инения. Тянет года на три тюрьмы.
Организация «Нет — войне» обратилась к Франжье, чтоб он взял на себя защиту. Заплатили хорошо. Потому что, замечу, хотя Франжье и защищает правое дело, но не бесплатно. И претензий, по-моему, к нему нельзя предъявлять: жить-то всем надо, контору содержать, нам, между прочим, платить. Словом, бизнес есть бизнес.
Франжье взялся за дело, как всегда, энергично и серьёзно. У него только вид эдакого плейбоя — чёрные усики, безукоризненный пробор, загорелый, одет по последней моде, на груди массивный золотой знак зодиака.
Тезисы защиты таковы: никто не может доказать, что в мегафон кричал именно студент, никто не может доказать, что он давал указания демонстрантам — мало ли что он говорил, может быть, рекламировал зубную пасту? В чём оскорбление президента «дружественной страны», если его изобразили сидящим на гробе, на котором написано «мир»? Так в чём же здесь оскорбление? Президент только и делает, что грозит войной, требует вооружаться и пр.
Вот мне как раз было поручено составить досье на эту тему. Ну и работка! Я горы газет на трёх языках перечитал. Посмотрел в городской библиотеке видеозаписи президентских речей. Всё выписал. Получилась здоровая тетрадь. Доказательства убедительные. Бюджет военный довёл чуть не до триллионов? Довёл. Производство нейтронной бомбы, химического оружия, космических лазеров санкционировал? Санкционировал. Все переговоры по разоружению прервал? Прервал. Словом, много чего.
Нарушение уличного движения тоже отпало. Франжье доказал, что возле базы никаких улиц нет. И сопротивления властям не было — один из студентов заснял на плёнку весь эпизод ареста подсудимого: с начала до конца он не сопротивлялся.
Обвинения отпадали одно за другим, осталось лишь два — кричал оскорбления в мегафон и руководил митингом. И тут, как назло, оказалось, что один из сержантов базы, неизвестно зачем, взял да и записал всю сцену карманным диктофоном.
Полиции об этом ничего не было известно, а мы узнали. Как? — не скажу, у Франжье свои источники информации. Он поручил мне и Гудрун встретиться с этим сержантом и попросту купить у него компрометирующие плёнки.
Встретились. Солдаты с базы частенько заходили в городские кабачки, переодевшись в штатское, конечно. Впрочем, поскольку языка они не знают, их сразу же узнавали. Не то, чтоб народ очень любил этих гостей, но денег у них много, расплачивались щедро, и хозяева ресторанов их оберегали. Ну и, конечно, многие девки к ним липли, потому что жизнь не такая лёгкая сейчас, чтобы пренебрегать возможностью заработать. Случались и неприятности — то напьются солдаты и нахулиганят, изобьют кого-нибудь, таксиста ограбят, женщину изнасилуют, то их побьют. Но они за своей колючей проволокой недосягаемы. Они экстерриториальны. Их даже нельзя арестовать, сразу надо передавать их же военной полиции. Ну а те раз-два и готово — они уже дома за океаном. То ли наказали их строго, как об этом начальство сообщает, чтобы всех успокоить, то ли освободили, то ли в генералы произвели — этого никто не узнает.
Одним словом, Гудрун через подружку того сержанта подобрала к нему ключи, и вот мы сидим втроём за столиком, угощаем его (за счёт адвокатской конторы «Франжье и сын», разумеется) и ведём тонкий подготовительный разговор.
Слушал он, слушал и говорит:
— Кончайте дурака валять, ребята. Вам запись того цирка нужна. Так?
— Ну так, — говорю. Уже ясно, что вся наша дипломатия ни к чему.
— Сколько? — спрашивает.
Я называю цифру, предварительно согласованную с шефом.
— Немного, конечно, — морщится. — Да ладно. Деньги с тобой?
— Со мной, — говорю, — а плёнки?
— А плёнки со мной. Что ж я, совсем идиот? Не догадывался, зачем пригласили?
Мы совершаем экономическую операцию «товар — деньги». Некоторое время, довольные друг другом, едим и пьём, потом я спохватываюсь:
— Слушай, а ты копии не снял случайно?
— Не снял, — смеётся, — можешь быть спокоен. — Помолчал, потом говорит: — И денег с вас мало взял, и копии не снял, потому что по душе мне тот парень ваш. Правильно он всё говорил. Ни к чему нам торчать у вас тут. Расползлись по всей Земле, как клопы, никому спокойно жить не даём. Словно у нас дома забот мало. Эх! — Парень покачал головой. — А что деньги взял, так я через неделю домой отбываю, у меня семья, мне жить надо.
Встал, попрощался и ушёл. А мы с Гудрун ещё долго сидели. Потом она говорит:
— Надо было отдать половину, остальное себе оставить. Шеф всё равно бы не узнал.
Посмотрел на неё с удивлением — неужели это всё, что взволновало её в этой встрече? Я лично долго потом вспоминал: всё же такое трудное задание и так легко и успешно выполнил. Теперь-то уж Франжье своего подзащитного точно выручит. И ещё… И ещё я всё не мог забыть этого солдата. Как он говорил. Значит, и среди них есть, кто понимает, что к чему…
Ну а процесс Франжье выиграл, студента оправдали, и втайне я гордился, что и моя доля участия в том есть.
В общем первые два месяца, что я работал тогда у Франжье, были счастливыми.
