— Но ведь большинство же их не поддерживает, что они смогут сделать?
— А достаточно двух-трёх процентов фанатиков, которые не побоятся стрелять направо и налево, они смогут под страхом оружия подчинить всё общество и никого не будут спрашивать, готовы они поддержать их добровольно. Несколько несогласных пристрелят, а остальные пойдут как скот на убой, да и убеждать проще с оружием в руках. А недовольные есть всегда и при любом строе. Активнее внедряйте агентов в их круги. Мне нужны не рядовые члены ячеек, а те, кто всё это организовывают. Активнее внедряйте паспорта и системы контроля. Отчёт мне по этому вопросу каждую неделю. Похоже, мы с вами увлеклись внешними проблемами и забыли про свои внутренние. Преследуйте революционеров и за территорией нашей страны.
Что там с реформой церкви? Почему нет реальных изменений? Патриарха выбрали, и всё? Все успокоились? Где реальные изменения? Передайте ему, если через неделю не будет видимых изменений, я займусь реформой лично. Лучше я посажу несколько тысяч попов в тюрьму, чем потом сотни тысяч вздёрнут на деревьях вместе с семьями, — разошёлся я в критике и в эмоциях двинул по прикроватной тумбочке, где стоял графин на серебряном подносе, которые от удара упали на пол. На шум заскочила охрана, но увидев, что всё в порядке вышли из комнаты.
— Ваше Высочество, что случилось? — взволновано, спросил вскочивший князь.
— Видение у меня было, ещё когда в церкви молился. Страшное. То, чему мы сопротивляемся изо всех сил, случится всё равно. Тех усилий, которые мы прикладываем для предотвращения Гражданской войны, недостаточно. Или мы где-то ошиблись, или действуем слишком мягко. Если ситуация за год не изменится, я приму самые жёсткие меры, введу опричнину, как при Иване Грозном. Пусть лучше меня будут бояться и считать душегубом, чем я допущу Гражданскую войну. Как в Евангелие сказано? «Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя… Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее…». Пусть я душу свою потеряю. Но не дам это сделать другим. Если потребуется то я казню всех, кто разжигает огонь революции, — сказал я, после чего в комнате повисло тягостное молчание. Князь стоял бледный и явно хотел, что-то спросить, но не решался.
— Идите князь и работайте, позовите слуг, мне нужно одеться, болеть времени нет. От нас с вами зависят жизни миллионов наших граждан.
Да, вот ещё что. Мне нужны списки верных людей, потомственных, кристально честных, идейных, которые смогут доделать, то что не сможем мы. Учителя, охотники, рудознатцы. Нужно будет организовать им скрытный проезд в столицу, для тайной встречи со мной. Каждому нужно будет подготовить дополнительные комплекты документов, которые не потеряют своего статуса и через двадцать лет. Если нас с вами убьют и в стране случится революция, они как волки, избавят общество от наиболее больных особей. Кроме меня и вас о них никто никогда не должен узнать. Они будут жить как обычные люди, но в случае угрозы стране от внутреннего врага, выполнят свою задачу. Беседу с каждым я буду вести отдельно, друг о друге они знать не должны, все документы по каждому должны уничтожаться, без каких-либо копий.
Вы вообще выяснили? Откуда столько людей пришло по мою душу вчера?
— Все иностранцы имеют временное разрешение на посещение выставки. Оружие было спрятано в мусорных баках, а бомбы активировал местный, находящийся в розыске по подозрению в подготовке терактов. Расследование ещё продолжается, но местных практически не задействовали.
— Идите.
Когда князь ушёл, я почувствовал, что мои руки дрожат, возможно, это сказывается моя контузия, которую я получил, а возможно слишком сильное напряжение последних дней.
Нужно прогуляться иначе я так двинусь умом, вообще очень хотелось напиться, но делать это сейчас ни в коем случае нельзя.
Одевшись, я медленно спустился на первый этаж и вышел в парк. Далеко идти я не стал и присел на скамейке. Ко мне сразу же подбежал дежурный.
— Ваше Высочество. Ваш отец, просил проследить, что бы вы не вставали с постели, — произнёс сон.
— Где сейчас моя супруга, — спросил я, проигнорировав его слова.
— Уехала в министерство, там идёт согласование последнего проекта, который необходимо подписать и согласовать назначение ответственных лиц, — ответил он, и предвидя мой вопрос, добавил, — Охрана увеличена в три раза, из дворца выехало два кортежа, которые поедут разными маршрутами. Во второй сидит её двойник, она едет в бронированной машине охраны, мы постарались предусмотреть всё. Ночью даже вскрыли мостовые в более чем тридцати мест и осмотрели все возможные места закладки бомб, даже самые невозможные.
— Хорошо, идите, мне нужно отдохнуть на свежем воздухе.
Когда дежурный ушёл, а охрана отошла в сторону, я облокотился на спинку и посмотрел, сквозь ветки деревьев, на знойное солнце.
