Когда мы разбогатеем, как нефтепромышленники, я мечтаю купить необитаемый, никакой стране не принадлежащий остров. Основать там свое государство. Приглашать туда на отдых веселых, скромных, нелепых людей с особыми способностями и талантами, которые никак в жизни не могут пробиться, потому что у них не хватает характера, сил, нахальства, наглости и денег. Пусть отдыхают мои милые от хамства и постоянной готовности к обороне, пусть общаются с подобными им, пусть влюбляются, находят друзей и вместе пусть становятся сильней. А я буду Главным Смотрителем этого острова. Я буду следить, чтобы в этот мой хрупкий мир не пролезли, не проникли, не просочились наглые, уверенные, крепкие жлобы с грязными ногами и намерениями. Я буду такая красивая столетняя старуха с седыми длинными патлами в роскошном рубище. Имя себе какое-нибудь придумаю. Например, Gray Lime. (На полях: Lime – известь, лайм, липа, лимон, птичий клей.) Седая Известь. Ну, время еще есть. А! И Мистер Гослин ко мне будет приезжать с семьей. С тремя детьми. Обожаю уже, уже! На остров мой приедет моя малышня… По вечерам мы будем сидеть у костра и разговаривать. Или молчать и смотреть на огонь.
Такая мечта. У меня. У Седой Извести.
#mister_goslin
Мистер Гослин открыл отопительный учебный сезон. Его повели в школу раннего развития знакомиться. Собирался туда Мистер Гослин основательно. Он, обстоятельный паренек, велел упаковать ему с собой две, а нет, три котлетки (на случай, если там кто-то не возьмет с собой котлетку), термос с теплым чаем с лимоном и маму Кузю для «магии поддержки». Это, конечно, Полина научила про магию поддержки. Она объяснила нам, что это означает, хотя Лали фыркнула и возразила, что это специальные опции в крутых компьютерных играх, где на самом деле предусмотрена обычная волшебницкая магия. Магия поддержки, магия призыва, магия исчезновения… Словом, придуманное что-то, лежащее на поверхности. Магия поддержки, Полина сказала, разлита вокруг нас, ты просто должен ее призвать. И поддержка будет. Потому что, если ты честен, всегда найдется человек, который тебя поймет, всегда будет что поесть и найдется место для ночлега. Полина рассказывала это очень давно, недели две или три тому назад, когда снега лежали вокруг дома, и казалось, улеглись они навсегда и таять уже не собираются. Но Мистер Гослин прислушивался, запомнил все и сообразил, как манипулировать взрослыми, в чем я его очень горячо поддержала. Он вместе с котлетами, термосом и мамой призвал творить магию поддержки самую сильную личность в нашей семье, вдову капитана дальнего плаванья (правда, второго ранга, – разочаровано цокал языком Мистер Гослин), капитаншу, отважную пиратку бабушку Агнешку. Он призывал и Полину, и мою подругу Лали, но они были в это время заняты тоже очень важными делами. Конечно, он мог бы призвать и меня, но, умненький, понимал, что я как рыцарь и защитник, как маг поддержки все-таки еще слаба и не удержу в руках свой двуручный меч. Но я пообещала брату думать о нем не переставая, не отвлекаясь на учебу, еду и сон. Я обещала ему потерпеть и даже не ходить в ванную «мыть руки», чтобы думать только о нем, брате моем Мистере Гослине.
Кузя тоже собрала все свои силы, наша пти-маман, приготовилась сидеть в раздевалке и ждать Мистера Гослина. А если он вдруг затоскует по своей вольной жизни, по своей семье, по своей маме, которая дала ему жизнь? Она готова быть рядом и подставить узенькое свое плечико, чтобы Мистер Гослин упал в ее объятья и всласть поплакал. Но ничего этого не понадобилось. Через минут тридцать открылась дверь, и Мистер Гослин вышел, удрученно покачивая головой. Он сообщил, что ходить сюда нет смысла, что все скучно, что это все он уже знает, и на украинском, и на русском, и на английском языке. Что лучше моих учителей Пауля Францевича, Оксаночки и Зины Иванивны учителей нет в мире. Учителя в школе раннего развития сюсюкали с Мистером Гослином как с маленьким, а большая округлая тетя подошла к нему, наклонилась – Мистер Гослин так и сказал: «наклонилась надо мной как гуфыня над Нильфом Хольгерффоном», – и спросила, заплатили ли мои родители за март и апрель. И пошли отсюда, мама, – сказал Мистер Гослин, – потому что они даже не поняли, как меня зовут. (На полях: Нильс Хольгерссон – персонаж любимой сказки Мистера Гослина. Она называется вроде «Путешествие Нильса с дикими гусями».)
Когда Мистер Гослин удалился соснуть (Полинино слово – соснуть, эх, не зря, не зря я валандаюсь у Полины сутками, наука не проходит даром), удалился соснуть часок после обеда, Кузя рассказала, что на вопрос, как его зовут, Мистер Гослин ответил: «Мифтер Гофлин», со свойственным ему достоинством и шепелявостью. А учительница, во-первых, объявила: дети, познакомьтесь, это Миша-Гоша, подмигивая Кузе, что мол, двойные имена сейчас в тренде. А во-вторых, Кузе она про Мистера Гослина сказала, что ему надо на реабилитацию к логопеду и психологу. И сейчас она позвонит. И они сейчас пойдут. И там надо заплатить совсем недорого, столько-то за десять уроков, и… «Спасибо, мы сами», – ответила Кузя, и они с Мистером Гослином удалились.
