– Сольник! Пора! Сольный концерт – это другой статус, понимаешь. Пусть твоя родня возьмет кредит, а мы снимем зал!
Но пришла сессия, он провалил вышку (высшую математику), и все рассосалось. Какой кредит, какой зал, когда стипа горит синим пламенем!
Ермолай слышал, что бывают дирижеры, у которых словно нет никакой техники, но они умеют передать оркестру все, что хотят. Тут мистика, тайна, тут что хотите.
Так вот что-то похожее происходило в отделе. Стелла не говорила начальственным тоном, никого не распекала никогда, но работа шла, и экологию отстаивали. Когда эксперт Верочка заявила, что у нового моста сливы сделаны не на современном уровне – со старыми фильтрами, Стелла два дня ходила бледная, звонила беспрерывно разным «деятелям» и наконец любимицу-реку отстояла (фильтры поставили новейшие).
Как раз в это время Ермолай пригласил в отдел своего друга и однокурсника Павла Балатова. Его посадили «на родники».
И все оглянуться не успели, как что-то сделалось со вчерашним студентом и он стал сатанеть на взятках. Так он себя поставил, что другим приносили иногда конфеты к Новому году, а ему – всегда коньяк, и в большом количестве.
Старушка к нему пришла:
– Я после реанимации, руки дрожат.
У нее был мичуринский участок, она хотела его подарить, и вдруг оказалось, что там бьет источник и нужен акт экспертизы.
Павел все равно из нее выжал хоть печенье – послал в магазин. Пил с печеньем чай, всем видом показывая: а что, у нас эпоха частной собственности.
Пару раз был вообще рекорд: собралось у него этих подношений два тюка. Он даже просил Ермолая:
– Помоги мне донести до такси.
Надоело это Ермолаю, и он стал делать вид, что у него проблемы со слухом. Балатов придумал зай ти с другого боку:
– Ты вот не остался с нашей блондиночкой, фантасточкой, талантищем нашим. А мне нужно теперь каждый год ее в Усть-Качку возить. Знаешь, какой это сейчас дорогой курорт?
– Курорт – это благое дело, – ответил Ермолай, чувствуя, что вывязывает что-то не то и не тому…
И тогда Балатов решил не длить эти сложности со своим тихим, странным другом, а брать только деньгами, которые значат много, весят мало, греют сильно.
Однажды он сам купил землю с целебным источником – туда ходил целый поселок! А Павел огородил свой участок вместе с родником бетонной стеной.
Целебный источник подумал-подумал – и закрыл свое водяное око, не в силах взирать на лицо нового хозяина, которое – как у динозавра, надувающего мешочки на шее, чтобы обозначить свой статус в стаде.
А хотел источник смотреть на родные лица из поселка: трезвые и с запахом, здоровые и надорванные… И вот – мгновенно в отдел явились все жители в лице пяти ходоков. Впереди маячил суд.
Стелла сказала:
– Павел, как хотите – разруливайте ситуацию и сносите забор. Кстати, еще одна взятка – и мы расстаемся.
В этот день Ермолай остался после работы на три часа – делал шабашку. Попросила, кстати, сама Стелла. А ее – сам директор. Ермолаю вручили «кусок дерева» (тысячу рублей), и он на следующий день сводил весь отдел в кафе.
Там вдруг промелькнуло два-три флюида между Ермолаем и одной стальной скромницей – официанткой, промелькнуло, и все. Так у любого при встрече с любой слегка что-то мелькает. А дальше должны пойти усилия, чтобы эту любую сделать единственной. Но на эти усилия у Ермолая сил не было запланировано.
И тут Стела и Крылышкина завели разговор словно бы совсем из другого измерения:
– Вчера в перерыве вышли купить новый мобильник.
– Моя дочь такая углубленная в музыку – второй мобильник уже посеяла…
– А там продавщица – просто ирис, глаз не оторвать!
– Мы уж любовались-любовались! Любовались-любовались!
– Почти наша Верочка!
– Что ты говоришь! По сравнению с Верочкой та – просто ромашка чахлая.
Это ведь вам не такие свахи, которые мужику сразу обухом в лоб: остановись, посмотри на эту красу, век нас будешь благодарить и медом-пивом поить! А добрый молодец сразу прыг в кусты, и только шевеление веток далеко впереди отмечает его путь к свободе.
Ермолай мысленно называл Верочку: «Пухляндия», в общем, была она не в его вкусе, поэтому он и ускользнул в глухие леса холостяцкой жизни, лишь робким партизаном выходя иногда на Стеллу. То покупал ей билет в командировку, то провожал-встречал ее в аэропорту.
– Моя тихая радость, – однажды сказала она ему, но дальше шел сплошной тормоз жизни.
– Ты, идиотка, послушай, – говорила ей Крылышкина, бешено куря. – Пугачева – с Киркоровым, это раз. Сейчас вообще модно: вышла замуж за… он вообще моложе на двадцать пять лет.
И дальше давила – в своей элегантно-бульдозерной манере:
– Что я: сейчас да сейчас! Всегда так было. Анна Керн – помнишь? – старше мужа на двадцать лет, а жили счастливо и даже умерли чуть ли не в один день.
– Еще скажи про гормоны для здоровья…
– Скажу, – безнадежно вздохнула Крылышкина.
