— А когда уже будут готовы рельсы?
— Ох… этого никто не знает, приятель, — говорит прораб, берет Джонти за локоть и ведет к воротам на выходе. Пока он открывает ворота и выпроваживает Джонти наружу, он успевает постучать по своей металлической каске и указать пальцем на знак, который висит на заборе из проволочной сетки. — Без такой штуки тебе сюда нельзя, а чтобы получить такую, ты должен здесь работать.
Немного озадаченный, Джонти оглядывается по сторонам, затем медленно кивает головой и уходит прочь по перекопанной улице. Прораб смотрит ему вслед. Еще один строитель, который наблюдал за разговором, приподнимает бровь.
— Наверное, у парня не все дома. Жаль, да.
Джонти продолжает идти по Балгрин-роуд. На улице холодно, но он не обращает внимания. Ему нравится втягивать в легкие холодный воздух, задерживать его, а затем с силой выдыхать и смотреть, получилось ли у него дыхание дракона лучше, чем в прошлый раз. Он поворачивает на Горджи-роуд и машет кому-то, кто сидит на первом этаже автобуса № 22 и кого, как ему кажется, он знает. Человек в автобусе отворачивается. Джонти заходит к себе в квартиру, без Джинти здесь пахнет лучше, но это уже другая квартира. Скоро Джонти становится совсем одиноко. Когда неожиданно раздается звонок в дверь, он испытывает и воодушевление, и в то же время испуг.
Один взгляд в дверной глазок: большое канареечно-желтое пятно. Это Морис, отец Джинти. Джонти трясется от страха, он решает притвориться, что никого нет дома, но понимает, что рано или поздно ему придется увидеться с родней. Он набирает полную грудь воздуха и открывает дверь, чтобы впустить Мориса.
— Я знал, что это ты, Морис. Канареечно-желтый флис. Ага.
Морис выглядит очень расстроенным и опускает любезности:
— Где она? Она не звонила, она не отвечает… что-то случилось… теперь уже не до шуток, Джонти!
— Я думал, что она у тебя, Морис, ага, Морис, у тебя… — говорит Джонти и идет в гостиную.
Морис нетерпеливо идет следом, толстые линзы его очков увеличивают глаза до маниакальных размеров.
— С чего бы ей быть у меня?
Джонти чувствует, что он, как никогда, близок к тюрьме. Он оборачивается и встречается с изможденным, наполовину спрятанным за очками лицом Мориса, неожиданно в его воображении рисуется картина, на которой он делит одну камеру с закоренелым зэком. С губ Джонти срывается полуправда, полуложь:
— Мы рассорились, Морис, если честно, ага, повздорили мы… точняк, я думал, она пойдет к тебе, а она просто ушла и так и не вернулась, если честно. Я думал, она пойдет к тебе, Морис, точняк, я так и думал.
— Из-за чего это вы рассорились? — спрашивает Морис, и в нос ему бьет зловоние, ничего хорошего не предвещающее.
— Я поймал ее в этом «Пабе без названия» в ту ночь, когда была Мошонка. Она была в тубзике, с другим парнем. Нюхала эту хрень. Точняк, нюхала странную хрень.
— Наркотики? — выкатывает глаза Морис, и Джонти вспоминает змею в «Книге джунглей». — Господи Исусе! — Морис плюхается на диван, но сразу же жалеет об этой опрометчивой передислокации, потому что ему в задницу впивается сломанная пружина. Он с недовольным видом двигается в сторону. — Ну, этому она уж точно не у меня научилась. Точно! Я знал, что она много чего себе позволяет с парнями, но о наркотиках я даже не догадывался. Я думал, что мы воспитали в ней здравый смысл…
— Точняк, странную хрень себе в нос, это она любила, ага, любила… — с тяжелым сердцем признается Джонти, он чувствует, что придает Джинти, рассказывая об этом. Он присаживается на диван рядом с Морисом.
— Моя Вероника, упокой Господь ее душу, никогда такой не была, — признается Морис, в то время как его увлажняющиеся глаза образуют за очками еще один блестящий слой. — Ни с наркотиками, ни с мужчинами. — Он награждает Джонти испытующим взглядом. — Она была невинна в первую брачную ночь, представь себе.
— Как Иисус?
— Лучше, чем Иисус! — хмурится Морис. — Как чертова Мать Иисуса! Как Дева Мария, ни один мужчина к ней не прикоснулся!
Джонти полностью захвачен этой мыслью.
— То есть ты чувствовал себя Богом, Морис, в первую брачную ночь и все такое? Готов поспорить, что так!
Морис весь ощетинился от едва сдерживаемой злобы, он сурово смотрит на Джонти. Однако решает, что Джонти слишком наивен, чтобы на него обижаться.
— Ну что ты за парень… — Морис кладет руку Джонти на плечо. Затем смотрит на него со слезами на глазах. — Чувствовал, Джонти. Да, именно так я себя и чувствовал.
— Наверняка это было суперклево.
Морис кивает и достает сигарету из золотого портсигара. Этот портсигар — его отличительная черта, он очень важен для Мориса. Он считает, что шотландские курильщики повинны в том, что сами навлекли на себя запрет на курение, потому что выглядели как нищеброды, ходили с торчащими из карманов ужасно безвкусными пачками сигарет. Неужели это так сложно и хлопотно переложить сигареты в портсигар, как это делали раньше? Тогда жизнь состояла из ощущений. Морис закуривает «Мальборо» и приглаживает назад свои длинные, жирные седые волосы, которые упали на глаза, пока он снимал очки. Джонти смотрит, как непослушные локоны тут же снова ложатся Морису на лицо, и теперь Морис напоминает ему хайлендскую корову или скорее даже, думает Джонти, учитывая большие желтые зубы, шетлендского пони. Морис снова отводит волосы назад.