Словом, фокус не удался. Агния, гремя посудой, подытожила, проговорив своим несравненным низким голосом: «Отдадим мальчика в Гарвард». Кузя и Дима невесело рассмеялись. У нас ведь теперь даже нет возможности выкупить нашу бывшую, любимую нами, теплую веселую квартиру. И не только потому, что ее у нас украли, а потому что нет возможности оплатить даже первый взнос. Какой там Гарвард.
А я бы хотела, чтобы Мистер Гослин пел. Классику. В белой рубашечке с бабочкой. И еще жилетик с атласной спиной. Чтобы ему ставили подиум перед оркестром, потому что он маленький. И его объявят, он выйдет из-за кулис. Он смелый у нас. И первой скрипке протянет свою маленькую ладошку. И чтобы мужчина, который первая скрипка, был похож на доктора Варения Алексеевича. Ну вот, Мистеру Гослину помогают встать на подиум. И он поет Генделя «Ларго». Это из моей детской жизни самое любимое. После этого «Ларго» я больше не ходила в музыкальную школу. И в школу не ходила. И вообще не ходила.
Бесит. Опять. И тошнит.
Потом допишу.
#my_future_indefinite #mister_goslin #in_high_spirits
#в_приподнятом_настроении
Ну во-о-от… Мистер Гослин на сцене. И я такая сижу в седьмом ряду в центре. Белый воротничок. Темно-синее платье. Фу, нет, не синее… В школе все одеваются тупо в синее. Чо-то не катит совсем: телефоны меняются раз в год или в полгода. Компьютеры тоже. Лекарства новые изобретают. А форма у нас изменилась два раза в истории: из коричневой с белым стала синей с белым. Не, конечно, клетчатые юбочки там, жилеты… Но это как-то не приживается вообще. Форма синяя: пиджак, сарафан, юбка, брюки. Все синее. И кеды. Ка-пец. Я так понимаю, что кеды – это, как говорит Дима, признак личной свободы. Типа вот учителям, чиновникам, министрам – нате вам, синяя форма, а мне лично – кеды. Так пусть на концерте Мистера Гослина у меня лучше будет вишневое платье с белым воротником, который подарила miss Pauline. Это такой крутой воротник, который на коклюшках кружевницы плели. И коклюшки в их руках как птички: клю-клю-клю-клю. Воротник цвета топленого молока. И чтобы Полина сидела рядом. И Агния. И Кузя с Димой. И Лали с братьями и дедушкой. Ай, пусть все приходят с Лали: и братья, и родители, и дедушки, и прадедушка, и новая прадедушкина ворчливая жена-молодушка… И чтобы Тони Матоски тоже сидел с нами в седьмом ряду и держал Полину за руку. Вот я об этом мечтаю. Вижу нашего Мистера Гослина на сцене – и вот тогда я безмятежно плачу. Не задыхаюсь, ничего. Просто думаю, вижу и плачу. И слезы стекают мне в уши, потому что, когда я про это думаю, я лежу на спине, смотрю в белый потолок, чтобы не отвлекаться на окно или на складки одежек на стуле.
А вот еще я плачу, когда, например, много взрослых занятых людей спасают утенка из канализационного люка. И вытаскивают его после многочасовых попыток. Наверное, надо объяснить себе самой, почему я не плачу, когда спасают ребенка из-под завалов или взрослого. Ну, наверное, потому, что это долг человечества, закрепленный со всех сторон законами, которые нельзя нарушать. Нельзя не попытаться спасти человека. Запрещено. Кроме того, это считается грехом – не подать руку ближнему. А если спасают утенка, изначально придуманного жизнью, чтобы он все-таки вырос и только потом его сожрали, вот это вызывает во мне, в моей душе офигенное невероятное тепло, благодарность и любовь к людям и к жизни.
И еще – единство чувств. Не знаю, это правильно так говорить или нет. Вот концерт – опять концерт, да, но пока без участия известного сопрано Мистера Гослина – концерт большого голландского симфонического оркестра. Люди сидят восторженные, нарядные, почти такие же нарядные, как я на концерте Мистера Гослина, и вдруг в зрительный зал из всех дверей входят волынщики в высоких шапках и барабанщики в каких-то замысловатых беретах, идут важно, ритмично, играют марш, чтобы им удобно было шагать. Все в клетчатых килтах. Коленки мелькают в складках, голые, мосластые, беззащитные. Красиво как! И лица у всех ужасно детские, взволнованные. А потом звучит «Amazing Grace». То есть «Великая благодать». Полина говорит, что правильно переводить «Божья благодать». Ну правда Божья благодать, правда: люди в зале плачут, потому что невозможно не плакать – чувства эти, которые в душу не помещаются, такие хорошие чувства, многим незнакомые, они выливаются слезами. И эти волынщики с барабанщиками, которые идут, идут, идут, это ж сколько в мире прекрасных музыкантов, и величественная музыка, и еще та долговязая, тощая, страшненькая, как я, девочка-барабанщица в шапке наперекосяк, налезшей на ухо, девочка, которая замешкалась в проходе и чуть не упала, но чья-то рука в белой перчатке – хоп! – подхватила ее и поставила на место! И девочка-копия-я давай опять колошматить по барабану и шикарно крутить в руках палки с мягкими бомбошками на концах – бум-бум – оп, перекрутила – бум-бум! Та-дам, та-рам! Ну как не плакать, как же не плакать, что такое, оказывается, вообще существует в этом несправедливом мире, где умирают девочки с тоненькими пальчиками и убивают таких классных, ни в чем не виноватых пациков на востоке страны! Г