Отец человека не ощущал жалости. Он вообще ничего не ощущал. Тем не менее, было в нём, как в тоже поевшем серой земли, хоть уже и мёртвом, какое–то понимание к этой девочке. Он подполз ещё поближе и сжал в руке нож.
Мужчины не обращали на него внимания, теперь уже сидя молча и что–то поедая. Какое–то мясо? Отец человека не обращал особого внимания. Чувство злости снова родилось в нём. Не такое, как тогда, в юности, когда оно рождалось в паху. Не такое, как в зрелости, когда оно рождалось в груди или голове. Это было нечто иное.
— Ладно. Спать пора. Давай там… затушишь костёр, загорится ещё.
— Ща, поссу.
— Я тебе ща в ебло поссу! Вонять будет! Ногами затопчешь!
— Ботинки плохие. Нешто я потом босиком пойду?
— Ты, блядь, охуел?
Второй мужчина пробурчал что–то, но спорить не стал. Первый поднялся, сыто икнул, дернул за верёвку снова, силком отрывая девочку от дерева, к которому она прижалась, и пошёл с ней куда–то в сторону.
Отец человека понял, что пора.
Он подождал ещё немного, пока не услышал шорохи, стоны и всхлипы оттуда, куда ушли мужчина и девочка.
И затем он кинулся.
Оставшийся у костра даже не успел заметить, как отец человека подмял его под себя, а больше шансов у него и не было. Отец человека несколько раз воткнул ему нож в шею, пять или шесть, схватил его за отросшие, давно немытые волосы, и рванул голову в бок. Кровь хлынула как из шланга.
Мужчина вяло шевелил руками и губами, но сделать уже ничего не мог. Отец человека, чтобы удостовериться, с силой воткнул ему нож между пятым и шестым ребром, навалился всем тело. Нож вошёл с хрустом, с лёгкой натугой.
Отец человека вытащил нож, обтёр его об одежду убитого и тихо пошёл в сторону, где оставшийся в живых насиловал девочку. Можно было даже не двигаться тихо, мужчина до последнего не обращал внимания на то, что происходит вокруг, но отец человека подчинялся привычке, сдерживаясь до последнего. Волю чувствам он дал, лишь воткнув нож мужчине в низ спины, в почку, тот заверещал, а отец человека, засмеявшись, издевательски заверещал в ответ, копируя его. Если первого из насильников он убивал, пытаясь не шуметь, то этого — для удовольствия.
Схватив мужчину за воротник его брезентовой шофёрской куртки, отец человека рванул его и оттолкнул к дереву, даже не вытащив нож. Мужчина ударился о дерево головой, неуверенно поднялся и попробовал бежать, но ноги у него подкосились. Он вытащил нож и попробовал кинуться на отца человека. Кровь хлынула тугой струёй, и пару раз попытавшись поймать усмехающегося отца человека, мужчина упал на землю.
— Вот так! — отец человека подошёл, подобрал нож, присел, и воткнул его в лежащего мужчину. — Вот так! Да! Да! Да!
Ему было хорошо.
Удар.
Удар.
Ещё удар. И ещё. Снова. Опять. Да.
Наконец–то.
Отец человека сначала бил ножом в грудь, но потом, пару раз попав на рёбра и чуть не располосовав отскочившим лезвием себе ногу, перешёл на живот. Он бил в податливое тело до тех пор, пока у него не начало сводить руки.
Тогда он, почти обессиленный, откинулся в сторону, на спину, и раскинул руки в стороны. Отец человека блаженно улыбался. Он мог был уснуть, но рядом, неподалёку, всхлипнула девочка.
Женщина лежала под юношей. Она казалась мёртвой, но пульс у неё ещё был и сердце билось. Он поднялся с неё, неуверенно переживая то, что только что произошло. Это было… приятно. Это было… долго. Натёртый член немного болел, и секс был тяжёл, но момент семяизвержения с лихвой всё искупил. Юноша чувствовал себя опустошённо, и это опустошение ему нравилось.
Впервые за всю жизнь, впервые за долгое время — никакой злости и никакой ненависти, только затихающие волны удовольствия. Он хотел отойти в сторону и помочиться, но, подумав, прикоснулся к члену (весь в засохшей слизи, необычные ощущения) и сделал это прямо на лежащую под ним женщину.
Теперь, размышляя гораздо более спокойно, юноша думал о том, что ему делать, хотя прекрасно понимал, что должно стать завершением случившегося. Он посмотрел вокруг, но ничего подходящего не нашёл. Забавной показалась мысль о том, что в следующий раз (он будет) надо взять с собой нож. Но тогда ножа не было. И поэтому, взяв камень, тогда–ещё–не–отец–человека–но-уже–не–просто-Сергей присел на корточки и с силой опустил его на голову женщины.
Вот так! Да! Да! Да!
Ему было хорошо.
Удар.
Удар.
Ещё удар. И ещё. Снова. Опять. Да.
Наконец–то.
Женщина хрипела и дёргалась, лицо начинало заплывать. Юноша толкнул её голову в одну сторону и с силой опустил камень прямо на висок. Хрустнуло. Толкнул в другую и сделал то же самое.
Оставалось лишь куда–нибудь спрятать тело, но это уже было что–то настолько обыденное, что… всех подробностей отец человека уже не помнил. Вроде бы он оттащил тело в овраг и закидал листьями. Труп нашли только через полгода.
