А Миша в ответ ей:
– Бабушка! Вайнштейнам нельзя? А Крузенштернам можно? Море, бабушка, это знаешь… Море, оно… Хочу в море! И не просто каким-то там, а обязательно военным морским офицером. Даже можно и на подводную лодку… Если что… – добавил тихо Миша и прикусил язык.
– Ка-во?! – бабушка хорошо понимала в медицине и не стала вызывать скорую, она быстро заглотнула таблеточку и только потом уже схватилась за сердце и свалилась в кресло. – Под-вод-ная ка-во?! Лод-ка?! Люди добрые! Все идите сюда! Вы слышали?!
Когда бабушка в ответ наобещала безжизненные тела всех родственников и знакомых на Мишкином пути в подводники, и что не доживет, и что позор на ее седую голову, и вспомнила про зов предков в белых халатах, которые все были врачи и беспокойно ворочаются сейчас на том свете, слыша, как Миша порочит фамильное дело… Когда она напомнила о существовании вокруг легкомысленных девушек, которые хотят замуж за морских офицеров. Он – в лодку и под воду, а она – шмыг из дому и… И что Миша, конечно, ошибется и, конечно, женится на какой-то, из семьи «потомственных цырульников и брадобреев», – позор! – кричала бабушка. Тогда Миша под давлением родственников и соседей – «Миша, пожалей бабушку!» – слова про подводную лодку обратно забрал, но все остальное продолжал тщательно и систематически мечтать.
Скажу сразу, он – да. То есть нет. То есть да – но нет. Уф-ф…
Нет, не то, что вы подумали. Хотя то – тоже! Он – да, поступил. В военно-морское училище, а потом еще в академию поступил. И ничего не помогло. Ни уговоры, ни угрозы, ни тени забытых предков, ни даже то, что в училище вместе с Мишей послали дедушку, чтоб он своим видом, тросточкой, прыгающей походкой и неистребимым черновицким акцентом быстренько скомпрометировал Мишу перед приемной комиссией и чтобы они вдвоем – Миша и его стремительный дедушка – еще успели назад домой и подать документы в мединститут. Ничего не помогло. Мишу не просто приняли, а схватили с руками и ногами, с его светлой головой и убежденностью, что море для мужчины – это все. Потому что все предметы он сдал блестяще, а его сочинение «Почему я хочу стать военным морским офицером» вообще было одним из лучших в истории училища и не содержало ни одной! ни одной грамматической, орфографической или стилистической ошибки.
Кто же, кто же научил Мишу так выражать свои мысли, мечты и чаяния? Кто разровнял площадку и тщательно выгладил трамплин, с которого мальчик взлетел и воплотил свою мечту в реальность? Кто он? Нет, дорогие мои, не он. Она.
Значит, однажды, когда вопрос подготовки к вступительным экзаменам встал уже остро, к Якову Абрамовичу в кабинет пришла пациентка с поврежденной рукой. Это была Мэри Иосифовна, учительница словесности. Золотой фонд нашего образования, лучистая женщина, педагог от Бога с прищуренным проницательным глазом и прелестной чуть седеющей прядью над высоким лбом. Яков Абрамович руку починил в короткий срок, и Мэри пришла благодарить его, естественно, с конвертом в вылеченной руке.
– Как вы смеете, – закричал доктор, – как вы могли такое обо мне подумать?!
– Какое такое? – подняла брови Мэри Иосифовна. – Какое такое?
– А такое такое! – не успокаивался доктор. – Я – врач-травматолог, мой отец – врач-травматолог, мой дед – врач-травматолог…
– Но позвольте! Вы что, не берете гонораров?! Вы себя не уважаете? Вы не цените свой труд? – пыталась возразить Мэри.
– Не позволю! Не беру! Уважаю! Ценю! – в лучших традициях захолустного провинциального театра воскликнул доктор. – Все! Забирайте ваш конверт с деньгами отсюда!
– Но там чуть-чуть, – сконфузилась Мэри.
– Мне и чуть-чуть не надо! – надменно задрал голову доктор.
– Хорошо, а как же? – растерялась Мэри Иосифовна.
– Идите и проверяйте ваши тетрадки, милостивая государыня, – смягчился доктор. – А впрочем… – тут доктор смутился сам. – А подготовьте-ка вы моего мальчика к поступлению в вуз? Посейте в него, так сказать, – неловко пошутил доктор, – разумное, доброе и вечное, а я, конечно, заплачу.
– Ну вот еще, – обиделась Мэри Иосифовна. – Давайте сюда вашего мальчика. Будем обрабатывать почву. Будем сеять.
Мэри была вдовой, то есть была одинокой тонкой красавицей, жила в уютной квартирке в центре Черновцов, и многие мужчины хотели бы у нее в жизни сеять. И разумное, и доброе, и вечное, и свои носки по всей квартире, и тапочки… Но Мэри Иосифовна была строгих правил. Зато детей она очень любила, а что главное – уважала. Мишка не был исключением, даже наоборот. Мэри вложила в Мишку душу. И сначала он блестяще сдал выпускные экзамены в школе.
Вот с этого дня и началась та самая история, которая очень многое изменила в жизни и Мэри, и доктора.
Итак, Мишка сдал на отлично и сочинение, и устный экзамен по языку.
Яков Абрамович надел новый сюртук, купил корзинку цветов, коробку конфет и торжественно отправился благодарить Мэри Иосифовну.
Мэри была обрадована, но подарки принять не захотела.
– Но это ведь не деньги, – мягко убеждал Яков Абрамович, – всего лишь цветы и конфеты. А ведь вы – дама. Вы очаровательная прелестная дама. А дамам положено дарить конфеты и цветы.
– Ну хорошо, хорошо, право, неловко, ну хорошо, – согласилась Мэри, смущенно сунув нос в букет и потупив взор, когда Яков Абрамович, откланиваясь, поцеловал ей руку.
Ночью Мэри приснился сон, что она берет с журнального столика подаренную коробку конфет, а там – конверт с деньгами… Конверт с… Она проснулась, зажгла свет, подошла к своему письменному столу и сдвинула конфетную коробку. Под коробкой лежал конверт с портретом Менделеева.
– Какое оскорбление! Ах, коварный! – прошептала Мэри. – Каков! Вы подумайте…
Еле-еле дождавшись утра, она поспешила к Якову Абрамовичу домой, зная, что тот в это время в клинике на обходе.
Дома был только дедушка.
– Вот, – сунула Мэри конверт дедушке, – вам передали.
– Кто? – поинтересовался бдительный дедушка. – Кому? От кого?
– Это Якову Абрамовичу, сдача! – кинула Мэри через плечо и торопливо сбежала по ступенькам вниз, чтобы дедушка не успел сунуть конверт ей назад.
В школе проходил последний итоговый педсовет.
После педсовета Мэри зашла в учительскую и обнаружила в своем портфельчике между тетрадями перевязанную ленточкой книгу. Секретарь объяснила, что приходил доктор Вайнштейн, не застал Мэри в учительской и просил оставить для нее книгу «Сборник диктантов по русскому языку для поступающих в вузы». Книгу, которую та давала сыну Мише. Предчувствие Мэри не обмануло. В книгу был вложен знакомый конверт с Менделеевым. «Вот же злокозненный тип!» – обозлилась Мэри и прямо из школы помчалась к Вайнштейнам.
Те сидели в столовой то ли за ранним ужином, то ли за поздним обедом. Мэри гостеприимно усадили за стол. Она присела, вертя в руках знакомую книгу. Вся семья – дедушка, бабушка, старший сын Женя – не отводя взгляда, хищно следила за руками Мэри. Они поняли, что Мэри пришла не просто так, она явилась с освободительной миссией, то есть прибыла освободиться от Менделеева. «Ну нет, руки прочь от стола, держите их подальше от нашей мебели, Мэри Иосифовна», – говорили красноречивые взгляды. Мэри сначала пыталась усыпить бдительность Вайнштейнов: то укладывала книгу себе на колени, то, как бы невзначай, чтобы книга диктантов не мешала, оставляла ее позади себя на тумбочке рядом с телевизором. Но бабушка, видимо назначенная ответственной за бдительность, тут же тяжело, с кряхтеньем вставала, ковыляла, переваливаясь, к тому месту, куда Мэри положила сборник, брала его аккуратно и совала в руки Мэри, тоже как бы машинально – чтоб не забыли, добавляла она вежливо, а то мало ли что, такая полезная вещь – книга диктантов… Прощаясь, Мэри изловчилась оставить книгу на шляпной полке в прихожей. Облегченно и радостно шагала она к остановке троллейбуса, но не тут-то было! За своей спиной в сумерках она услышала торопливый мелкий топот и поняла, что коварные Вайнштейны послали за ней вдогонку старшего сына Женьку, специалиста по мухам. Мэри побежала. Женька-генетик тоже побежал. Мэри быстро вскочила в стоящий на остановке троллейбус и чуть не показала растерянному Женьке язык, когда двери троллейбуса с шипеньем закрылись перед его носом.
Когда она подошла к своему дому, она увидела у входной двери подозрительную фигуру, вылезающую из машины такси. Приглядевшись, Мэри идентифицировала дедушку Вайнштейна. Тот, по-шпионски прикрывшись шляпой, стоял у подъезда Мэри, держа под мышкой сверток в газете. «Сборник диктантов», – поняла Мэри и бросилась к черному ходу, о котором дедушка Вайнштейн и не подозревал. Несколько раз в дверь кто-то звонил, Мэри не открывала. Свет она не включала, чтоб ее не было видно, телевизор и воду – тоже, чтоб ее не было слышно. Она стояла в прихожей и прислушивалась. С другой стороны двери переминался, возился и тупотел дедушка Вайнштейн и тоже прислушивался. Мэри в отчаянии размышляла, что утром завтра ей на экзамен в девятый класс и что делать, если дедушка Вайнштейн будет околачиваться тут всю ночь. Тот оказался нетерпеливее, он ушел часов в одиннадцать.
Рано утром, когда Мэри выходила из своей двери, ей навстречу выскочила соседская Наташка:
– Мэри Иосифовна, вам вчера сверток передали, какой-то пожилой человек, сказал, что вам он срочно нужен. Мы вам звонили-звонили…
Мэри внутренне содрогнулась. Душа заныла, требуя мщенья. «Ах, так?! Вы – так?! – шептала она в ярости. – Ну что ж, – многообещающе щурила она глаза, – ну хорошо же!!!»
После экзамена она рысью помчалась в поликлинику. Поправ все порядки, ворвавшись к Вайнштейну в кабинет, она молча швырнула ему на стол конверт, мрачно и злобно хмыкнула на попытки доктора что-то сказать или объяснить, вырвала свою руку из руки доктора, когда он сделал попытку ее поцеловать, и, громко хлопнув дверью, ушла. Подходя к школе, полезла рукой за носовым платком, чтобы вытереть вспотевший лоб, и в кармане пиджака обнаружила Менделеева. Мэри села на лавочку перед школой и заплакала от злости.