Никто не может понять, что с ней случилось; докладывают об этом падишаху. Тот приходит, смотрит на свою дочь и с волнением приказывает, чтобы скорее привели хекима.
Много приходило хекимов, но ни один не может ей помочь.
— Ах, батюшка мой шах! Голова у меня очень болит! — все кричит девушка.
Тогда шах велит позвать к ней ходжей; они читают над ней, дуют, лечат ее всякими лекарствами, но ничто не помогает.
А дровосек ни о чем не думает, занимается своей работой.
В один из дней падишаху того города, в котором жил дровосек, приходит письмо. А в том письме написано: «Дочь моя тяжело заболела. Сколько ни призывал я хекимов и ходжей, они не смогли найти для нее лекарства. Пусть всякий, у кого есть умение, приходит ее лечить. Если он мусульманин, я отдам ему дочь в жены, только бы она избавилась от страданий; если он другой веры, я дам ему много денег и исполню все его желания».
Это писал, оказывается, отец больной девушки.
Услыхал об этом дровосек, вспомнил о трех листочках, пошел к своему падишаху и говорит:
— С соизволения аллаха, пойду-ка полечу ту девушку!
Падишах тотчас же посылает того дровосека вместе с человеком, доставившим письмо.
Долго ли они идут, коротко ли — в один из дней прибывают на родину девушки и посылают весть падишаху. Тот призывает их к себе, показывает больную дочь. Дровосек приготовляет лекарство, как научил его ифрит, брызгает на девушку, и та сразу поправляется. И шах, как обещал, обручает ее с дровосеком. Сорок дней, сорок ночей празднуют свадьбу.
А у этого падишаха был друг — другой падишах. У него бы ла дочь, которую, оказывается, любил этот ифрит. Он постоянно нагонял на нее всякие болезни, не оставлял в покое. И вот тот падишах, услыхав, что нашелся человек, который излечил дочь его друга-падишаха, посылает туда гонца.
— Пришлите нам того лекаря, сделайте милость, — просит он.
И падишах немедленно посылает к нему своего зятя.
Пришел дровосек к заболевшей девушке, видит там сидит ифрит.
Как увидел ифрит парня — очень рассердился.
— Ой, я сделал тебе столько добра, а ты хочешь отнять у меня эту девушку. Что ни делай, я ее не оставлю, даже пойду и твою отниму — ты смотри!
Наш дровосек сначала испугался, а потом собрался с духом и говорит:
— Я сюда пришел не из-за девушки, я искал тебя. Та женщина, что упала в колодец, сейчас вылезла оттуда и опять привязывается ко мне. Не найдешь ли ты какого средства от нее избавиться: она вот-вот и сюда прибежит.
Перепугался ифрит:
— Ой, неужели она и сюда придет! Если так, то здесь мне оставаться нельзя! — И, не задерживаясь убегает.
И так дочь другого падишаха избавилась от ифрита. Падишах на радостях приказал три дня освещать и украшать город, велел устроить пир. А дровосек, избавившись от жены, которая так и осталась в колодце, живет в полном спокойствии до самой смерти.
Было — не было, а когда-то у одного падишаха был один-единственный сын; и была у сына маленькая золотая пушка. Мальчик каждый день забавлялся тем, что бросал и ловил ее.
Однажды, когда он, по обыкновению, сидел во дворце и играл пушечкой, к фонтану, что был перед дворцом, подошла старая женщина набрать воды.
Шахзаде ради забавы бросает пушку и тут же разбивает у старухи кувшин, а женщина — что тут поделаешь! — не говоря ни слова, берет другой кувшин и снова идет к источнику.
Мальчику понравилась эта забава: он снова бросает пушку и разбивает второй кувшин.
Как ни сердилась старушка, однако, боясь падишаха, ничего не посмела сказать. Но так как денег у нее не было, то она берет кувшин в долг и снова приходит к фонтану.
А мальчик опять бросает свою пушечку и разбивает третий кувшин. Тут старуха вышла из терпения.
— О, аллах! Я тебе ни слова не скажу в укор, шахзаде! — вот только полюбить бы тебе Сёйлемез-султан![67] — произносит она и уходит.
Как только шахзаде это услыхал, его охватило любопытство.
— Кто она такая, Сёйлемез-султан? — раздумывает он, и беспокойство его становится все сильнее: он перестает есть, пить, тает, как свеча.
Словом, лежит он в постели три-четыре дня, а посмотреть на него — будто хворает три месяца. Падишах не понимает, что случилось с сыном: сколько ни приводят к нему хекимов и ходжей, они не могут определить, чем он болен.
Тогда падишах спрашивает сына, отчего он заболел, а тот ему отвечает:
— О отец мой, шах, так и так, однажды я разбил три кувшина у одной женщины, которая приходила к фонтану, что под моим окном. Она сказала мне: «Полюбить бы тебе Сёйлемез-султан!» — и с этого дня я затосковал и захворал. Отпусти меня на поиски той султанши… Может быть, я найду ее и избавлюсь от своей болезни.
Падишах, хоть и очень не хотелось ему отпускать сына, понимает, что иначе шахзаде не поправится. Он по-всякому его уговаривает, — а мальчик ему в ответ:
— Отец мой, от меня уж добра не жди: и так я умру, и этак. Но если ты отпустишь меня и я погибну в поисках султанши, так ты тогда по крайней мере не будешь чувствовать за собой никакой вины.
