Всё та же изба, всё та же женщина с чёрными волосами хлопочет за столом, на столе кувшин с водой, а из окон видна светящая мёртвым фиолетовым светом Луна.
— Я… что это… что это, блядь, было?!
— А? Что? — женщина смотрела на человека так спокойно и невинно, что сначала его это начало было успокаивать самого, но потом неожиданно взбесило.
— Что ты сделала?!! — человек сделал пару шагов от окна, возле которого стоял. — Ты… это ты!! Я вспомнил!! Дай мне уйти!!
— Так я тебя и не держу, — пожала плечами женщина. — Сам же хотел остаться? Ну, вот я тебя и оставила.
— Я… я хотел остаться? Да, хотел, но…
Человек опёрся на подоконник и немного обмяк, утирая ладонью пот со лба. Ярость схлынула, и непонимания в нём тоже поубавилось. Он смотрел всё так же недоверчиво, но уже с любопытством:
— Ведь правда, хотел… но чтобы так?
— Я‑то что могла поделать? Именно этого ты и хотел.
Осторожно ступая, человек подошёл к женщине.
— У меня в голове всё кругом идёт… Совершенно. И я не понимаю, а зачем всё это?
Женщина поднялась из–за стола:
— Странный ты человек. Сам говорил, что хочешь уюта и покоя, так вот же тебе твои уют и покой. А теперь удивляешься ещё, пугаешься… Каждый, кто приходит ко мне, — получает то, что хочет. Раньше от меня требовали другие вещи, но уют и покой ничем не хуже волшебного меча или летающего ковра.
— Но почему жена? Дочь? Эта странная огромная машина, дом, сигареты, газонокосилка? Столько всего… Ай… — у человека снова пошла кровь носом.
— Так твоя же голова, не моя, — усмехнулась женщина. — Точнее, только голова здесь и твоя, а всё остальное — чьё–то чужое: кости, мясо… Кто знает, что осталось на них от прошлых хозяев?
— Что значит? Я… я…
Вихрем в его голове пронеслось то, что доселе вроде бы и вспоминалось, но не очень чётко. Человек глухо вскрикнул и схватился за сердце, которое пронзило острой болью, гораздо острее, чем раньше, ведь сейчас это были воспоминания не о сне, а о произошедшем в реальности. Человек упал на пол, крича уже громче, потому что дальше в его голове начало всплывать то, что делала Баба Яга с его мёртвым телом.
Мышцы под кожей упруго ходили ходуном, что же до самой кожи — она то была обычного цвета, то цвета мокрой серой земли, человек менял цвет словно по желанию, но на самом деле нет. Его колотило, он бился о деревянный пол, а воспоминания продолжали всплывать в его голове. Сама же Баба Яга смотрела на него с любопытством и холодной отстранённостью.
— Тяжело тебе, да? Ой, тяжело… Ну, сейчас станет ещё тяжелее.
В тот же момент женщина на малую долю секунды подёрнулась туманом, или укуталась в невесомую пыль, полетевшую с полок, и этой доли секунды ей хватило для того, чтобы исчезнуть. А на её месте появилась согбенная годами дряхлая старуха в куче серых тряпок, служивших ей одеждой.
Появившись, старуха довольно закряхтела и поплотнее укуталась в накидку из собачьей шерсти, прикрывающую ей плечи.
— Ох–ох–ох… хорошо–то как, милок, хорошо, всё своё, всё родное… Холоднее стало. И-их!
Как–то вроде поднявшись, а вроде и подскочив, Баба Яга встала и начала растапливать печку.
Человек же к этому моменту уже перестал биться в судороге и лежал на полу словно мёртвый, в мокрой от пота одежде и с немного остекленелыми глазами.
Баба Яга толкнула его ногой, он не отреагировал.
— Ты гляди, сломался нешто? Посмотрим–посмотрим…
Старуха взмахнула рукой — тело человека подлетело вверх, а после закинулось само собой на печь, туда, где были навалены–настелены звериные шкуры, постель. Лежал он в неудобной позе, как ненастоящий, искусственный.
— Под себя–то ходить не будешь? — пробурчала Баба Яга, хохотнув, когда разжигала в печи огонь.
Человек, конечно, не ответил.
Очень долгое время Баба Яга занималась своими делами, не обращая внимания на человека. Она любила вести жизнь обычной старухи, умудрённой жизнью и опытом, хлопоча по дому и в садике. Ничто не отличало её в такие моменты от обычной женщины кроме того, что, работая на улице, она частенько посматривала на светящую с неба Фиолетовую Луну (теперь–то не был причин скрывать её деревьями). Иногда старуха улыбалась, но чаще едко кривила лицо, а то и вовсе угрожающе трясла кулаком.
— Ишь ты, чо удумала! Ишь ты! Ишь ты!
Луна оставалась всё такой же безмолвной.
Если бы солнце по–прежнему совершало ход по небу, то прошло бы два дня с тех пор, как человек потерял сознание. Но днями время уже мерить было нельзя и человек очнулся под всё то же самое мёртвенно–безразличное свечение фиолетовой луны.
Первым делом он запросил пить.
— Воды… воды… — пересохшее горло скрипело и сипело, но Баба Яга, бывшая в избе, подала ему деревянный резной ковш полный воды до краёв. Человек выпил его полностью, жадно. — Я… я всё помню. Всё помню.
— И что же ты помнишь?
— Всё. Жизнь заново перед глазами прошла. Вся заново… Как отца убил, как он поднялся, как ты меня убила и съела… — человек дёрнулся было, но удержал себя и лишь немного заёрзал на наваленных шкурах. — Это очень, очень страшно было вспоминать.
— Как убила? Или как съела?
