АКАДЕМИЯ НАУК СССР
РЕДАКЦИЯ, ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ, КОММЕНТАРИИ Н. К. ДМИТРИЕВА
ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Редакционная коллегия серии «Сказки и мифы народов Востока»:
И. С. БРАГИНСКИЙ, Н. И. КОНРАД, E. М. МЕЛЕТИНСКИЙ, Д. А. ОЛЬДЕРОГГЕ (председатель), Э. В. ПОМЕРАНЦЕВА, Б. Л. РИФТИН (секретарь), С. А. ТОКАРЕВ
Типологический анализ сюжетов и библиография ИСИДОРА ЛЕВИНА
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Сборник «Турецкие народные еказки», предлагаемый сниманию читателей, полностью повторяет издание 1939 г., которое вышло в свет в Ленинграде небольшим тиражом,
С тех пор прошла четверть века, но до сего времени на русском языке не было издано другого сборника турецких сказок, который отличался бы такой тщательностью подготовки и продуманностью принципов перевода. В этом заслуга как переводчицы Н. А. Цветинович-Грюнберг, так и ныне покойного редактора книги, выдающегося ученого-тюрколога Н. К. Дмитриева. Принципы перевода подробно изложены в его предисловии «Турецкие сказки», которое публикуется нами без всяких изменений и дополнений. При этом мы исходили из того, что статья Н. К. Дмитриева полностью отражает уровень изучения турецких сказок того времени, когда она была написана.
Тексты сказок вновь просмотрены переводчицей Н. А. Цветинович-Грюнберг, которая внесла в них лишь несколько незначительных редакционных уточнений. Книга содержит также подготовленное ленинградским фольклористом И. Г. Левиным приложение — типологический анализ сюжетов сказок, отсутствовавший в первом издании, и подробную библиографию.
Выпуская в свет эту хорошо зарекомендовавшую себя книгу, мы не исключаем, однако, возможности издания в будущем новых сборников турецких сказок, основанных на более поздних записях и публикациях.
Главная редакция восточной литературы издательства «Наука»
ТУРЕЦКИЕ СКАЗКИ
В истории собирания[1] и изучения[1] турецкого фольклора, в частности турецкой сказки, совершенно особое место принадлежит венгерскому востоковеду И. Ку ношу. Можно сказать, что без Куноша мы бы не имели настоящего представления о турецкой сказке. Для своего же времени (80-е годы) первое издание турецких сказок, сделанное Куношем (Oszmân török nepköltesi gyüjtemeny), представлялось совершенно исключительным событием. Материалы по турецким сказкам, собранные помимо Куноша, количественно весьма невелики. Для собирателей этих материалов турецкие сказки не являлись непосредственной целью: на первом плане у них стояли вопросы языка и турецких диалектов (Ковальский и, в значительной степени, Гизе), — фольклор для них был только средством. При этом наибольшее внимание уделялось ими отнюдь не сказкам, а главным образом песням.
Кунош принадлежит к собирателям старой школы. Отдавая должное почти полувековой продуктивнейшей работе его в области турецкого фольклора, мы тем не менее должны указать, что некоторые приемы Куноша теперь нас уже не удовлетворяют. В сборнике его фактически отсутствует документация записи. Излишне было бы искать у собирателя каких-либо данных по истории, экономике деревни и социальной принадлежности того, от кого производилась запись. Сказки записывались Куношем не прямо от рассказчика, а через посредника[2]. Посредники записывали сказки в своих харемах и после доставляли их Куношу. Большинство сказок записано под диктовку некоего Хюсни-эфенди. В распоряжении последнего была «целая армия старых женщин», которые старались припоминать сказки и в числе которых особенно выделялась столетняя Фатьма[3]. Другим источником были записи от отуреченных армянских женщин Стамбула; записи эти вел сам Кунош, но и они перерабатывались им совместно с Хюсни-эфенди. Вторую партию сказок, собранных на острове Ада-кале на Дунае, Кунош записал в 1890–1895 гг. с помощью некоего Мехмеда Фетхи[4]. Хуже всего то, что эти посредники, без которых в те времена собирать фольклор среди женщин было действительно невозможно, имели решающий голос в деле обработки текста. Да и сам Кунош отнюдь не относился к своим записям как к документу; ср. его фразу из введения к первому тому издания 1887 г.: «Сначала я заставлял его (Хюсни-эфенди. — Н. Д.) мне рассказывать, потом редактировал по содержанию и форме и записывал под его диктовку». Сравни также характерную фразу оттуда же: «Шуточное вступление, которым обыкновенно начинается сказка, так называемое тэкэрлемэ, я распределил (sic!) между различными сказками». Таким образом, язык сказок в записях Куноша подправлен, как подправляли его когда-то у сербов Вук Караджич (см. его введение к сказкам) и у нас ранние собиратели XVIII и начала XIX в.