Шаху ничего не остается делать, как согласиться, и он дает разрешение на то, чтобы шахзаде поехал, но только вместе со своим лалой.
Они собирают вещи, по цене дорогие, по весу легкие, в один из дней, под вечер, выходят из города и отправляются в путь в надежде на добрых людей.
Идут они, идут, по горам, по камням, шесть месяцев без перерыва идут, тащатся по разным дорогам. Путники не спят, не едят, ни на что не смотрят, — так что теряют даже образ человеческий, — но все идут, идут, потому что не могут уже больше стоять на месте. И вот наконец приходят на вершину какой-то горы. Смотрят, а там камни и земля сверкают, как солнце, и все кругом залито светом.
Бродят шахзаде с лалой, бродят, глядят по сторонам, и вдруг встречают какого-то старика. Они подходят к нему и начинают расспрашивать его, что это за место, а он отвечает:
— Это горы Сёйлемез-султан. Сама она сидит под семью покрывалами, а ее сияние пробивается сквозь них.
— А в какой же стороне находится она сама?
— На расстоянии шести месяцев пути отсюда есть дворец — там она и живет. Сколько душ из-за нее погибло! До сих пор никто не может заставить ее произнести хотя бы одно слово.
Лишь только он так сказал, шахзаде с лалой снова отправляются в путь. Много времени идут, — в сказке-то все быстро делается! — идут еще один-два-три месяца пути — однажды поднимаются на вершину горы, глядят — все кругом красным-красно. Они и тут бродят по окрестностям и вдруг замечают поблизости деревню.
— Ох, лала, я совсем выбился их сил. Пойдем в эту деревню и отдохнем немного, да к тому же и разузнаем, что это за место такое.
Они идут туда, заходят в кофейню; все догадываются, что они пришли из дальних мест, и после того как они немного отдохнули, начинают с ними разговаривать.
Шахзаде, не открываясь им, спрашивает, что это за зарево в горах, а селяне отвечают:
— Эх, гости, отсюда на три с половиной месяца пути вперед живет Сёйлемез-султан. Зарево этих гор — алый цвет ее щек и губ; она сидит под семью покрывалами и не произносит ни слова.
Кто говорит: «Мой брат в прошлом году пошел за этой девушкой и в дороге погиб», — кто говорит: «У меня погиб сын», — и начинают перечислять всех погибших из-за этой девушки.
У молодца не хватает больше терпения оставаться здесь: он снова пускается в путь вместе со своим лалой, и вот они проходят одну гору за другой.
Не будем затягивать! Идут они, идут, вдали показывается крепость. Шахзаде и говорит:
— Вот это, должно быть, и есть земля султанши.
Они подходят к той крепости поближе и видят: вся она сделана из человеческих черепов, и самая большая башня — чуть не сто аршин высоты.
Они идут дальше. Шахзаде говорит:
— Эх, лала! Я думаю, это и есть головы людей, которые пришли, чтобы заставить султаншу говорить. А мы или тоже сложим здесь свои головы, или достигнем своих желаний.
Не заходя в крепость, они входят в большой город, снимают комнату на постоялом дворе.
— Побудем здесь несколько дней, а там посмотрим, что пошлет аллах.
Вошли они в город и удивились: все там кричат и стонут.
Они спрашивают, что это значит.
— Эх, молодец, что ты спрашиваешь! Дело ясное: и ты пришел сюда за своей смертью. Здесь: кто — мать, кто — отец, кто — брат, а кто — сестра погибших из-за Сёйлемез-султан. А это — город ее отца; всякий, кто пожелает пойти к ней, сперва докладывает об этом падишаху, и если тот разрешает, его отводят к девушке.
Лишь только шахзаде услыхал это, он говорит:
— Ну, лала, теперь наш путь закончился; несколько дней отдохнем здесь, а там узнаем то, что написано у нас на челе.
Так живут они в этом городе, и вот в один из дней шахзаде вместе с лала выходит прогуляться по торговым рядам и базару и замечает человека, продающего соловья.
Шахзаде, можно сказать, влюбился в птичку и хочет купить ее. Напрасно лала говорит ему:
— Сын мой, что ты будешь с ней делать? Сейчас у нас есть дела поважнее; пойдем, брось ты это, еще неизвестно, что с нами будет, зря только деньги потратишь!
Но молодец отвечает:
— Непременно куплю!
Он покупает соловья за тысячу курушей, приносит домой и вешает клетку с птицей в углу своей комнаты.
Как-то раз, когда шахзаде сидел в комнате один и, подперев щеку рукой, с ужасом думал: «А что, если она не заговорит?»
— соловей в клетке вдруг сказал:
— О чем ты думаешь? Ты что-то очень печален.
— Ой-ой, это что же такое: ин или джин? Птица — а говорит!
— растревожился шахзаде и вскочил со своего места.
«Как бы то ни было, а в этом что-то есть; может быть, аллах через нее посылает мне избавление от мук!» — думает он и поворачивается лицом к птице.
— Соловей, я пришел сюда потому, что влюбился в Сёйлемез-султан, а победить ее очень трудно; вот я и думаю о том, как мне быть, — сказал он, а соловей отвечает: