С трудом поднялся на ноги. Голова не кружилась, хотя горечь во рту не прошла.
Внезапно он ощутил такую острую, такую жгучую тоску, словно это была физическая боль. Ему стало трудно дышать, он жадно хватал ртом воздух.
Этот ветхий дом с мебелью давно минувших времён, эта душная комната, где пахло пылью, стариной, пóтом, эти чужие ему люди, которые улыбаются тебе, хлопают по плечу и в любую секунду могут предать или выкинуть, как старые туфли… Эта женщина, там, в ванной, самое близкое ему сейчас существо. Эта страшная женщина, которая так крепко сжимает его в объятиях своими сильными руками и которая может этими же руками задушить его в припадке безотчётной ярости.
Эта кошмарная, эта обречённая жизнь…
А там, позади, остались лекции, весёлые шумные студенческие сборища, тренировки, соревнования. И Эстебан — настоящий верный друг. Не беззаботная, нет, но славная студенческая жизнь. Навсегда теперь утерянная…
Ар сел на постель. Ему казалось, что сердце его сейчас разорвётся. Он обхватил голову руками и чего-то ждал.
Скрипнула дверь ванной, вышла Гудрун. На ней был белый, короткий для неё махровый халат. Мокрые роскошные волосы рассыпались по плечам, от неё пахло лавандой.
— Собирайся, Ар, — сказала она тихо. И словно всё это время читала в его душе, как в раскрытой книге, добавила: — Собирайся, обратной дороги нам всё равно нет.
Она подошла к Ару и поцеловала его в щёку. Ар растерянно посмотрел на неё. Как-то странно всхлипнул и поплёлся в ванную.
Когда они спустились вниз, оказалось, что «дорогой гость» и Франжье уехали.
Рика приготовила завтрак — яичницу с беконом и кофе. Из приёмника лились бодрые танцевальные ритмы, а на экране включённого телевизора мелькали кадры детских мультфильмов. Сквозь раскрытое окно проникали в столовую запахи осеннего леса, свежий ветерок, лучи нежаркого солнца.
Всё это несколько приободрило Ара.
Гудрун нежно обняла его, озабоченно пощупала синяк на плече, шепнула: «Прости, ты сам виноват. Можешь побить меня». — «Не премину!» — прошептал в ответ Ар.
Рика, как всегда в весёлом настроении, удивительно красивая и свежая (так, по крайней мере, казалось Ару), рассказывала, как её напугала неизвестно откуда появившаяся кошка, бесцеремонно забравшаяся к ней под одеяло.
— А куда делись шеф и Рони? — спросила Гудрун.
— Уехали в город — готовить наш переезд.
— Переезд?
— Конечно. Не сидеть же нам здесь всю зиму, словно медведям в берлоге, — заметила Рика. — С тоски помрём. Вам-то хорошо — голубкам. А мне, несчастной, одинокой женщине, каково?
— Могу одолжить Ара, — серьёзно предложила Гудрун.
— Да нет, — рассмеялась Рика, — я старомодна. Это ваше доисторическое смешение полов не по мне.
— Неплохо бы и меня спросить, — проворчал Ар. — В крайнем случае можете разыграть меня в кости. А кто этот Рони Кратс, «дорогой друг»?
Рика молча пожала плечами. Она перестала улыбаться, стала убирать со стола, то ли не хотела говорить, то ли действительно не знала.
— Он, кажется, большой спец по нашим делам, — настаивал Ар. — Только почему он маскируется под хиппи? Парик какой-то дурацкий нацепил. Зачем всё это?
— Может, потому, что своих волос не хватает, — улыбнулась Рика. — А джинсы — чтобы моложе казаться. Может, он хотел понравиться Гудрун?
— Он мне и понравился, — сказала Гудрун. Она поглощала вторую порцию яичницы, запивая её кофе. — Он, видно, мастер своего дела. Уж такой не попадётся. У него есть чему поучиться.
Ар хотел было возразить, но он пребывал в благодушном настроении и ему не хотелось спорить. Да и, честно говоря, Гудрун была права.
— Мы его ещё увидим? — спросил он.
— Наверное, — ответила Рика. — Но когда, не знаю. Он ведь без конца мотается по свету.
— Да? — заинтересовался Ар. — Он не коммивояжёр случайно?
— Коммивояжёр, — пропустив иронию мимо ушей, серьёзно ответила Рика. — У него хороший товар, и торгует он им неплохо.
— Что за товар? — снова задал вопрос Ар.
— А сам не догадываешься? — усмехнулась Рика. — Я не точно выразилась. Он не коммивояжёр. Он, как бы это сказать, начальник отдела экспорта транснациональной промышленной корпорации.
— Какой корпорации? — не унимался Ар.
— Промышленной, — снова усмехнулась Рика, — одной промышленной корпорации.
— И что она производит?
— Она производит то, что нужно. — Рика потеряла терпение, она смотрела теперь на Ара холодно и неодобрительно. — И не задавай глупых вопросов. Тем более что сами мы в этой корпорации обыкновенные рабочие. Пока ещё даже не очень высококвалифицированные, как тебе вчера было убедительно разъяснено.
Она направилась на кухню, а Ар продолжал задумчиво сидеть за пустым столом.
Потом он вышел в сад, миновал ветхую, державшуюся на одной петле калитку и углубился в лес.
