Он мог бы засунуть руки в сумку Legend, но боялся разрушить волшебство любования вещами. Вместо этого он включил радио и стал слушать утренний выпуск новостей. Ни слова об убийстве в Венеции. Значит, труп еще не обнаружен. Это разочаровало убийцу. Он понимал: ожидание постепенно лишает его возможности контролировать ситуацию. Попытался отвлечься, но думал лишь о том, когда будет следующий выпуск новостей. Ни слова не было даже в последнем выпуске радионовостей за эту ночь. Об убийстве не сообщили ни на следующий день, ни на третий.
В прежних случаях избранниц находили через несколько часов, и он всегда бывал доволен внешним видом своих жертв. Теперь же мысль о разлагающемся теле беспокоила и тревожила его. Его ритуал требовал, чтобы полицейские фотографы обессмертили тело в том состоянии, в котором он его оставил, и с тем же выражением лица. Тело не должно быть искажено действием гнилостных бактерий – бациллы путрификус и ее ужасных сестер.
На четвертый день он решил пораскинуть мозгами, как сделать, чтобы мир узнал о его преступлении. Про анонимные письма или телефонные звонки нечего было и думать: звонить или писать значило бы оставить улики для следователей, которые уже много лет охотятся на него. Все внимательно обдумав, он пришел к выводу, что единственный подходящий способ – вернуться в квартиру и открыть дверь, чтобы вызвать подозрение у соседей. Зловоние мертвого тела заставит их вызвать полицию.
Это было опаснее, чем звонок или письмо, но больше заводило его. Он был уверен, что угроза, которой он подвергнет себя, вставляя ключ в замочную скважину, открывая дверь и бросая взгляд на труп, пробудит волшебство, и, вернувшись в убежище, он наконец сможет насладиться исследованием сумки.
На пятый день он не делал ничего – обострилась боль в ребрах. Весь этот день он, отупев от обезболивающих, лежал в постели и смотрел телевизор.
Но на шестой день ему стало лучше. В тот же вечер, выяснив, что ситуация не изменилась, он приготовился действовать. Отыскал в сумке Legend ключи, но не стал трогать остальные лежавшие в ней вещи и вышел на улицу. Стараясь избежать новых приступов боли, он слегка наклонялся вбок, как будто был старше на двадцать лет и страдал от артроза. Но в сущности, это было неплохо. Если кто-то его увидит, то запомнит человека со странной походкой, а ребра скоро заживут, и в итоге эта примета введет в заблуждение следователей. Так же, как борода: он отращивал бороду перед каждым преступлением, а потом сбривал.
Он зашел в аптеку и купил мятный бальзам от простуды, чтобы позже смочить себе ноздри: ему не хотелось, чтобы его вырвало перед трупом этой суки.
Убийца двигался согласно ориентирам, которые отметил на мобильнике: Академия, Сан-Марко, Риальто, Сан-Лио, площадь Санта-Мария Формоза – и в итоге снова оказался возле больницы Оспедале. Это был длинный и извилистый путь, на первый взгляд бессмысленный. На самом же деле ему нужно было взбодрить свое тело после долгих дней, проведенных в постели. Движение и морской воздух должны были помочь ему думать. Он опасался, что обезболивающие препараты затуманили его сознание и ослабили способность рассуждать.
Войдя в замкнутый двор, он спрятался в тени и внимательно осмотрел двери и окна: нет ли признаков опасности. Затем он подошел к той двери и открыл ее. Никаких неприятных запахов он не почувствовал и решил, что уловка с бальзамом помогла.
Он закрыл за собой дверь, включил фонарь, направил его луч на пол, туда, где лежал труп, – и от ужаса почувствовал спазм в желудке: там ничего не было. Он зажег свет и обнаружил, что комната пуста. Ни трупа, ни мебели, ни картин на стенах, и похоже, что стены недавно покрашены заново. Нет даже той ужасной подставки для зонтов.
Убийца убедился, что попал в ловушку, решил, что погиб. Сейчас его арестуют. Он поднял руки, показывая, что сдается, и долго стоял так, замерев от ужаса. Но вокруг было тихо, и он понял, что в доме никого нет. Вероятно, его ждут снаружи.
Однако он был не в силах справиться с охватившим его любопытством и решил осмотреть остальные комнаты. С отчаянно бьющимся сердцем он зажег свет в обеих спальнях, на кухне, в ванной. Ничего. Даже ни одной пылинки. Только сильный запах краски.
В страхе и смятении он вернулся назад и, уже опуская ладонь на ручку двери, краем глаза заметил крошечный мигающий красный огонек. Присмотревшись внимательнее, увидел маленькую модель гондолы на краю деревянного ящичка, в котором помещался электросчетчик. Он осторожно взял модель в руки и спросил себя, почему забытым оказался именно этот предмет, такой символичный для этого города. Но через несколько секунд понял, что держит в руках миниатюрную Wi-Fi телекамеру. Кто-то наблюдает за ним и теперь знает его в лицо!
