— Черт… о, да… — говорит он. — У меня есть кое-какие хорошие новости. Этот говнюк, Лорд Гленжопотрах, у которого третья бутылка виски и который не отвечал на мои звонки, наконец-то сдался. Ларс и его ребята выдвинули ему наше коллективное предложение. Конечно, козлы этого Макфонтлероя играют по-жесткому, но, думаю, сделка состоится.
— А про второй бутл по-прежнему ничего не слышно?
— Нет… — говорит Ронни и вдруг снова впадает в уныние. — Она как будто испарилась. Мой частный детектив круглыми сутками следит за Мортимером, но пока никаких доказательств того, что бутылка у него, нет.
Я знаю, что порадует этого придурка.
— Я дал твой номер Сэл.
— Ого! Думаешь, она позвонит?
— Да кто их знает, этих телок, приятель? Но можешь быть уверен, на твоей стороне известность и благосостояние, а это куда более сильный афродизиак, чем высота твоей колонны, сечешь, да?
Ронни не отвечает, но, думаю, больше тринадцати сантиметров он не выдаст.
Мы выезжаем на М8 и вклиниваемся в поток. Чуть больше чем через час мы оказываемся на месте. Поле большое, открытое, деревьев и кустов совсем мало, поэтому ветер становится определяющим фактором. Мы стоим на фервее, Ронни перебирает клюшки и наконец вытаскивает одну такую, зараза, толстенную.
— Гольф — это круто, Терри. Поверь мне, когда тебе за сорок, секс отходит на второй план. Но только не гольф. — Ронни улыбается и показывает мне базовую стойку для удара. Он делает несколько пробных свингов, а затем отдает мне клюшку. — Это короткая лунка пар-три.
Я смотрю перед собой и представляю на этом маленьком мячике паршивую физиономию Кельвина. Смотрю вперед, на фервей. Оглядываюсь, замахиваюсь и посылаю чертов шарик. И он действительно, сука, летит: далеко и ровно. Он падает на грин[47] и останавливается довольно близко к лунке.
Ронни охает и таращит на меня глаза.
— Ого! Вот это да, Терри! Не знаю, то ли «новичкам везет», то ли у тебя настоящий талант!
Мы идем дальше, мой мяч лежит близко к лунке, значительно ближе, чем мяч Ронни. Но с паттингом я лажаю и заканчиваю за четыре удара, вместо двух. Ронни делает пар.
Следующие пару лунок та же херня. У меня получается первый удар, но этот сраный паттинг — полная заеба! И тут до меня доходит, как до жирафа: все трудности в жизни случаются оттого, что ты не можешь попасть в дырку! Вот в чем вся суть гольфа, попасть в дырку и преодолеть все препятствия на пути к ней! Когда игра заканчивается, я рассказываю об этом Ронни, и он отвечает:
— Ты очень хорошо играл, Терри, у тебя свинг — как у настоящего самородка, а это лучший задаток для игрока в гольф. Тебе нужно только научиться концентрироваться, когда играешь паттингом.
Мы идем в гольф-клуб пропустить по стаканчику. Затем к нам приходят Ларс с Йенсом и этот агент. Ларс с каменным лицом произносит:
— Они хотят сто восемьдесят штук за третью бутылку.
— Да за такие бабки мы у них ее с руками оторвем!
— Фунтов, а не долларов.
— Ублюдки! Ты сказал им, что их осталось только две и теперь эта бутылка стоит меньше?
— Для нас она меньше не стоит. Она стоит больше, и он это знает.
Ронни пожимает плечами:
— Ладно, оформляем сделку. Я позвоню своим ребятам — только не этому сраному Мортимеру — и скажу, чтобы они перевели деньги на твой счет.
Ларс кивает головой, очень медленно, совсем как злодей в Бонде.
— Само собой разумеется, что, как только сделка состоится, эта бутылка останется у меня на хранении до тех пор, пока мы не сыграем партию, — говорит он, глядя на тупенького агента. — Это более чем справедливо, учитывая как хорошо ты обеспечил сохранность предыдущей бутылки.
Ронни выпрямляется, как будто собирается поспорить, но, подумав еще немного, сползает обратно в кресло.
— Боюсь, что мне нечем крыть, — говорит он.
Я уже прикипел к Ронни, но, если бы не капитал его отца и связи в Лиге плюща, быть ему клерком с лоснящейся задницей в архиве Собеса.
— Я верю, что бутылка не у тебя, но она исчезла, пока находилась под твоим присмотром, — говорит старый актеришка. — Следовательно, мы должны применить к тебе штрафные санкции. Мой помощник Йенс — достойный игрок, — тут он смотрит на меня, — мы будем играть парами. Тебе составит компанию твой партнер. — И он снова смотрит на меня.
— Я не играю в гольф, приятель, — говорю я.
— Терри сегодня первый раз в жизни держал в руках клюшку! — говорит Ронни.
— Я был с тобой не до конца откровенен, — улыбается Ларс. — Я уже приобрел бутылку под номером три на свои собственные деньги. Теперь у каждого из нас по одной бутылке.
— Мы же договорились, что две оставшиеся бутылки будут куплены совместно и разыграны…
— Так и было, пока ты не потерял одну из них. Теперь у каждого из нас по одной. — Он кивает Йенсу, и тот открывает чемодан, в котором лежит стеклянная бутылка в форме огурца. — Играем на две бутылки, твою и мою, вместе с партнерами, которыми будут эти двое.
Ронни нахрен лишается дара речи и отвечает только, что подумает. Ларс советует ему не думать слишком долго.
