Духовные и ученые, принадлежащие к этой группе, недовольны своим настоящим положением, потому что влияние их на массу с каждым годом падает все более и более, с этим вместе падает и имущественное положение, разные вакуфные доходы отнимаются из его безотчетного распоряжения и подвергаются правительственному контролю. Разные казни, власть которых в былые времена была только в зависимости от ханов, видят себе стеснения от Русского Правительства в сменяемости их и в возможности отмены их решений, а также в ограничении пределов подсудности им дел, равно и в ограничении доходов. Наконец, баи, нажившиеся эксплуатацией народной массы, видят стеснения к беспощадному обиранию этой массы во вмешательстве администрации и русского суда в их темные делишки.
Все представители этой группы единственную возможность к поправлению своих дел видят в восстановлении мусульманского владычества, хотя бы при помощи сопредельных ханств. Фанатизм, узкость кругозора, развитого полученным ими воспитанием, и ложные представления о могуществе мусульманства мешают им понять всю ничтожность собственной силы и силы соседних ханств.
И вот эта группа начинает пропагандировать в среде третьей группы, которая находится в положении нерешительном. Масса населения еще не утратила воспоминания о самостоятельности своей под владычеством единоверного хана; она не потеряла еще чувство уважения к своему духовенству и своим ученым; широкая власть, предоставленная народному суду, поддерживает уважение к казням; богатство, поддержка со стороны духовенства и казиев дают полную возможность баям держать эту массу в полной зависимости от себя, и вот благодаря всем этим факторам масса, пожалуй, и не прочь бы отложиться от Русского Правительства, если бы к этому нашлись подходящие условия.
Первое время по занятии края народ был поражен русским могуществом. Привыкнув во времена ханов безусловно подчиняться существующей власти, привыкнув видеть в каждом непосредственном начальнике маленького хана, жалобы на действия которого или не принимались во внимание, или не достигали цели, привыкнув, словом, к полному произволу начальствующих и фатально подчиняясь этому произволу, масса ожидала видеть и действительно видела в первое время по занятии края, что Русское Правительство, принявшее их под свое покровительство, отличалось твердостью и силою, а высшие его представители были облечены большими полномочиями и властью, как в делах судебных, так и административных. А это вполне гармонировало со взглядами туземцев; отделение власти судебной от административной при частых проявлениях антагонизма между представителями этих отраслей государственного управления совершенно было непонятно для населения, привыкшего почитать лишь власть сильную и единую, а потому подобный порядок казался народу умалением власти, ими правящей, и, породив недоверие к ней, уронило престиж русского имени.
Но со временем престиж русской власти, особенно на низших ступенях, стал падать, и прежде всего падение началось с туземной администрации при исключительном положении выборного начала, постановившего должностных лиц в зависимость от народных представителей не только при выборах, но и при назначении им содержания.
Затем начинается и падение престижа власти уездной Администрации, почти низведенной на степень уездной полиции, которое в последнее время благодаря некоторым неблагоприятным обстоятельствам стало особенно заметным. Военная Администрация, некоторыми своими действиями по отношении лиц уездной Администрации, уронила значение таковой в глазах туземцев; к числу таких действий надлежит отнести большое значение, придаваемое ложным доносам, по которым не только производились гласные дознания, но даже повальный опрос туземных должностных лиц и населения; кроме того, оскорбления, наносимые в доносах административно-полицейским чинам, оставаясь иногда безнаказанными, что можно подтвердить следующими мерами: 1) оскорбление, нанесенное в прошении полицейскому приставу Тушеву и 2) по поводу анонимного доноса на взяточничество вольнонаемного переводчика при участковом приставе – производится гласное (фактически) дознание и огульно опрашиваются все народные судьи участка, все волостные управители и сельские старшины. Само же дознание выясняет, что донос вызван не самым взяточничеством, а оскорбленным самолюбием народных судей, которым этот переводчик не вполне оказывал требуемое ими почитание, и тем не менее история об этом раздувается более и более. Уездная Администрация чуть ли сама не становится в глазах народа причастной этому взяточничеству, а в довершение всего явные оскорбления, допущенные в анонимном доносе, по отношению к уездной Администрации, остаются безнаказанными, что ставит Уездного Начальника в необходимость обратиться к надлежащему начальству с просьбой или наказать виновных в оскорблении, или назначить следствие по поводу действий уездной Администрации, другими словами, предать последнюю суду. Но в описанном случае огульному допросу подвергаются только должностные лица туземной администрации и народного суда, достоинство уездной Администрации роняется в массе населения только чрез посредство этих лиц, но бывали примеры всенародного унижения, когда высшая власть на многолюдном базаре многолюдного города, устранив предварительно появление там низшей власти, производила огульный опрос всего присутствующего на базаре народа: не имеется ли претензии на кого-либо, нет ли недовольных и проч., и проч.
