Командующие корпусами были совершенно бесцветны. Так, Хантер-Вестон, командир 29-й пехотной дивизии и впоследствии 8-го корпуса, характеризуется как «очаровательный, но лишенный воображения человек», командующий 9-м корпусом Стопфорд получил свою должность не вследствие заслуг, а на основании принципа старшинства и никогда не был в бою. Стопфорду был шестьдесят один год, и, хотя в 1880-х гг. он побывал в Египте и Судане, а во время Англо-бурской войны служил военным секретарем при генерале Буллере, у него была репутация преподавателя военной истории, а с 1909 г. он находился в отставке и часто болел. Стопфорд, командир 9-го корпуса при Сувле, потерял драгоценное время (когда после взятия Шоколадной горы 7 августа британцы долго стоят на месте и ждут приказа, они получают, наконец, приказ Стопфорда с распоряжением… окапываться), не поддержав своевременно левого фланга частей АНЗАКа, достигших вершины Кодья-Шимендаг, что решило исход битвы.
Французский генерал д’Амада, участник североафриканских экспедиций и боев во Франции в 1914 г., отстраненный от командования вследствие отступления вверенных ему частей, имел характеристику пессимиста — очевидной причиной была гибель его сына.
На общем фоне выделяются в лучшую сторону австралийские генералы. Сосредоточив в составе АНЗАКа лучших своих солдат, Австралия и Новая Зеландия вполне могли ими гордиться: упорство в бою, одни из наиболее высоких потерь в экспедиционных силах в процентном отношении иллюстрируют боевой путь АНЗАКов. Среди командования АНЗАКа следует упомянуть прежде всего командира Бердвуда, некоторые генералы погибли (Бридж и Чевел). Из трех погибших в Дарданеллах британских генералов два, таким образом, из АНЗАКа (третий — генерал-майор Кокс из 29-й индийской бригады).
Итак, заметен дисбаланс между стратегической значимостью операции для судеб войны и определением круга людей, которые должны ее осуществлять. И это притом что оперативно-стратегическая обстановка благоприятствовала союзникам. Изначально операция была возможна уже потому, что британский флот господствовал на море. И десантная операция сулила радужные перспективы союзникам. «Если бы мы начали высадку в сотый раз, — позже писал Я. Гамильтон по поводу высадки в Сувле, — мы бы не могли надеяться встретить условия более благоприятные, чем те, которые мы нашли. Но мы не сумели ими воспользоваться».
«Никогда еще в мировой истории, — отмечал один из адмиралов, принимавших участие в операции, — флот не выходил в такую экспедицию, никогда еще такая крупная кампания не была организована так поспешно и никогда не случалось, чтобы такое предприятие было так мало обдумано в метрополии».
Операция провалилась, и Россия оказалась надолго отрезанной от союзников по Антанте. Интересно, что, как утверждает очевидец событий Мюллер, «немецкие офицеры на полуострове Галлиполи утверждали, что англичане подвели русских, т. к. весь смысл Дарданелльской кампании заключался в том, чтобы обеспечить морские коммуникации, с помощью которых можно было бы оказывать материальную поддержку военным усилиям России»[17].
Халатное отношение военно-политического руководства и высшего союзного командования к Дарданелльской операции предопределило и соответствующий подбор исполнителей. Это, конечно, не относится к бойцам и офицерам союзных войск и флота, героически павшим в ходе важнейшей операции Первой мировой войны, но их жертвы оказались напрасными.
Глава 3. Борьба за несостоявшихся союзников — судьба Дарданелльской операции и болгарско-греческий вопрос
Как уже отмечалось, Дарданелльская операция была тесно связана с болгаро-греческим вопросом.
Греки в значительной степени подтолкнули британское командование в сторону организации операции, предоставили англо-французским военно-морским и сухопутным силам островную инфраструктуру во время ее реализации. Позиция Болгарии значительно повлияла на сроки и параметры осуществления операции.
Разумеется, союзники желали привлечь оба этих государства на сторону Антанты.
Но без урегулирования вытекающего из итогов Балканских войн болгаро-сербско-греческого конфликта это было маловероятно. Попытки его преодолеть предпринимались дипломатами Антанты в преддверии и в ходе Дарданелльской операции.
В период подготовки операции министр иностранных дел Великобритании Э. Грей 23 января 1915 г. предложил Греции за активную помощь союзной с Антантой Сербии «весьма важные территориальные приобретения в Малой Азии», заверив Болгарию, что если притязания Сербии и Греции будут удовлетворены в «других местах», болгары получат «удовлетворительные» компенсации в Македонии.
Премьер-министр Греции Э. Венизелос, назвав эти предложения «нелепыми», в двух меморандумах королю Константину — от 24 и 30 января 1915 г. — настаивал на немедленном вступлении Греции в войну: ради идеалов создания неовизантийской империи с Константинополем в качестве столицы.
