В 9 ч. вечера к Подполковнику Зайцеву явились старший аксакал Акбуринской волости, старшины Япалакского и Тюлейкентского обществ, и, со слов киргиза Мама-Исаева, заявили, что сообщники ишана собираются в горах Науката на местности Ак-Терек, где приготовляется боевое знамя. Решив захватить скопище на месте, Подполковник Зайцев с шестью полицейскими и четырьмя конными стрелками 4-го батальона, при офицере охотников, в 11 ч. вечера выехал к месту беспорядков, причем, по соглашению с Воинским Начальником, принял меры военной охраны города, о чем и донес по телеграфу Военному Губернатору. Проездом через Япалак Подполковник Зайцев послал местного старшину для охраны партии Военного Топографа Косценича, а на 18-й версте встретил идущего в Ош Наукатского волостного Управителя, заявившего, что вблизи перевала Чакмак он дал подержать свою лошадь пятидесятилетнему Кадыркулу, который, отведя ее в сторону, вскочил в седло и, пользуясь темнотой, скрылся. Видя по дороге аулы летовок, в которых не было ни одного мужчины, Подполковник Зайцев убедился, что сходка действительно существует. Пройдя 45 верст, на рассвете 18-го Мая в глухой долине Ак-Терека он окружил мечеть ишана Мадали, но скопища уже не застал. Здесь были им захвачены имам и человек 20 участников сходки. Приказав разрушить мечеть, служившую местом сбора, Подполковник Зайцев выехал обратно в Ош, а волостному Управителю с оставленными при нем четырьмя вооруженными полицейскими приказал охранять Корпуса Военных Топографов Подполковника Парийского, водворить порядок в Кыркольском обществе и арестовать участников сходки, разбежавшихся по летовкам. Получив в 2 ч. дня 18-го Мая сведения о бывшем нападении на лагерь в Андижане, Подполковник Зайцев в 4 ч. осмотрел улицы и базары туземного города, послал инструкцию самоохраны Покровскому поселку и установил усиленные ночные разъезды. Вместе с тем Подполковник Зайцев приступил к производству дознания.
Дознанием этим между прочим выяснено, что в воскресенье, 17-го Мая, по письму ишана к Умарбеку, раисы и некоторые более приближенные кишану диваны, собрали к вечеру до 300 человек киргиз на Ак-Тереке, где приготовили бунчук и значок. Огнестрельного оружия у них не было; предполагалось драться, кто чем мог, – ножами, батиками и палками. Каждый правоверный имел при себе освященную ишаном палочку – зубочистку, игравшую роль предохранителя от смерти. Общим сборным пунктом был назначен Тамчи-Булак, в 12 верстах от Оша. В это место ожидались: сам Умарбек-Дат-ха, жители Япалакского общества, Саттыбай с ошцами и мелкие партии из разных мест, не успевшие прибыть в Ак-Терек. К полночи на Тамчи-Булаке, во главе с братом Умарбека Мулла-Атабек-Бек-Муратовым, пришли жители Кыркомная и ак-терекцы, и, в ожидании подхода япалакцев и других партий, более почетные лица держали совет. В это время прискакал пятидесятник Таш-Ат с известием о выезде Подполковника Зайцева. Тогда поднялась тревога, и вся толпа с криком: «Алла-Акбар» бросилась в разные стороны по ущельям гор, причем некоторые поскакали к ишану с известием, что заговор открыт.
Несостоявшееся нападение на Маргелан. Имеются указания, что предполагалось также произвести нападение на Новый Маргелан, но сведения, относящиеся до этой части дела, 3-го Июня были еще скудны. Насколько можно судить, руководителем этого нападения должен был быть старо-маргеланский житель ишан Инаят-хан, который еще до восстания собирал и кормил у себя много народа. По имевшимся до 3-го Июня данным, в ночь с 17-го на 18-е Мая в условленное время собралось так мало мятежников, что Инаят-хан на нападение не решился; большая часть его шайки разошлась в разные стороны, а сам он пошел на соединение с ишаном, по дороге к которому у селения Кува убил мещанина Дробышева, ехавшего верхом в Маргелан. Инаят-хан, отправившийся с небольшим числом приверженцев, ишана уже не догнал. До 3-го Июня не имелось следов Инаят-хана, но в этот день из Маргелана получены сведения о месте его убежища в Андижанском уезде и есть основание надеяться, что он будет разыскан.
Признаки возбуждения мусульманского фанатизма в Туркестанском крае и Бухаре. Указание из Турции и Афганистана. Таковы в общем своде сведения, которые были добыты производившимся расследованием о мятеже, поднятом минтюбинским ишаном Мухаммад-Али. Следствие, продолжающееся по сие время, раскроет, вероятно, все подробности заговора, причем было бы особенно желательно выяснить степень вредного влияния, шедшего из Турции и Афганистана. Что это влияние существовало, можно заключить из того, что в последнее время в крае часто появлялись турецкие подданные без определенных целей и надлежащих документов, а также присылались из Турции для распространения в народе иллюстрированных константинопольских изданий, прославляющих победы турок над греками и попрание христианского креста; наконец, пример поднявшего мятеж ишана показывает, что на него воздействовали из Константинополя, если и не прямо из Ильдиз-киоска, то, вероятно, из сфер, близких к нему.