Последними счастливыми месяцами в моей жизни…
Эх, если б знать! Чёрт возьми, какой уже раз я это говорю? Ну и что? Вы, благополучные, вам никогда не приходилось жалеть о том, что сделали? Или не сделали? Что не знали наперёд, не догадывались, не предвидели, что будет? Никогда не приходилось? Нет? Ну, что ж, радуюсь за вас. Дай вам бог, чтоб и дальше так было. Только позвольте в этом усомниться. Знаете, как французы говорят: «Если у вас всё хорошо, не огорчайтесь, это скоро пройдёт». Да нет, зла вам не желаю.
Только почему я один, ну, не один, и другие, такие как я, должны расплачиваться? Потому что мы болваны? Ничего не понимаем? А не потому ли, что марионетки? Но ведь есть те, кто дёргает за верёвочки. Почему вы с них не спрашиваете? Руки коротки? Ничего, дойдёт и до них очередь… Найдутся поумней нас — спросят.
Отвлёкся, извините.
С июля началась для меня чёрная полоса. Не сразу, конечно.
В июле наш шеф взялся за очередной процесс. Расскажу и здесь, в чём было дело.
Группа молодёжи из организации «Свастика» устроила большую демонстрацию под лозунгом «Долой империалистов! Назад к "новому порядку"!». Ребята там ещё те, помните, я про одного вам рассказывал. Он хоть в Германии никогда не был, а «новый порядок» хочет по всему континенту установить. Значит, вышли они со своими знамёнами со свастикой, с разными лозунгами, песнями. Демонстрацию сопровождает полиция… чтоб её не обидели. Вообще-то так полагается, чтоб полиция сопровождала. Этих коричневых нигде не любят, так что при случае могут намять им бока. У нас ведь демократия, как же! Хоть на улицу выходи с лозунгом «Побольше Дахау на душу населения!», всё равно, не тронь тебя. Это только коммунистов не касается — их трогать можно.
Идут себе эти демонстранты, а на тротуаре народ стоит. Смотрит неодобрительно, но молчит. И вдруг на каком-то углу толпа молодёжи — как засвистят, как заорут: «Долой!», «Фашисты!»
Сначала эти, из «Свастики», растерялись, а потом смотрят, молодых-то тех немного, и как ринулись на них. Замечу: они с голыми руками на свои демонстрации не ходят. Повытаскивали кастеты, железные палки, ножи, дубинки и пошли молотить. Полиция… Что, думаете, вмешалась? Как же! Она в таких случаях не вмешивается. Лейтенант, как он сам потом говорил на процессе, стал «увещевать» нарушителей порядка и арестовал… одного. А из тех ребят человек десять увезли в больницу.
И вот процесс.
Арестованного обвинили в хулиганстве, нарушении порядка и сопротивлении властям и т. д. и т. п. — он всё-таки изловчился и одному полицейскому смазал по роже. Ну и самому, конечно, тоже досталось.
Франжье построил защиту по классическому образцу — необходимая самооборона. Толпа молодёжи, дескать, напала на мирную демонстрацию, и подзащитный вынужден был обороняться. И то, что он разбил лицо одной девушке и вывихнул руку другой, — лишь вынужденная самозащита. Тем более с полицией. Его начали избивать, он инстинктивно размахивал руками, защищая лицо. Ну и нечаянно задел полицейского. Готов принести извинения.
На этот раз мне было поручено найти свидетелей, которые могли бы подтвердить факт нападения кучки безответственных хулиганов на мирных, никого не трогавших демонстрантов.
Конечно, эти, со свастикой, не ангелы, размышлял я, даже, наверное, мерзавцы, но ведь они шли под лозунгом «Долой империалистов!». Ну, дураки, ну, тёмные люди, но лозунг-то справедливый. Прозреют. Удивительным было другое — подрались-то они с левыми, у которых тот же лозунг «Долой империалистов!». Только методы другие. Так что ж, неужели не могли поладить, найти общий язык? Поразительно. Борются за одно дело и дерутся, готовы прямо убить друг друга!
Во всяком случае, нечего сажать в тюрьму этого несчастного парня, хотя, конечно, отправлять в больницу тех ребят и ему и его дружкам тоже не следовало.
Свидетелей оказалось найти нелегко.
Поболтался я по той улице. Зашёл в одно кафе, в другое, в пару магазинов. Пустой номер. Никто не захотел свидетельствовать в пользу «Свастики». А в одном кафе ко мне подошли трое здоровых парней и сказали: «Катись-ка отсюда, а то из-за тебя нас за убийство привлекут». Я даже сначала не понял. «За какое убийство?» — спрашиваю, как дурак. «За твоё, — отвечают, — за то, что тебя, нацистского прихвостня, к твоему любимому Гитлеру отправим. Так что мотай, пока цел». Ну, я не стал задерживаться.
И всё же свидетелей нашёл. Двоих.
Один, такой усатый господин, к сожалению, всё время был под мухой, и перед судом Франжье на два дня запер его прямо в помещении конторы. «Я, — говорит этот усач, — всё, что хотите, покажу! Я бунтарей сам бы перестрелял этими руками!» На всякий случай спрашиваю: «А тех, из "Свастики", вы не считаете за бунтарей?» — «Какие же они бунтари, — говорит, — они же за старый "новый порядок"!» Всё ясно. Поговорил с ним шеф, и действительно, он на суде сказал всё, что нужно.