– И получается, Ермолай должен самое малое на пятнадцать лет меньше прожить, чтобы иметь сомнительное счастье в один день со мной ласты склеить…
Прошло пять лет.
– Есть хорошая новость!
– Какая?
– Через три дня весна!
– Зачем спешить? Эти три дня что – мало значат, что ли?
Разговоры в отделе о как нужны были Ермолаю! Его недавно приняли в ансамбль «Нанотехно», и он поплыл по реке созвучий, жестко потряхиваясь на порогах смысла. Он уже давно знал, что музыка дает самым затертым словам значительность и трепет. Бросил петь Губанова и прочих СМОГовцев и ОДЕКАЛовцев, а просто – подслушает какой-нибудь разговор, чуть сдвинет ритм, обопрется на диафрагму и начнет:
Есть хорошая
Новость!
Скажи скорее! Скажи – о чем?
Через неделю весна! Своим плечом
Подвинет зиму!
Но зачем спешить? Разве эти дни не причем…
Ему ставили целых два микрофона: для голоса и – ниже – для гитары.
«Нанотехники» выходили на сцену с полотенцами на шеях, ими вытирали трудовой пот. За это их полюбили невообразимо на дискотеках и даже в ночном клубе «Коллайдер». Особенно трепетный пол! Даже одна бросила в них своим лифчиком, его косточка попала Ермолаю в глаз, долго болела роговица.
Но все эти дела вечером и пока бесплатно, поэтому служба остается службой. Ермолай сдал на новую категорию, ему повысили зарплату, и Стелла пустила в ход этот новый предлог:
– Ну теперь уже никаких отговорок! Высокий шатен, зарплата, отъявленный гитарист, и вот тебе наша Надия!
Надия пришла на место Павла Балатова, волшебным образом взмывшего в администрацию города Х.
Палец о палец не ударив, она стала любимицей одного олигарха!
Но предупреждаем: тут все вне эротики – не бурный роман, а ровный пожар воспоминаний.
Олигарх зашел поспорить насчет водоохраной зоны в своих землях и увидел Надию, похожую, как две капли воды, на его первую любовь, с которой глупо, непоправимо поссорился тридцать лет назад. Тогда он был не олигархом, а кем-то вроде Ермолая… С тех пор ни разу с ней не виделся, а когда очнулся однажды среди плюшевых подушек на диване – уже женат, притом удачно, дети тут, затем внуки.
И вдруг смотрит: послана она – его первая любовь – высшей силою… в виде Надии. Сходство – сто процентов. Те же смоляные косы, та же оливковая кожа. И никакая это не дочка, не внучка той. Просто игра природы.
На самом деле она в любую минуту может уехать в Германию: у нее мать – приволжская немка, хоть и отец татарин.
Олигарх теперь приезжает в их отдел за двадцать минут до начала работы, заваривает Надие чай и приглашает еще широким жестом всех сотрудников:
– Сегодня с печеньем.
Или:
– Сегодня с вафлями.
– Спасибо, Владимир Иванович!
Вообще, Владимир Иванович – вылитый папа Бенедикт XVI! Как эти продленные кости лица и радостно-прохладные глаза занесло в коми-пермяцкие просторы?
Надия, которая защитила диплом по палеоклиматологии, во время чаепитий размышляла:
– Наверно, угро-финские черты достались всей Европе. Ведь венгры отсюда вышли.
– А Сигизмунд Герберштейн писал, что не отсюда, – возражал Ермолай.
Стелла и Крылышкина переглядывались: Ермолай-то штурмует нашу Надию, скоро свадьбу сыграем.
А на самом деле Ермолай, плавая в Интернете, любил выдергивать вот такие цитаты: вдруг да прорастут в каких-нибудь песнях.
Все смотрели на олигарха как на странный цветок, произросший на уральских просторах, говорили: это что-то единственное в мире, нам повезло, давайте-ка поудобнее усядемся с чашкой чая, попялимся, посозерцаем.
Когда Надия заговаривала о том, что пора уехать на родину одного из предков, то есть в Германию, и В. И. сразу давал ей шабашку на сто тысяч или путевку в Анталию.
И эта сказка течет дальше.
В. И. рассказывает им свои бесконечные истории про поэта Алексея Решетова – своего бывшего соседа по дому.
Когда-то поэт-сосед сказал к слову, что женщины в тридцать раз лучше мужчин. Потом он переехал в Екатеринбург, но недавно В. И. увидел его случайно на перроне – тот приехал в гости.
– А я встречаю двух женщин… это сестры жены. Помните, вы говорили, что женщины в тридцать раз лучше мужчин…
– Какую глупость я сморозил! – воскликнул поэт. – На самом деле они в сто раз лучше нас.
Сама Надия уже смотрела на Ермолая таким взглядом: если что, так я могу и не уезжать в Германию…
Скажем сразу: Надия отпала, потому что было затем общее собрание с эмчеэсниками.
Прогнозировали мощный паводок, вертолеты все время патрулировали.
– А гидрологов то не хватает, то тошнит в воздухе, как Машу.
При этом имени Ермолай вздрогнул. В самом деле, Маша сидела в средних рядах с блокнотом.
А в среде географов-гидрологов уже разбежалась волна: Марихен-Чепухен развелась…