Отец человека блаженно улыбался, вспоминая ту женщину, с которой это случилось впервые. Конечно, убивать мужчин — это не совсем то, их нельзя насиловать. Но в этом была своя прелесть. Женщины вяло сопротивляются, женщины молят о пощаде, а мужчины… отец человека любил чувство борьбы. Хотя бы иногда.
Очень усталый, он поднялся и подошёл к девочке. Та лежала на спине, в той позе, в которой её оставил насильник, с задранной хламидой, с раздвинутыми ногами, индифферентная и безразличная.
Присев, отец человека взял верёвку и поднялся. Он снова вспомнил своё первое убийство и ощутил, впервые за время своего оживления, эрекцию, но потом в голове его снова зазвучала песня про то, как много вокруг звёзд, и почему–то он подумал даже не о своей жене, а о сыне.
Это было странное ощущение, которое отец человека не мог осмыслить. Тем не менее, оставлять тут девочку просто так он всё равно не хотел. Поэтому, сначала думая дёрнуть, но потом просто потянув за верёвку, он пошёл домой, ведя девочку за собой. Жалости в нём не было.
Десятая глава
Светло было как днём, ведь Фиолетовая Луна и не думала уходить. Отец человека шёл, засунув руки в карманы, а за ним семенила девочка на привязи. Ей приходилось быстро перебирать ногами; отец человека не спешил, но шаг у него был большой.
С момента убийства прошёл час, а может чуть больше. Кровь убитых мужчин, которая была у отца человека на его руках и лице, уже исчезла, бесследно впитавшись в его не–мёртвое, голодное до жизни тело, оставшись только на одежде. Отец человека ощущал себя гораздо лучше, чем до этого: убийства сами по себе доставили ему огромное удовольствие, но к ним, когда кровь впиталась, добавилось ещё и чувство удивительной сытости, резко отличающейся от обычной. Обычная сытость, которой отец человека пытался достичь, шла из желудка, эта же — заполняла собой всё тело. Отец человека ощущал покой и умиротворение, каких не ощущал уже очень давно.
Он и не думал, что так далеко убежал от дома. Конечно, плач продавщицы был слышен, если напрячь уши, но всё–таки до посёлка было ещё идти и идти.
— Хорошо, что поезда не ездят. А то нас бы сбили.
Девочка не ответила.
— Я когда раньше здесь жил, то часто слышал о том, как поезда людей сбивали. Ну, не то, что бы часто, но такое было на слуху. Пьяные в основном. А ты помнишь что–то такое?
Отец человека оглянулся и посмотрел на девочку. Её глаза не выражали желания отвечать.
— Понятно. Ну и ладно.
Они пошли по шпалам. Отец человека не знал, что испытывает девочка, но ему самому было удивительно хорошо.
— А ты как к ним попала–то? А, ну да.
Девочка не ответила.
Отец человека снова оглянулся, чтобы осмотреть её получше, потому что раньше ему было не до этого. А сейчас, под ярким светом Фиолетовой Луны, он мог разглядеть её.
Девочка не была красива, возможно из–за того, что была именно девочкой, из того типа, которые до самого конца своего отрочества остаются очень тощими и нескладными. Она и была такой вот нескладной, похожей на жеребёнка с подгибающимися, слабыми ногами. Лишь только синие, мутнеющие глаза и красивые, почти платинового цвета (это было видно даже через грязь) волосы обещали, что в ней что–то могло бы быть.
— Отпустить бы тебя… Землю ела, может, что и сделается. Шла бы куда хочешь, а?
Отец человека остановился и бросил верёвку на шпалы. Девочка ничего не стала делать, давая отцу человека рассмотреть себя. Задранная её хламида давала рассмотреть всё. Тело у девочки было неплохое, пусть и неоформленное.
— Понятно. Ладно, пойдём со мной. Не надо этого тут, я не хочу, — он совершенно не расстроился и не смутился. Его мало что могло бы сейчас смутить: слишком много удовольствия он недавно пережил.
— Так ты чего не говоришь–то со мной?
Смотря девочке в лицо, отец человека хотел понять, увидеть там какой–то знак, но девочка эмоций не проявляла.
— Ладно. Пойдём, — немного подумав, отец человека добавил. — Ты не думай, что я злой. Я… хотя, может и злой даже. Но сейчас не такой, как раньше.
Отец человека и девочка: он впереди, а она сзади. Они не хотели идти далеко, у них не было непонятных целей, поэтому на дорогу их не засасывало, и шпалы для них оставались просто ещё одним свидетельством того, что до фиолетовой луны был какой–то мир.
— Забавно, словно собаку тебя веду. Такая, знаешь, прогулка. Ха–ха!
Девочка выглядела так, словно оказалась тут первый раз.
— Ты не была тут никогда?
Отец человека не надеялся на какой–то ответ, но, обернувшись, чтобы посмотреть в её лицо, он увидел, как её голова дёрнулась.
— Не была, значит, — он немного удивился, но реакция его скорее порадовала, чем нет. — Я тоже, знаешь. Я не гулял здесь особо… так близко не был тут. Далеко — ездил. Чаще с женой… кхм.
Отец человек кашлянул в кулак и замолчал. Девочка же, наоборот, посмотрела на него с любопытством, но ничего не сказала.
Они шли себе и шли. Отцу человека было хорошо, потому что больше не ощущал голода. Он догадывался, конечно, что наверняка ему как–нибудь придётся убить снова, но почему бы и нет? Как чувствовала себя девочка, он не знал.