо, я подумал, что у тебя может быть ночная смена, и решил позвонить.
— Как продвигается дело, Ронни?
— Проклятый виски по-прежнему не нашли. Полиции насрать, а Ларсу не терпится надрать мне задницу. Слушай… мы можем встретиться у тебя через час?
Это тревожный звоночек.
— Ага, ладно, приятель, — говорю я и называю ему адрес.
Джонти, как и обещал, спускается уже через пару минут, и мы идем в паб через дорогу. Он вставляет в замок большой ключ и открывает кабак.
Мы застилаем рабочую зону за баром, и неожиданно мне в голову приходит восхитительная мысль. Я смотрю на ряд бутылок виски, лучший из них, судя по всему, «Макаллан», есть там и «Хайленд-парк», есть и дерьмовые «Гленливет» и «Гленморанджи», которые пьют лохи, ничего не понимающие в виски и считающие при этом, что они потчуют себя настоящим лакомством, есть и обычные купажи: «Беллз», «Граус», «Дьюарс», «Тичерз».
— Что это ты там делаешь, Терри? — смеется Джонти. — Надеюсь, ты не крадешь выпивку, ведь у меня из-за этого будут неприятности, ага, как пить дать.
— Нет, дружище, здесь нет ничего стоящего, а я за последние дни стал ценителем.
Я еще какое-то время помогаю ему, а потом оставляю этого маленького придурка и еду обратно в Саутсайд.
Я подъезжаю к своему дому, а возле него уже собрались Ронни, Йенс с Ларсом, этот похожий на вурдалака агент и два, сука, скользких пидора бодибилдерского телосложения, в костюмах. Сразу ясно, что от этих ребят жди неприятностей, но на многое они не способны. Сплошные накачанные мускулы; в настоящем махаче они не помогут, никакой реальной силы в них нет.
— Слушай, Терри… — говорит Ронни, уводя меня в сторону и понижая голос, — это чертовски унизительно, но полиция не торопится, и поэтому агенты и страховая компания наводят справки обо всех, кто был поблизости в момент исчезновения виски. На этом настоял мистер Симонсен. — Ронни кивает на придурка Ларса. — Я не могу заставить тебя согласиться, я могу лишь просить об этом. Нам нужно обыскать твою квартиру. Мы уже проверили у Мортимера и в гольф-клубе, и нам, ммм, удалось склонить тех двух парней к сотрудничеству, — объясняет Ронни и вздымает вверх руки. — Даже мой номер в отеле перевернули вверх дном. И все впустую.
— Так, значит, вы нашли тех парней с поля? Как вам это удалось?
— О, у нас свои методы. — Ронни бросает взгляд на эту парочку сидящих на стероидах бакланов при параде. — Правда, я бы не сказал, что нам это помогло, никаких следов виски мы у них не нашли. Но ты же понимаешь, мы должны принять все меры предосторожности.
— Конечно, приятель… — говорю я, а потом смотрю на этих поджавших ягодицы задротов. — Приятно осознавать, что ты хотя бы не единственный подозреваемый. Только смотрите не переверните там все вверх дном!
— Даю слово, ты не представляешь, как я тебе благодарен, — говорит Ронни. — Нечего и говорить, что для меня ты вне подозрений, но Ларс вложил в этот скотч кучу нервов и денег, поэтому он хочет во всем убедиться сам.
— Можете расслабиться, парни, — кричу я, подходя к остальной компании. — Единственная стремная вещь, которая есть у меня дома, — это порнушка, ничего противозаконного там нет.
— Твое такси мы тоже должны проверить, — говорит Ларс.
— Лады, — говорю я и открываю перед Йенсом дверь кэба, а потом нашариваю ключи от квартиры и отдаю их Ронни.
33. Лихорадит
Мне нехорошо. Что-то меня всего лихорадит, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк… слишком много работы…
Всего лихорадит.
У меня в голове эти звуки, как будто двери постоянно открываются и закрываются. И еще этот запах горелого. Я не могу сидеть дома без Джинти, не могу поехать в Пеникуик к Карен, не могу пойти в «Паб без названия». Нет, не могу. Потому что они говорят, что от меня пахнет краской, точняк, точняк, так они говорят.
Поэтому я звоню на мобильный телефон доброму Терри и говорю, что собираюсь поехать в госпиталь к настоящему папе Генри, и он отвечает, что подвезет меня. Ага, подвезет, а потом он приезжает за мной и мы встречаемся с ним в такси, прямо у подъезда.
— Ты весь вспотел, Джонти, с тобой все в порядке, приятель?
— Ага, Терри, точняк. — И я залезаю в кэб. — А ты не зайдешь к Генри?
— Нет, приятель, не люблю я этого придурка.
— Я тоже его не люблю, но для нас обоих он наш настоящий папа, Терри.
— Он мне не отец, — говорит Терри.
Но я все равно к нему пойду, потому что знаю, что иногда хорошие люди совершают плохие поступки, ошибаются, что ли; может быть, настоящий папа Генри тоже такой и все дело просто в ошибках. И он меня спас, спас мою жизнь, когда я упал в залив. Но он каждый раз об этом вспоминает. Ага, каждый раз.
Терри высаживает меня, и вот я уже в отделении, смотрю на Генри через стеклянное окно, а он сидит в своей постели. Не знаю, стоит ли мне на этот раз зайти внутрь и заговорить с ним, или лучше просто стоять, прислонившись лицом к стеклу. Так я стоял в тот раз, когда здесь была женщина, которая приехала с Терри. Я замечаю, что от моего дыхания на стекле осталось большое запотевшее пятно, и пытаюсь его слизать. Настоящий папа Генри весь такой старый, но выглядит он, как те голодающие дети, которых показывали по телику, только при этом он все равно старый. А потом он поворачивает свою высохшую старую голову и смотрит прямо на меня.
— Джонти, это ты, что ли?… — говорит он совсем слабым голосом. — Мой дружочек… заходи… заходи…
Тогда я просто подхожу и сажусь рядом с ним на стул.
— Малыш Джонти… — говорит он, — я видел, как ты лизал окно! По-прежнему только и делаешь, что ищешь, что бы засунуть себе в рот, — говорит он так хитро.
Мне не нравятся такие разговоры, поэтому я ничего не отвечаю. Но из-за него я чувствую, как у меня в груди шевелятся эти маленькие паучки. Потом мы какое-то время молчим, и я говорю: