Впрочем, если она не хочет от него убегать, то, наверное, ей неплохо.
Отец человека пожал плечами и пошёл вперёд, сойдя со шпал.
— Странное тут у нас всё. До сих пор не пойму, как у меня голова кругом из–за этого не идёт. — сказал отец человека девочке, снова зашёл на дорогу, и они пошли дальше.
За время перехода как–то так само собой вышло, что, казалось бы, посёлок ещё далеко, а вот — раз! — и они уже возле него оказались. Плач продавщицы был почти нестерпим, но отец человека быстро привык к нему, девочка не выказывала ничего.
— Подавленно выглядишь. Ты не переживай. Привыкнешь… — отцу человека всё ещё было достаточно хорошо, удовольствие от содеянного ещё не схлынуло полностью, поэтому он продолжал, пока они шли до дома. — Я был старше тебя, конечно, лет тринадцать–четырнадцать. Мы поехали всей семьёй в горы. Далеко отсюда, не заморачивайся.
Девочка молчала.
— И вот, — продолжал отец человека. — Мы туда приехали, а там огромный водопад недалеко от нашей гостиницы! И шум такой, что не слышишь разговоров, кричать приходилось! День покричали, два покричали, потом привыкли… Вообще не замечали! Мёртвая тишина была, казалось, что нет этого водопада вовсе. Хорошее было время. Мне мой приёмный отец тогда охотничий нож подарил. Вот этот…
Отец человека улыбнулся, глубоко вдохнул сухой воздух и остановился перед забором с калиткой.
— А вот пришли. Тут я живу. Надо отдохнуть, я очень устал.
…Отец в самом деле подарил нож Сергею именно тогда. Именно там, в Абхазии, он купил этот неплохой охотничий нож и решил, что он будет неплохим подарком.
В чём–то он оказался прав, но подарок этот провалялся ещё долгих несколько лет где–то в тёмном ящике, и Сергей достал его лишь после того, как первый раз убил. Он не сомневался, как многие другие, совершившие такое в первый раз, что это было именно убийство, и не пытался оправдывать себя.
Совершив это, он получил невероятное удовольствие. Сергей часто вспоминал эти моменты вечерами, когда удовлетворял сам себя.
Становящиеся быстрыми движения руки, а что в голове?
Не моменты насилия, конечно же, хотя секс тоже ему понравился.
Даже не избиение, унижение, убийство такой ненавистной, но, вместе с тем, и ставшей такой почему–то любимой женщины. Даже не сама её смерть как таковая.
Эта любовь, бесконечная любовь, которая возникала и становилась всё больше и больше и больше, любовь, заставлявшая его бить сильнее, насиловать жёстче, и даже когда он мочился на труп, заливая тёплой жидкостью стёсанные места на коже, это тоже была любовь.
Сперма заливало руку. Быстро остывает. Трудно отмывать. Но Сергею было всё равно. Он буквально кожей всего тела ощущал, как мир становится лучше и благосклоннее. Словно бы улыбается когда–то давно бросившая его мать.
Пропадали ненависть и злость. Пропадал страх перед этими существами, которые пахнут духами и притягивают. Даже к жене приёмного отца он стал относиться лучше, не так настороженно и напряжённо.
Сергей понял, что между этим чувством, благосклонностью мира, и убийствами, есть и будет чёткая связь. Стоит убить кого–то (убить жестоко, безжалостно), и совершенно очевидно, что мир станет немного лучше. По крайней мере для Сергея. Разве это так уж и мало? Сергей не был готов к следующему убийству, но однозначно понимал, что такой момент настанет.
И всё шло своим чередом.
Сергей жил, Сергей ел, Сергей спал, Сергей учился, Сергей нашёл подработку и зарабатывал достаточно, чтобы водить девушек в кино и угощать мороженым. Для школьника это было вполне достаточно. Он и правда походил приёмного отца: высокий рост, тонкость черт (пусть и не такая, как у отца), в нём был удивительный аристократизм, который расцвёл в ласке и тепле любящей семьи.
Родители радовались тому, что с их сыном всё в порядке.
А их сын думал о том, как убить в следующий раз.
Девочка в самом деле не заговорила даже спустя несколько дней, но отец человека видел, что она его понимает. Было весьма очевидно: ты говоришь, а она понимает.
Этого ему было достаточно.
После убийства он сделался спокоен и ласков, более похож на человека, каким он был до смерти и фиолетовой луны: он перестал набивать себе живот чем попало, стал мыться и даже спать.
В один из дней, проснувшись, он поднялся, взглянул в окно на Фиолетовую Луну, и зашёл в комнату к девочке. Та лежала в уголке:
— Отдыхаешь? Знаю же, что не ответишь…
Отец человека вздохнул.
— Пойдём. Погуляем.
Отец человека не обращал внимание на то, что девочка постоянно молчит. Она делала так постоянно, и он привык.
— Тут хорошие места, — сказал он, выходя из дома и дёргая за поводок. — Я вообще раньше в городе жил, осталось там от родителей…
Усмехнувшись, отец человека посмотрел на девочку и подмигнул:
— Убил я их, думаешь?
Девочка не меняла выражения лица.
— Нет, — хихикнул отец человека, ему это показалось смешным. — Думаешь, вру, знаю, но правда нет. Я их не любил. Вообще ничего к ним не испытывал. Почти ни к кому ничего не испытывал. Мне говорили все: люблю–люблю!