Что глава мусульман, турецкий султан, занят был после побед своих над греками мыслями об оживлении, укреплении и утверждении мусульман в идеях ислама, можно судить по тому, что им в минувшем году устанавливались, по сведениям англо-индийских газет, сношения в этом смысле с Афганистаном, причем произошел даже обмен доверенными посланцами. Афганский эмир принял в конце 1896 года новый титул «блюстителя веры», начал чеканить особую золотую монету для образования фонда на предмет священной войны и издал в Кабуле под своею редакцией две книги о джехате. Из «Сведений» (см. приложения), представленных Уратюбинским участковым приставом, видно, что осенью прошлого года какие-то афганцы убеждали матчинцев стать на их сторону в случае войны, а в Мае текущего года в Фальгарской волости Пенджекентского участка был задержан загадочный афганец, который не мог объяснить цели своего прихода и умышленно путал свою речь.
Уже одни эти факты указывают на то, что в Туркестане были турецкие и афганские эмиссары, а дальнейшее расследование в этом отношении дало бы, вероятно, обильные данные, подтверждающие вредную деятельность у нас выходцев из Турции и Афганистана. Деятельности этой мы обязаны весьма заметным в последнее время фанатическим возбуждением туземного населения, проявляющимся почти повсеместно в Средней Азии в различных неприязненных действиях в отношении русских людей; так, недавно в Аулиэата киргизы завели ссору и нанесли оскорбление действием двум унтер-офицерам без малейшего повода со стороны последних; в Ташкенте замечалось, что туземцы при встрече с русскими стали часто отплевываться, что является выражением пренебрежения, а в Бухаре фанатик убил железнодорожного сторожа и покушался на жизнь другого русского прямо во имя «газавата», о чем чистосердечно и заявлял следователю, однако без внешнего даже выражения раскаяния в содеянном им преступлении. Бухарские власти, в угоду нашему Правительству, казнили этого преступника, но дали ему, как показывают частные сведения, возможность сказать с эшафота краткую, но сильно фанатическую речь и прежде, чем подвергнуть его позорному повешению, перерезали ему горло, что, насколько известно, открывает для него, по понятию мусульман, врата Мухаммадова рая. Таким образом, от приподнятого в последнее время фанатизма несвободны, по-видимому, и некоторые представители правительства дружественной нам Бухары.
Степень виновности причастных к делу лиц. Представив выше очерк действий по умиротворению Ферганской области и расследованию обстоятельств мятежа, поднятого ишаном Мухаммад-Али, а также свод сведений, добытых производившимся мною с 23-го Мая по 3-е Июня включительно расследованием о личности ишана и самом мятеже, перехожу к определению виновности причастных к делу лиц.
1) Бывший Военный Губернатор Ферганской области Генерал-Лейтенант Повало-Швыйковский – главным образом является ответственным в том, что неудачными действиями и неправильным отношением к подчиненным способствовал подрыву в глазах туземного населения значение уездных Начальников, их помощников и участковых Приставов, ближайших к народу представителей русской власти, что ясно видно из представленных по моему приказанию и к сему прилагаемых записок Начальников Маргеланского, Андижанского, Наманганского и Коканского уездов. Приводимые в сих записках факты, к сожалению, едва ли можно признать преувеличенными. Кроме того, Генерал-Лейтенант Повало-Швыйковский виновен в том, что, узнав 17-го Мая около 9 часов вечера, когда телеграф еще был цел, из донесения, присланного Ассакинским участковым Приставом Капитаном Еникеевым Маргеланскому уездному Начальнику Полковнику Брянову, о злодейском умысле ишана Мадали, не предупредил немедленно о том ни Андижанского уездного Начальника Подполковника Коишевскаго, ни командующего 4-й и 5-й ротами 20-го Линейно-кадрового батальона Подполковника (ныне Полковника) Михайлова, чем мог бы предотвратить нечаянность нападения на лагерь. Не сделав этого своевременно, хотя к тому имелась полная возможность, Генерал-Лейтенант Повало-Швыйковский отправился на телеграф лишь тогда, когда проволока была уже перерезана мятежниками. В объяснение этого упущения Генерал-Лейтенант Повало-Швыйковский говорил, что полученное им сведение о предполагавшемся нападении он считал невероятным ввиду того, что за все время управления нашего Туркестаном ничего подобного не случалось. Это убеждение, основанное на несомненных фактах прошлого времени, ослабляет до некоторой степени вину Генерал-Лейтенанта Повало-Швыйковского.
2) Ассакинский участковый Пристав Капитан Еникеев – просмотрел подготовлявшийся в течение нескольких месяцев в его участке заговор, но затем, когда наконец узнал о нем, то посылкою 17-го Мая около 2 часов дня донесений Маргеланскому и Андижанскому уездным Начальникам сделал все для него возможное, чтобы помешать исполнению планов ишана. Джигит, отправленный им в Андижан, был зарезан в пути мятежниками, а донесение, посланное и доставленное в Маргелан, не принесло пользы не по его, Еникеева, вине. Всеми дальнейшими своими действиями по розыску виновников восстания и раскрытию заговора Капитан Еникеев, благодаря его знанию местных условий и честному отношению к делу, был весьма полезен мне и Военному Прокурору и делал все это с отменным усердием. Почитаю долгом поэтому доложить, что полагал бы достаточным вменить Капитану Еникееву в наказание состоявшееся уже отстранение его от должности и сопряженное с этим значительное сокращение содержания, а затем находил бы справедливым по окончании дела предоставить ему возможность продолжать службу в войсках.