Понятно, что подобные действия, роняя достоинство Администрации, подрывают доверие к ней и дают возможность разным кляузникам чрез посредство ложных доносов причинять служащим непоправимый вред, явно показывая полное недоверие к ним со стороны высшей власти.
Как бы в противоположность этому в глазах народа высоко держат свое знамя мусульманское духовенство и мусульманские ученые. Первое ни от кого почти не зависит. Оно никем не назначается и никем не сменяется. Ишаны, имамы, муллы, ходжи, бродячие мусульманские святые и всякий сброд не только по домам, но и в мечетях, в медресе и других молитвенных ученых и учебных заведениях могут почти беспрепятственно проповедовать, что им заблагорассудится. Ни один слушатель-мусульманин, не имея особенной выгоды, их не выдаст, а держать тайных агентов для собрания сведений о действиях и речах помянутых лиц уездная Администрация не может по неимению к тому средств. Но и проповедями действие означенных лиц не ограничивается, так как в руках своих они имеют активную силу, которой предоставлена вся масса мусульманского населения.
Сила эта – народный суд, состоящий из закоренелых знатоков мусульманского закона, другими словами, – из цвета антирусской партии.
Власть этого суда страшна, так как толкование разных постановлений шариата, адата и тому подобных редкому ведомых сборников мусульманской мудрости, а равно и обычного народного права в устах ловкого знатока или мошенника беспредельно разнообразно, и такое толкование может служить к господству полного произвола со стороны народных судей, а чрез них того же духовенства и разных баев.
Простому, темному туземному населению, да и русской Администрации и суду, все тонкости мусульманского писаного и неписаного права почти неизвестны, а населению, кроме того, мало известно и Положение об управлении Туркестанского края, тогда как судьям известно то и другое. По гражданским искам пределы подсудности народному суду по делам, возникающим между туземцами, имеющими одинаковые суды, не ограничены, по уголовным – расширены также в значительной степени, так что по делам той и другой подсудности народные суды поставлены выше (по гражданской неизмеримо) мирового суда, и такая власть находится в руках изуверов, не имеющих ни общеобразовательного развития, ни сознания глубокой нравственной ответственности даже пред собственной совестью, руководимых в большинстве случаев только своекорыстными видами, а иногда просто животным эгоизмом, так как при отупел ости и односторонности, навеянных самым полученным ими образованием, у многих из судей только корысть и произвол являются всемогущим руководящим началом. Но лицемерие, иногда даже ложная, напускная святость, ложное толкование вымышленных законов могут придавать вид справедливости их решениям в глазах народа, а незнание подсудимым, истцом или ответчиком сроков и поводов к апелляциям и умение судей изворачиваться становят бесполезной или прямо невозможной всякую апелляцию. За примером ходить недолго: коканским баем (по состоянию отца) Салихджаном-Алимфиановым у бывшего, ныне умершего, народного судьи Ходжентской части гор. Кокана предъявлялась к разным лицам масса исков, все или почти все выигрывались, некоторые решения даже опротестовывались, отменялись областным судом, отмена которая по одному из таких дел утверждена даже Правительствующим Сенатом, и тем не менее это же дело тем же судьей вновь было перерешено по-старому. Другой пример: в угоду тому же Салихджану и тот же народный судья несколько раз не исполнил требование Администрации, выждав время, постановил решение, после которого означенное требование оказалось неисполнимо.
Во всем этом принимал участие даже весь городской съезд народных судей, и уездная Администрация не могла добиться, чтобы виновные в неисполнение ее требований судьи были наказаны высшей Администрацией.
Таким образом, перед массой народа стоят: с одной стороны, почти ни от кого фактически независимое духовенство, имеющее на него нравственное влияние, и народный суд, почти независимый от Администрации, а с другой стороны – туземная администрация, бессильная и по своей зависимости от той же народной массы и представителей Русской Власти.
Нет нужды подробно доказывать бессилие туземной администрации; она бессильна нравственно, так как, происходя из народа и будучи тесно связана с ним по понятиям, происхождению, верованиям, предрассудкам, идеалам, она являлась бы отступницей и в своих глазах, и в глазах народа, если бы всецело заботилась только об интересах русской власти; она бессильна и по своему служебному положению, так как избирается народом и от него зависит назначение ей содержания, зависит сравнительно с судом неизмеримо больше от уездной Администрации и вполне от областной.