Константинополь был камнем преткновения для держав Антанты — вопрос о его судьбе интересовал и Англию с Францией, и Россию, и Грецию.
Английская дипломатия У. Черчилля и Д. Ллойд-Джорджа даже во время войны была направлена против своих союзников по Антанте — России (прямо) и Франции (косвенно), но острый конфликт между союзниками был чреват победой Германии, и его до поры до времени британцы старались избегать, используя в качестве разменной монеты интересы балканских государств.
По своей сути это был конфликт между западными державами и Россией — закономерный и неизбежный, впервые во время Первой мировой войны отчетливо проявившийся при выборе дальнейшей судьбы Оттоманской империи, которая имела две альтернативы: произойдет ли интернационализация Константинополя и Проливов или они перейдут (вместе со сконцентрированными в этом регионе экономическими, военными и политическими интересами Англии и Франции) под власть России.
Наряду с конфликтом Англии и Франции с Россией присутствовал и конфликт Англии с Францией, ярко проявившийся после победы «западных демократий» над «германским милитаризмом» (он был отголоском десятилетий предшествующей конкуренции между этими странами в Европе и мире).
Необходимо отметить, что если дипломаты Франции на Балканах (в большей степени) и в Константинополе (в меньшей степени) достаточно давно привыкли ориентироваться на русскую политику, то для английских дипломатов сам факт русско-английского сближения был очень непривычным и побуждал их к сохранению собственных, как правило, антирусских контактов с политическими кругами балканских государств.
Удельный вес держав Антанты в разных балканских государствах был далеко не одинаков. Из трех традиционных держав-покровительниц Греции — Англии, Франции и России — две первые хотя объективно и сыграли меньшую роль, чем Россия, в достижении Грецией независимости, но по причинам географическим, экономическим и иным имели в Греции доминирующее положение, что сказалось и на позициях Ближнего Востока в эпоху Первой мировой войны. Сербия мало привлекала Англию, в то время как Франция интересовалась Сербией только с точки зрения займов и заказов французского вооружения. Болгария же еще с 80–90-х гг. XIX в. была ареной борьбы не только русского и австрийского, но и русского и английского влияния — этой балканской стране, по мнению политиков Европы, отводилась ведущая роль на полуострове.
Таким образом, традиционная разнородность, если не враждебность английской и русской политики, проявилась именно в Болгарии и Греции, тем более что Сербия уже участвовала в войне. И это было крайне некстати в преддверии такой судьбоносной операции, как Дарданелльская.
Обе державы понимали значение балканского театра военных действий. Обе считали наиболее желательным восстановление Балканского союза, направленного, с точки зрения России, прежде всего против Австрии, а с точки зрения Англии — не только против Германии и Австрии, но и против Турции (а в перспективе и против России).
Но, конкурируя между собой, союзники утратили, в частности в Болгарии, заметную долю своего влияния и находились в этой стране в менее благоприятных условиях, чем Германия и Австрия.
Другим моментом, предопределявшим глухую борьбу России и Англии (в которой Франция принимала участие на стороне Англии), был вопрос о Константинополе и судьбе Оттоманской империи.
Францию Константинополь интересовал больше, чем Проливы. Ее волновала не столько проблема Проливов в узком смысле, то есть право России беспрепятственно проводить через Проливы свои суда, сколько защита Константинополя (где имелись значительные французские интересы) как от русского, так и от английского засилья.
Англия, напротив, могла отнестись более равнодушно к Константинополю, чем к Проливам, хотя вопрос о Проливах не принадлежал к числу первостепенно затрагивающих ее интересы, но это не означало, что она (как владычица морей и колониальный доминион того времени) была готова созерцать воцарение в Проливах России, получавшей возможность свободного выхода ее флота из Черного моря.
По мнению англичан, на роль враждебного России «привратника Черного моря» вместо разлагающейся Турции лучше всего годились болгары — наиболее крепкая, энергичная и жизнеспособная нация балканского полуострова.
Но несдержанная политика правительства болгарского царя Фердинанда возложила на Болгарию ответственность за межсоюзническую Вторую Балканскую войну и этим рассредоточила внимание английских политиков между Грецией и Болгарией, тем более что Греция была и морской державой восточного Средиземноморья, особенно полезной в период проведения Дарданелльской операции.
Поэтому Греция, имевшая флот и мечтавшая о захвате Галлиполийского полуострова, и Болгария, имевшая самую сильную армию на Балканах, были желанными союзниками Антанты.
Русская дипломатия считала, что содействие Болгарии, причем независимо от исхода войны, может быть обеспечено передачей этому государству македонских территорий Иштиба и Кочан (до Варадара), а в случае победоносной войны Болгария получает так называемую спорную территорию, предусмотренную 2-й статьей тайного приложения Сербо-болгарского договора от 29 февраля 1912 г., — от вершины Голема, севернее Кривой Паланки, до Охридского озера (с включением Струги).