— Что было после. Я ничего не помню. Я пытаюсь и… !
– ? — ответила Баба Яга, спокойно пожав плечами.
— …
Человек схватился за голову. Сосуды на висках вздулись и пульсировали, но не то что бы очень сильно.
–
Первый раз за весь разговор Баба Яга выразила что–то, улыбнувшись.
— Тело — оно глупое… упомнить хочет, а не может. И того боится. Не думай об этом, вот и всё.
– !
— Ну и дурак. Привыкнешь. Ты лучше с печи слезай, да в байну иди, а потом за стол — снедать пора.
Человек потёр затёкшие ноги и осторожно слез вниз.
— Только приходить ко мне не надо, — сказал он, всё так же нервно подёргиваясь. — Я сам.
Баба Яга издевательски ощерилась в ответ.
Выйдя наружу, человек по привычке ожидал увидеть гараж, дом, ряд таких же домов дальше по улице и, самое главное, огромную машину с плавными, словно дутыми, очертаниями. Всего этого уже не было. Осталось всё то, что он увидел когда пришёл сюда первый раз: избушка, не очень большая, выглядящая старой, плетёная изгородь, банька, над которой вился дымок.
Сойдя с порога человек поразился тому, какой густой и мягкой была трава здесь, в пределах изгороди. Она словно ласкала ноги.
Человек шёл нарочито медленно, растягивая удовольствие.
Перед тем, как войти в баню, он немного колебался, но после лишних пары секунд решительно дёрнул ручку на себя и вошёл. Разделся. Прошёл в парную. В нём ещё оставались подозрения, и ещё больше подозрений рождалось.
— Что это вообще за тело такое… — теперь, всё осмыслив и вспомнив, человек видел, что выглядит он совсем не так, как раньше, и осознавал, что человеческого в его теле лишь кости, всё остальное — серая земля. — Оно не рассыплется, если я умоюсь?..
Но, нет. Всё оказалось удивительнейшим образом обыденно. Сердце застучало быстрее, когда комната наполнилась паром, кровь заструилась по жилам, а дышать стало трудно — прямо как обычному человеку. Даже больше, человек помнил, что последний раз жаркая баня его больше вымотала, чем расслабила, но сейчас всё было с точностью до наоборот. Тело, любовно вылепленное его друзьями, оказалось достаточно сильным, чтобы выдержать жар и пар. Человек вышел из бани в хорошем настроении. Мышцы пели, ощущение чистоты тела придавало сил.
Баба Яга уже стояла на пороге избушки.
— Какой молодец, красавец, ух! Была бы я помоложе…
Человек скривился, вспомнив то, что произошло на траве, когда старуха ещё была в образе молодой женщины. Баба Яга очевидно поняла мысли человека и громко издевательски расхохоталась, после чего зашла в дом.
Она ждала его, сидя за столом. Человек уселся на лавку. Всё было так же, как и в тот раз: много еды, напитков. Хотелось поесть, закрыть глаза и расслабиться, но человек сдерживал себя.
— Ты ешь, ешь, — сказала Баба Яга. — Чего приуныл–то?
— На этом месте ты меня в прошлый раз и убила, — ответил человек.
— И что? Кто старое помянет — тому и глаз вон, кхе–хе–хе! Хотя… кто забудет, тому оба, так?
Хмуро посмотрев на старуху, человек принялся за еду — густой суп в глубокой миске. Много капусты и мяса, вкусно. Миска опустела гораздо быстрее, чем человеку того хотелось.
— Вкусно? Ещё?
— Вот уж спасибо… Тот, кто переедает, быстро засыпает.
Старуха расхохоталась снова.
— Тьфу, дурень! Хотела бы тебя убить, уже давно бы… а… — она махнула рукой. — Не хочешь — не ешь, вот ещё, угождать тебе. Скажи лучше, яхонтовый, чего же ты всё не ушёл, раз так боишься?
— И сам не знаю. Тогда не ушёл, потому что не помнил, что и как. А сейчас… я тут столько времени провёл, чего спешить–то?
— Хороший ответ.
Баба Яга вздохнула и подлила человеку в стакан ещё молока.
— Но уходить–то надо будет рано или поздно.
— Это уж точно. Всё–таки отец… как он там? Сколько времени прошло?
Баба Яга едко усмехнулась. Человек сжал в руках деревянную чашку и та затрещала.
— Ты чегой–то?
— Ничегой–то! — передразнил он. — Не твоё дело.
Он успокоился уже через секунду, но всё равно, такая вспышка была для него внове. Опять сюрпризы нового тела? Человек не мог этого понять. Старуха напротив ничего не говорила, смотря как–то уж очень непонятно. Её глаза то казались остекленевшими, то, наоборот, какими–то слишком глубокими.
— Какой–никакой, а отец всё же, — наконец сказал человек. — Мой всё–таки. Хоть и сволочь ещё та.
— Ты сказал, что он убил твою мать.
— Да. Она была очень хорошая. Добрая. А он…
Человек вздохнул, выпил ещё молока и продолжил:
— Он убивал людей. Я не понимал этого, когда был маленьким, но потом, когда мама уже пропала, он ездил на своей машине, пропадал куда–то. Как–то раз я спрятался в багажник и проследил.
— Что же он сделал?
— Женщину какую–то поймал, вывез в лес. Там он выебал и убил, — человек уже ничего не ел и не пил, говоря спокойно, но каким–то немного надтреснутым голосом. — Я видел всё это и молчал. Страшно было. Так и не рассказал ему вообще, что я это видел, но он, я думаю, знал. Он перестал скрываться от меня после этого случая. Ни разу не выпятил, что занимается этим, но и скрывать перестал. Он знал, что я знаю, что он убийца.