До сих пор я не понимал, каким чудом я смог выжить. По всему выходило, что это очередное чудо, мне дали ещё один шанс исправить ошибки прошлого, но сама суть этого бытия сопротивляется тем изменениям, которые я провожу. Только моё присутствие даёт толчок изменениям, а как только я отхожу в сторону, всё вокруг меня стремиться вернуться к своему начальному состоянию покоя. Реформы идут с огромным трудом, за Уралом вообще ничего не меняется, да и стоит отъехать от столицы губернии, как попадаешь в дремучую древность, где новые законы ещё не действуют, а старые уже не соблюдаются. Всю ночь я читал отчёты моих посланников и сравнивал их с официальными, всё сплошная ложь и нежелание ничего менять. Потёмкинские деревни, приписки, а народ на уровне рабов и скота. Будь я на их месте, давно бы взялся за вилы. Похоже, нужно готовиться к ещё одной поездке по стране и начинать уже не угрожать, а карать. Но всё это всё равно мало и я чувствую, что не смогу отсрочить Гражданскую войну, мне даже, кажется, что я её приближу, как и Первую мировую войну.
А может, так и нужно? Пока не набрана максимальная точка кипения, спустить пар, провести реформы. В любом случае без прививки от революции, России не обойтись. Нужно, чтобы, коммунисты, эссэры, левые партии, получили на время власть в стране и показали своё истинное лицо. Только тогда, когда начнётся кровавый террор любого инакомыслия, общество поймёт, что скрывается за красивыми фразами, свободы, равенства, братства. Но смогу ли, или мои последователи взять ситуацию под контроль? Это очень опасная игра.
Взять тех же коммунистов, они быстро подавили любые протесты, выжигая его силой оружия и не боясь утопить страну в реках крови. Что может их остановить в этом случае я не знаю. Внедрить туда своих людей? Но в той истории там такой клубок со змеями был, что единицы его пережили. А может этот террор устроить мне? Хотя этого не допустит моё окружение, меня просто удавят как Павла Первого. Но решение должно быть, иначе я бы не оказался в теле Николая Второго. Впереди ещё реформа дворянства, которую я хочу провести с началом Крестового похода. Как отреагирует на него общество, я не знаю, но большинство, рада точно не будет.
Тут мои размышления прервали,
— Ваше Высочество, но я же просил вас соблюдать постельный режим, да и ваша нога ещё не зажила, швы могут разойтись, — сказал спешащий ко мне Склифосовский.
— Скажите, Николай Васильевич, вы верите в Бога?
— Эк вас понесло, верю ли я в Бога? — переспросил он, присаживаясь на скамейку и снимая запотевшие очки.
— Да, в Бога, в бессмертную душу, в то, что мы все на земле с какой-то определённой целью?
— Знаете, когда ты смотришь на двух больных людей и один, полный сил, и болезнь у него вроде поддаётся лечению, а второй больной от рождения и шансов выжить у него нет, но тот который здоровый, через месяц умирает, а тот который больной и был уже одной ногой в могиле, внезапно идёт на поправку. Как правило, тот который борется до конца, имеет шанс спастись, а если и вполне здоровый человек опустит руки, то и умереть может. Сколько раз я боролся за умирающего до конца, даже в том случае, когда шансов выжить не было и случалось чудо, человек выживал, практически воскресая с того света. Некоторые рассказывают, что видели свет и лёгкость в теле. Конечно, я верю в Бога, и надеюсь, что душа бессмертна, так как нас там дальше, что-то есть. Но мне кажется такой вопрос нужно задавать мне вам. По слухам, вы воскресли и говорили с самим апостолом Петром, у врат Рая.
— С апостолом Петром не говорил, но то, что жизнь на этом не заканчивается, могу сказать точно. Меня вернули сюда с целью предотвратить череду ужасных катастроф и потрясений, а я не могу ничего исправить, да и народу не очень нужны те изменения, которые я провожу. Вон, постоянные покушения, одно за другим.
— Если бы я как врач, спрашивал у больного, как его лечить, то у меня большинство бы умирало. До того как вы дали миру эти чудные антибиотики, спасти больного от заражения всего организма и смерти, могла помочь только ампутация, причём затягивать с этим также нельзя. И не всегда на такие операции был морфий. Вы представляете, что такое, когда вам на живую отрезают руку или ногу? Но отрезав и погубив один член, врач спасал всё тело. Может, и вам нужно отсечь больной член от общества, чтобы спасти всё остальное? — спросил Склифосовский.
Тут меня кто-то, очень осторожно, начали тормошить за плечо,
— Ваше Высочество, на обед зовут.
Открыв глаза, я посмотрел на штабс-капитана, который тормошил меня. Я, похоже, задремал на скамейке.
— А где профессор Склифосовский? — спросил я оглядываясь.
— Не могу знать Ваше Высочество. Ваша матушка на обед вас зовут.
Наверное, мне опять приснилось всё это, хотя там во сне было всё очень правдоподобно, да и слова Николай Васильевича, были верными. У больного не спрашивают, чего он хочет, а дело хирурга отсечь всё больное и загнивающее, невзирая на мольбы. Значит, и мне нужно действовать более решительно, пока зараза и всё, что вызвало её появление не распространилось по всему организму.