Девочка не меняла выражения лица.
— «Кошку люблю!», — продолжал отец человека. — «Собачку!», «Маму!», «Папу!», «Бабушку!», а что это вообще такое любить–то? Что это такое вообще, а? Не знаешь. А я знаю. Любовь — это… он осёкся, вспомнив жену, и быстро добавил. — Разная бывает, любовь. Женщин и Катю я любил по–разному. Может всё–таки ты знаешь, а?
Он дёрнул поводок, девочка кивнула.
— Знаешь, вижу, но молчишь. А я не знал никогда. Нас в детдоме… — отец человека понял, что сказал лишнего, но, посмотрев на девочку, понял, что она не выдаст. — …Ну… Я… Не любили нас в детдоме.
Гуляя по здешним местам, отец человека не мог не признать, что облагороженными фиолетовой луной они нравятся ему всё больше и больше с каждым днём.
Трава сначала высохла, как казалось, но потом принялась и пошла в рост сильнее, чем раньше, и теперь травяной ковёр из немного колючей, но пышной и живой травы, шелестел уже выше щиколоток.
Деревья тоже стали иными, лишившись бесполезной листвы, они утолщили ветви и нарастили больше каменной коры, а если приложить ухо (отец человека делал так, и девочку тоже прижимал ушком к твёрдым деревьям), то там можно было услышать стук–перестук внутренних процессов и течение соков.
Земля… земля так и осталась мёртвой и серой. Легкая, совершенно почти невесомая, она по–прежнему больше напоминала пепел.
И безоблачное небо, освещаемое Фиолетовой Луной и немного солнцем. Отец человека смотрел на солнце и с трудом различал его, Фиолетовая Луна взяла власть крепко и надолго.
Отцу человека было приятно, что девочка рядом. Чьё–то присутствие успокаивало.
И он пошёл дальше, натягивая поводок, чтобы девочка не отставала.
К моменту своего поступления в университет Сергей успел убить ещё трёх женщин и неведомое множество кошек и собак, явно больше сотни. Животные не будили в нём ни умиления, ни ласки, оставаясь в его восприятии лишь обычными комочками меха. Кошки пахли кошками, собаки пахли собаками. В этих запахах не было ни уюта, ни покоя. Животные умирали в его руках быстро и без мучений; онанизм от мира убийств, чтобы хоть как–то глушить тоску.
С женщинами было немного иначе. Каждая из них была особенной. Каждую из них Сергей искренне любил, каждая из них дарила ему немного теплоты и счастья всего мира, ценой своей жизни, конечно. Каждую из них Сергей запомнил навсегда.
Первой (после того, действительно первого убийства) была молодая девушка, на год старше его самого, ей было шестнадцать. Сергей не помнил, как и где они познакомились, но в любой момент мог бы рассказать, как он спланировал и осуществил задуманное. Ни разу не показавшись на глаза её знакомым или родне, Сергей уже на третий день знакомства завёл её на прогулку за город и там, вырубив ударом по голове, искромсал подаренным ножом. Кожа у девушки была белая–белая, как молоко, отличница и даже заучка, она редко выходила из дому. Сергей так умилился видом её худенького, стройного, только–только начинавшего становиться женским, а не детским, тела, что эрекция у него не возникла, и он ограничился тем, что нанёс ей больше ста ударов в живот, грудь, и по бёдрам. Её труп объели волки, и когда тело нашли, то, к удивлению Сергея, списали её смерть именно на них.
Второй жертвой была женщина взрослая. Для семнадцатилетнего Сергея, конечно же. Двадцатидевятилетняя работница почты, не особенно красивая лицом, она привлекла его подтянутым телом спортсменки–волейболистки. Сергей понимал, что такая женщина не пойдёт с ним гулять в лес, и тут пришлось ограничиться парком.
— Как тут темно и страшно… ты же защитишь меня в случае чего? — кокетливо спросила она, гладя его по плечу.
Она правда умела возбуждать и говорить, женственности у неё было с избытком, Сергей впервые ощутил на себе, что это такое: воздействие той самой женственности. И ему понравилось. Она даже сопротивлялась и кричала очень женственно. Когда Сергей закончил и достал нож, она прошептала:
— Зачем? Скажи, зачем? Я бы и так… с тобой… я же хотела… зачем?
Сергей воткнул нож ей между рёбрами и нащупал его кончиком сердце. Было приятно. Он отпустил рукоять и глядел, как она перестаёт дёргаться в такт неровному биению. Труп спустил в колодец. Его нашли и даже поднялась шумиха, поэтому почти целый год Сергею пришлось довольствоваться кошками и собаками.
Третья — стала результатом случайности. Это случилось на отдыхе в горах, куда Сергея привезли приёмные родители. Как–то раз, гуляя в одиночестве и увидев милую девушку, тоже туристку, как и он, Сергей подошёл к ней поговорить, а потом сам, внезапно даже для себя самого, просто столкнул её в пропасть. Она упала без крика и умерла мгновенно, высота была немалая. Это убийство не доставило Сергею никакого удовольствия, но, всё же, он его запомнил. Туристка была красива, с коротким каре и карими глазами.
А потом Сергею исполнилось восемнадцать, он пошёл подавать документы в университет и там встретил Её.