— Ты говорил с ней? С моей малышкой Джинти?
— Нет, я пытался дозвониться, но там просто идут гудки. Если честно, Морис, я думаю, она может знать, что это я, и поэтому она не отвечает, не берет трубку, точняк, не берет трубку. Ага. Ага.
Морис трясет головой:
— Нет, не в этом дело, потому что она не берет трубку, даже если я ей звоню, — размахивает своим телефоном Морис. Джонти чувствует, как в кармане спортивок телефон Джинти трется об его собственный телефон. — О чем же вы еще спорили? — Морис смеряет Джонти одним глазом. — Кроме этих наркотиков, кокаина и парня в «Пабе без названия»?
— О деньгах, Морис, — произносит Джонти, почувствовав вдохновение.
— Да, с ними туго, и то правда. Да когда с ними было не туго?
— Верно, Морис, когда с ними было не туго!
Тут в кармане у Джонти раздается звонок. У него два телефона, его собственный и Джинти, и на обоих на звонке стоит «„Хартс“, „Хартс“, славные „Хартс“».
— Ты не хочешь, черт возьми, ответить?
Джонти встает и вытаскивает из кармана звонящий телефон. Он уверен, что ставил телефон Джинти на вибровызов. Но в руке у него все же оказывается ее трубка, она отличается от коричневого телефона Джонти тем, что вставлена в розовый чехол а-ля граф Розбери. Джонти с трудом сглатывает слюну, телефон продолжает звонить.
— Возьми свою чертову трубку! Может быть, это она, из телефонной будки или еще откуда! — сверкает глазами Морис.
И, медленно отходя к окну, Джонти отвечает. Он прижимает телефон к уху.
— Это ты, Джинти? Это Энджи! Куда ты пропала, Джинти? Это ты? — Джонти молча сбрасывает звонок.
— Кто это был? — интересуется Морис, пролистывая список телефонных номеров в собственном мобильнике.
— Ошиблись номером, — отвечает Джонти, — ну или не ошиблись, точняк, ну ты знаешь, опять эти, которые все пытаются продать тебе страховку.
— Вот мать их, достали уже, — ворчит Морис и продолжает возиться со своим телефоном, но уже более рассеянно. Он поднимает глаза на любовника своей дочери. — У меня нет денег, Джонти. Да ты и сам это знаешь, и Джинти знает. Я бы помог вам, если б мог, но я и сам едва свожу концы с концами. Видел все эти красные счета? Только от одного откупишься, другой уже тут как тут. — Морис качает головой.
Джонти тоже качает головой, потому что считает, что Морис прав.
— Ты прав, Морис, точняк, на самом деле, ты прав!
— Женщины. — Морис закатывает глаза и на несколько коротких секунд из-за этих очков и того, как падает свет, он так сильно напоминает Джонти свою мертвую дочь, что Джонти невольно охает. — Я не говорю, что с Джинти легко. — Морис совсем не замечает безысходность на лице Джонти. — Она росла сложной девчушкой. — Его лицо кривится в печальной улыбке. — Знаешь, я удивлен, что вы так долго были вместе. Я думал, она рассорится с тобой так же, как и со всеми, кто был прежде. Разумеется, Джонти, среди тех парней тоже были хорошие, и предостаточно! — Морис останавливает свой многослойный взгляд на Джонти. — Надеюсь, тебя не обижает то, что я говорю, Джонти? Но ты ведь знал, что к чему! Сам это сказал! Я про ссору! Про того парня! В «Пабе без названия»!
Но Джонти не хочет ничего этого слышать, нет, не хочет.
— Нет, Морис, конечно, ты имеешь право высказать свое мнение, точняк, точняк, высказать свое мнение, точняк… — рассеянно произносит он и снова садится на диван возле Мориса.
— Так что, у нее другой парень? Я не имею в виду какого-то там бродягу с пакетиком кокаина в кармане! Ты что-то недоговариваешь, верно? — Двоящиеся стеклянные глаза Мориса гипнотизируют Джонти. — Она наверняка сейчас живет у кого-то еще! Опять водит кого-нибудь за нос! Так ведь?
Мозг Джонти вскипает, но наружу выходит только мрачное бормотание:
— «Паб без названия»… это плохое место. Точняк, плохое.
— Заметь, Джонти, это не я сказал! Прежде чем ввести запрет на курение у себя в пабе, этот Джейк рассказывал всем направо и налево, что он скорее сядет в тюрьму, чем согласится на это. Вступил в КУКиШ, все такое! Его фотографию даже показали в новостях! А потом, как только они вводят запрет, он вышвыривает меня за то, что я затянулся! Говорит: «Это мой хлеб». — Лицо Мориса вспыхивает ненавистью. — Этот ублюдок вогнал нож в спину шотландских курильщиков!
— Вогнал…
— Ага, я иногда туда захожу и ничего не говорю на этот счет. Просто сажусь в углу и смотрю, молча его осуждаю, Джонти. Осуждаю его от лица всех потребителей табака в Шотландии. Проклятый лицемер!
— Осуждаешь…
— Но вот ты никогда не осуждаешь мою малышку Джинти, и мне это нравится. Да, ты ей предан, и мне нравится это в тебе, Джонти, — повторяет Морис и, кажется, уже хочет встать с дивана, но вместо этого подсаживается поближе к Джонти и кладет ем