Лес был настолько густой, что казался чёрным. Он поднимался по склонам невысоких гор, обступивших долину с трёх сторон. Вся земля была покрыта жёлтой и бурой осенней листвой. Тяжёлый могучий запах древнего бора сливался с ароматом альпийских лугов, долетавшим откуда-то сверху, с гор, невидимых сквозь густые заросли. Меж жёстких кустов поблёскивала покинутая паутина. И, словно отмечая время, падали с глухим звуком крупные жёлуди.
Ар долго бродил по неприметным тропкам, по заросшим просекам. В одном месте он набрёл на гнездо птицы, в другом — на нору неизвестного зверька, посидел на замшелом камне возле холодного ручейка, беззвучно бежавшего у подножия горы.
Хорошо и спокойно было в этом могучем чёрном лесу! Здесь шла своя извечная жизнь. Но всё ли здесь так спокойно и мирно?..
Взять хоть вот эти дубы, они отнимают свет у молодой поросли. И эта поросль рано или поздно задушит старые деревья. И эти жуки, что поедают мушек, и птицы, что клюют жуков! Да здесь такая война идёт, в этом спокойном лесу, такое уничтожение! Это не мирный лес, а поле сражения — жестокого, беспощадного, не на жизнь, а на смерть!
И так везде — в лесу и горах, в морях и в пустынях. И в городах тоже. Всюду одни живые существа уничтожают других. Неважно, дуб ли осину, акула ли рыбёшку, птица жука или человек человека! Какая разница? Это закон жизни. Просто есть те, кто уничтожает, и те, кого уничтожают. Важно быть в числе первых, обязательно в числе первых!
Он и стал в их ряды. Он теперь будет уничтожать, давить, убивать. Такая уж выпала ему доля. И пусть те, уничтоженные, раздавленные, не обижаются. Значит, у них доля иная. Таков закон жизни.
Он шёл теперь по лесу широким шагом, вдыхая всей грудью напоённый ароматами воздух, шёл быстро, высоко подняв голову и насвистывая…
Шёл Ар, боец «Армии справедливости». Он воображал себя сверхчеловеком!
Вернувшись, он застал Гудрун и Рику у телевизора. Они сидели молча, нахмурившись. Гудрун курила. Рика нервно барабанила пальцами по подлокотнику кресла.
Ар собрался было нарушить тишину какой-либо весёлой шуткой, но, взглянув на экран, замер.
С экрана на него смотрело его собственное изображение. Слегка приглушённый голос диктора вещал: «…особо опасны. Они вооружены и готовы на всё, так как список их преступлений заслуживает высшей меры наказания в нашей стране — пожизненного заключения. Всех граждан, могущих сообщить какие-либо сведения о местонахождении или передвижении преступников, просят немедленно позвонить по указанным телефонам. Напоминаем: тем, кто поможет найти преступников, газета "Вечер" выдаёт солидную премию».
Наступила короткая пауза, и на экране возникла сверкающая сковородка с шипящим, булькающим маслом. Детский хор запел песенку:
На сковородке марки «Пшит»
Ваш бифштекс не пригорит!
Гудрун со злостью выключила телевизор.
— Сволочи! — крикнула она. — Сволочи! Как волков обкладывают. До моего отца добрались. И этот старый болван ничего лучше не придумал, чем обратиться ко мне с открытым письмом. Сейчас его будут повторять в третий раз. Сволочи!
Гудрун бросила сигарету, наступила на неё каблуком и, хлопнув дверью, вышла из комнаты.
Ар медленно подошёл к телевизору, включил, сел в кресло. Его бодрое воинственное настроение улетучилось без следа.
На экране вновь возник диктор.
«Дочь моя, — начал он читать обращение отца Гудрун, — ты не понимаешь, что они играют тобой, как кошка мышкой. Вы обречены играть роль призрачной банды, действия которой служат оправданием для "охоты за ведьмами". Твой путь — это путь, идя по которому ваше движение никогда не станет движением большинства… революция не свершится за один памятный вечер. Не проливай кровь, она падёт на тебя. Ты знаешь, я не поддерживаю революцию. Но преступление осуждают все. Раскайся. Сдайся властям. Господь простит тебя…»
Теперь телевизор выключает Рика.
— Гудрун права, — цедит она сквозь зубы, — её отец действительно старый болван, неужели они все не понимают — да, наши действия преступны, но разве преступление не есть одна из форм истинно революционного разрыва с обществом? Скажи, разве нет?
Она смотрит на Ара, в лице её нет сейчас ничего привлекательного, глаза сузились, на щеках играют желваки, губы плотно сжаты.
— Скажи, я не права?
— Я солдат, — бормочет Ар, — солдат «Армии справедливости». — И неожиданно зло добавляет: — Это вы там все дерьмовые теоретики. Всё базу подводите. А моё дело исполнять. Приказывайте, приказывайте! И не морочьте мне голову вашими дурацкими лозунгами.
Пока Гудрун, ругая на чём свет стоит своего «старого болвана» отца, курила сигарету за сигаретой, сидя на неубранной постели; пока Ар, проклиная этих «дерьмовых теоретиков», с отвращением тянул на кухне пиво; пока Рика, лёжа на диване у потухшего телевизора, мысленно корила себя за то, что связалась с «этими шизофрениками», — что поделывал в это время новый «дорогой друг» этой несвятой троицы, таинственный Рони Кратс, которого адвокат Франжье довёз до города и высадил на одной из окраин?