В этом отношении, впрочем, адакалийский сборник (Türkische Volksmâr-ehen aus Adakale) стоит выше: народная речь сохранена там непосредственнее, стиль сказок богаче идиомами, пословицами и поговорками, которые в первом сборнике встречаются, пожалуй, реже.
Итоги собирания и изучения турецкой сказки в самой Турции подведены В. А. Гордлевским в его «Указателе литературы османской сказки». Итоги эти скудны, и причины этого выясняются достаточно легко. В силу определенных исторических условий разобщение между правящими классами и крестьянской массой достигло в султанской Турции максимальных размеров. Между языком эфенди [5], беев и духовенства, воспитанных на арабско-персидский манер и ориентирующихся на султанский двор, и языком народных масс не было почти ничего общего. Положение не изменилось, когда с начала XIX в. (кризис средневековой арабско-мусульманской культуры в Турции) верхи турецкого общества повернулись лицом к Европе и турецкая аристократия вместо арабского начала совершенствоваться во французском языке. Итак, «образованные» классы турецкого общества выработали себе особый тип языка и литературы и кичились этим полутурецким языком и полутурецкой литературой, отвергая все другое из этих областей, что могло претендовать на название турецкого. А этим другим могли быть только язык и фольклор, которыми жили широкие массы, неграмотные по-арабски и по-турецки. А так как широкие массы в своем быту, языке и фольклоре хранили следы доисламской культуры турок, то не удивительно, что в борьбе против всего народного (в частности, фольклора) не последнюю роль играло мусульманское духовенство. Фигура анатолийского крестьянина, «неотесанного тюрка», как его тогда называли, трактовалась как карикатура, а крестьянский фольклор рассматривался как такие бредни, на которые просто не стоит обращать внимания. Турецкие беи и эфенди стыдились подлинного турецкого фольклора, третировали и высмеивали его. Все показания источников, в частности сообщения И. Куноша, в этом отношении вполне единогласны[6]. Хранителей сказочной традиции Кунош видит в женщинах харема, в семейном кругу женщин и детей, которые проводят долгие зимние вечера в слушании сказок из уст какой-нибудь столетней сказительницы, уютно рассевшись вокруг особой вделанной в землю печки — тандыра. Недаром сказки (турецкий термин масал) называются не иначе, как «сказки старой бабушки» [7].
Но сказка сказке рознь. И старая Турция знала другие сказки, не только отвергаемые, но и «рекомендованные» для семей эфенди и даже султанского двора. Как известно, фольклор и книжная литература никогда не бывают абсолютно изолированы друг от друга. Их взаимное влияние обыкновенно порождает лубочную литературу, особый продукт словесного творчества, причем в каждом конкретном произведении такого рода, в зависимости от социальной среды его возникновения, будут преобладать либо элементы письменной литературы, либо элементы устного фольклора. Хотя в старой Турции книжная литература была очень резко отделена от фольклора и сферы его распространения, тем не менее диффузия происходила и здесь. Быть может, создание лубочной литературы входило в интересы правящих кругов, поскольку, таким образом, с одной стороны, создавался буфер против собственно фольклора («старушечьих россказней»), а с другой стороны, отчасти были используемы все те художественные приемы стиля, которыми полнокровный фольклор отличается от анемичной, подражательной литературы. Мы не имеем данных, чтобы определить хронологию этого процесса; твердо известно только одно: к началу деятельности Куноша и Смирнова отдельные жанры собственно фольклора были уже почти вытеснены соответствующими жанрами лубочной литературы [8]. Лубочная литература отличалась от фольклора по композиции, метру, стилю и словарю: процент арабских и персидских заимствований в ней был много выше. По словам Куноша [9][10], существует резкое разграничение между «сказками старой бабушки», носителями которых являются неграмотные женщины, и сказками лубочной литературы, которые рассказывает в кофейнях (иногда при дворе) меддах — «квалифицированный» рассказчик-профессионал. «Масал старой бабушки» — это подлинное произведение народного фольклора, сказка же меддаха — плод позднейшего подражания арабской литературе.
Прежние исследователи полагали, что различие между сказками той и другой категорий сводится к различию сюжетов: сказки масал — волшебные сказки, тогда как сказки меддахов — реалистически-бытовые. Дело, очевидно, не в этом: масал — это сказки крестьянской среды, которые в городах (а Кунош работал в Стамбуле, Смирне, Анкаре, Брусе, Айдыне) были «загнаны в харем» и сосредоточились «вокруг нянек», а сказки