Он громко закричал от ярости, изумления и горя. Вопя как одержимый и размахивая гондолой над головой, он выскочил из дома и приготовился к встрече с полицейскими, которые, несомненно, его ждали. Но двор был пуст, никто не пытался остановить убийцу. Он пробежал около ста метров, потом резко остановился, потому что перехватило дыхание и ослабли ноги. Его захлестнули тревога, тоска и ужас, такие сильные, что ему казалось, будто он стремительно падает в темную как ночь бездонную пропасть. То, что он так любил, благодаря чему пережил незабываемые минуты, стало враждебным и опасным.
Глава 1
Венеция. Фондамента-Сан-Джоббе, Рио-Тера-де-ла-Креа, через несколько дней
Пьетро Самбо, бывший комиссар полиции, протянул руку за зажигалкой и сигаретами, которые лежали на ночном столике. Он проснулся уже давно и с трудом дождался семи часов – времени, когда привык выкуривать первую утреннюю сигарету.
Его жена Изабелла терпеть не могла запах табачного дыма в спальне. Но теперь это не было проблемой: уже больше года прошло с тех пор, как она покинула его и забрала с собой их одиннадцатилетнюю дочь Беатриче. Это произошло после того, как Пьетро был с позором уволен из полиции за то, что в первый и последний раз в своей жизни получил взятку. Он никогда не был продажным, а эти деньги взял, чтобы органы правопорядка не закрыли игорный зал, два раза в неделю работавший по ночам в задних комнатах одного знаменитого в восьмидесятые годы ресторана. Франка Леони, жена владельца этого ресторана, была одноклассницей Самбо в лицее Фоскарини и первой девушкой, с которой у него был секс. Через много лет они снова нашли друг друга, встретились и опять вместе кувыркались на простынях, хотя он был уже женат, а она замужем. Любовный пыл вернулся ненадолго, но, когда позже Франка напомнила комиссару о себе и попросила его о помощи, он не смог ответить «нет». И принял от нее деньги потому, что не желал, чтобы муж Франки догадался об их прежней любовной связи. Тогда взять эти деньги не казалось ему серьезной провинностью: многие коллеги защищали кого-нибудь под предлогом, что это их информатор.
Но в тайный игорный дом зашли карабинеры, которые выслеживали одного среднего уровня торговца наркотиками. Они сразу поняли, что синьора Леони – слабое звено в семейной шайке.
Франке понадобилось всего несколько минут, чтобы понять, что иногда предательство бывает выгодным. Она рассказала все, до мельчайших подробностей. Пыталась оправдаться, утверждая, что незаконные доходы шли на покрытие долгов ресторана, но страх перед тюрьмой заставил ее выдать даже бывшего одноклассника и любовника.
Коррумпированный сыщик стал лакомым куском для следователей, и все набросились на него. Пока он находился в тюрьме, о его связи с Франкой Леони напечатали в газетах. Законная супруга посчитала, что муж ее предал, и не выдержала этого позора. Даже дочь не смогла удержать их вместе: слишком громкой оказалась эта история, слишком много было разговоров и взглядов.
Венеция не подходит для людей, о которых все говорят. В этом городе нет автомобилей, люди ходят пешком, встречают друг друга, начинают разговор, комментируют новости, вышивают по ним узоры, как по канве, с мастерством, которое отточено веками.
Изабелла рассталась с ним и вместе с Беатриче переехала в Тревизо. Она желала забыть прошлое и построить новую нормальную жизнь, в которой ей не будет нужно опускать глаза от стыда.
А Самбо остался в Венеции. Остался, чтобы полностью заплатить за ошибку, которая сломала ему жизнь. В отличие от жены он никогда не отводил глаза в сторону и кивал в ответ тем, кто смотрел на него сурово, как положено глядеть на виновного. Он раскаивался, он был готов отдать что угодно, чтобы вернуться назад, но прошлое нельзя изменить. Он смирился с тем, что должен жить дальше с клеймом продажного полицейского.
У него остался дом, в котором он жил с семьей. На жизнь он зарабатывал тем, что помогал своему младшему брату Туллио, у которого был маленький магазин венецианских масок. Три раза в неделю во второй половине дня Самбо улыбался иностранцам, которые непрерывным потоком заполняли эти сорок квадратных метров. Иногда ему приходилось повышать на них голос, когда надо было закрыть дверь на задвижку. Он умел вызвать к себе уважение. За годы службы в полиции он научился говорить с людьми так, что ставил на место и злых, и добрых. Все они в одинаковой степени умели быть неприятными и назойливыми.
Такие демонстрации силы он позволял себе только по отношению к туристам. Перед своей Венецией, в которой родился и вырос, он всегда стоял с видом побитого пса. Словно бродил с поднятыми руками по ее улицам и площадям, прося о прощении.
Самбо сел в кровати и стал взглядом искать на полу тапочки. Когда он начал чистить зубы, из желудка брызнула вверх по пищеводу струя кислого сока, которая напомнила Самбо о побочных эффектах наказания, которое он отбывал.
Закону было достаточно отправить его на несколько месяцев в тюрьму и снять с него погоны, но совесть приговорила его к каторге.
В Италии политики, администраторы, промышленники и крупные финансисты доказали, что в неприятностях с законом нет ничего плохого. Даже наоборот. Они выставляли напоказ «преследования» со стороны судебной власти, как медали.