Мы садимся в кэб и едем обратно в Эдинбург.
— И что ты будешь делать?
— Он знает, как сильно мне нужны эти бутылки. Ставки высоки, победитель получает все. Две бутылки или ничего.
— Ты же не можешь…
— Думаю, мы сможем уделать этих говнюков, Терри!
— Ни за что… ты не можешь доверить мне игру, где на кону эта бутылка, Ронни, я знаю, как это для тебя важно, — говорю я и сам не могу в это поверить.
Этот придурок с телика, этот парень-миллиардер, встречавшийся в «Продажах» со всякими высокопоставленными педиками из Лиги плюща, этот задрот в меня верит! Как, в общем-то, и должно быть. Но теперь этот придурок должен заставить меня, Джуса Терри, поверить в него.
— Мне нужны все три, — не унимается он, — и этот говнюк держит меня за яйца. Я даже готов поспорить, что исчезновение второй бутылки — его рук дело; возможно, они вместе с Мортимером…
— Я в игре, Ронни, но мне нужно как следует потренироваться.
— Это я тебе обеспечу! Мы будем торчать на поле целыми днями, Терри, а когда меня не будет в городе, ты будешь тренироваться с этим гольф-проф-говнюком!
И я, сука, думаю: а ведь это может сработать, мать твою. Ронни играет лучше, чем Ларс, и даже если Йенс играет лучше, чем я, у нас все равно, сука, есть шанс!
В общем, день складывается совсем неплохо. Вечером, пока я сижу дома и читаю этого «Моби Дика», раздается звонок в дверь. Хорошо, что я не открыл, потому что это Суицидница Сэл. Сука, хоть бы она писала пьесы так же хорошо, как умеет лезть в постель, тогда Ронни наконец-то избавит меня от нее. Я выглядываю из-за занавески и вижу, как она уходит. Как только на горизонте становится чисто, я выхожу в «Хэмильтонс» за молоком. Когда я возвращаюсь, в дверь снова звонят и я подсаживаюсь на очко. Затем приходит сообщение от Джейсона: «Давай, Терри, открывай. Я внизу».
Я открываю. Я рад его видеть и стискиваю его в объятиях. Он кажется зажатым и напряженным, только похлопывает меня слегка по спине. Когда я его отпускаю, он спрашивает:
— В чем дело?
Кажется, он немного раздался в плечах, подкачался, что ли, таскал железо, наверное. Пострижен под машинку. В нем гораздо больше от Люси, его матери, особенно глаза, брови, вот это все, от меня не то чтобы много.
— Я так рад тебя видеть!
— Я тоже рад тебя видеть! Я приехал навестить маму и подумал…
— Знаешь, я тобой горжусь, — выпаливаю я.
— Терри, это на тебя не похоже…
— Зови меня папой, сынок.
— Вот это уже совсем страшно. C тобой все в порядке?
В общем, я рассказываю ему про весь этот сраный замес.
После рассказа о моих злоключениях, Джейсон смотрит на меня и говорит:
— Мне правда очень жаль. Я знаю, что ты всегда был сексуально активен, что это важная часть твоей жизни и тебе нравится сниматься в… ну, ты знаешь, эти видео.
По какой-то причине мне становится не по себе. Как будто на меня уставилось все человечество. Обычно я забиваю на это чувство, но только не сейчас. Я едва могу смотреть Джейсону в глаза.
— Готов поспорить, я поставил тебя в неловкое положение, снимаясь в порнушке и все такое, пока ты учился в колледже.
Джейсон только смотрит на меня и улыбается своей слабой полуулыбкой. Он всегда был счастливым мальчиком; казалось, ничто не может его огорчить. Серьезный, все такое. Загадочный, как сказал бы Рэб Биррелл в чатике для интеллектуалов. Он считает, что в прошлом столетии вмазать кому-нибудь по зубам значило сделать некий постмодернистский жест, а теперь это очевидное «реакционерство».
— Я всегда старался относиться с уважением к выбранному тобой занятию.
— Это правда, — говорю я ему. — Ты всегда был отличным мальчуганом, и я всегда тобой гордился.
— Э-э-э, спасибо… — говорит Джейсон, — но ты никогда прежде не был так откровенен…
— А может, и стоило. Может, в этом-то и была проблема! Какой из меня вышел отец?
Джейсон качается головой и пожимает плечами:
— Не стоит начинать этот разговор. Я хочу сказать — ты тот, кто ты есть, и я люблю тебя. Ты ведь это знаешь, верно?
Я чувствую, как у меня в горле застревает теннисный мячик и на глаза наворачиваются слезы. До меня впервые доходит, что он действительно меня любит. Любит, вопреки… всему. Он всегда был рад просто побыть со мной. Жаль, что я не смог дать ему большего.
— Я люблю тебя… сынок. Ты точно это знаешь?
— Конечно знаю. Я всегда знал.
— Но отец из меня был никакой. Так ведь?
— Отцы бывают разных форм и размеров. Не хочу вешать тебе лапшу на уши, Тер… папа. В традиционном понимании моим отцом всегда был дед. И мама. Вдвоем они давали мне все, что было нужно ребенку, — говорит Джейсон, а я поднимаю глаза и вижу, как он обеспокоен тем, что я совсем пал духом и сижу повесив голову. — Но…
Я заставляю себя поднять глаза.
— Ты нашел свое место в моей жизни, когда я стал подростком. Ты был моим лучшим другом и таким старшим братом, о котором я мог только мечтать. И поверь мне, в тот момент это было именно то, что нужно.