С подлинным верно: Подполковник (подпись не приводится).
ЦГА РУз. И-1. Оп. 25. Д. 73. Л. 34-35. Копия. Типографский экземпляр.
Записка о причинах восстания против русской власти мюридов минтюбинского ишана
Копия
Проследив исторический ход событий присоединения к нам народов нынешнего Туркестанского края, нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что этот край с его кочевым и оседлым населением присоединен к Империи помимо прямых видов и предварительных соображений на то центральной власти.
После 1734 года, когда под наше подданство были приняты Средняя и Малая киргизские орды, по просьбе самих ханов этих народов мы занимали край вынужденно, будучи каждый раз поставлены в необходимость открывать военные действия против пограничных народов для охраны спокойной гражданской жизни у себя на этой окраине, нарушаемой нашими сорубежниками.
Расширяя таким образом вынужденно свои владения в Средней Азии и притом всегда исключительно по инициативе местной высшей пограничной власти, при постоянных протестах против таких завоеваний со стороны высшей в Империи центральной правительственной власти, постоянно указывавшей на то, что, присоединяя этот край к Империи, мы безрезультатно и безвозвратно для Империи затрачиваем государственные деньги, невольно ставило высшую пограничную власть в крае в необходимость заботиться о том, чтобы внутреннее административное устройство этого края не вызывало значительных денежных расходов.
К тому же военное занятие нами этого края производилось главным образом при каких-нибудь внутренних, партийных раздорах правящих классов между собою в занимаемой нами стране, и потому огромная часть населения занимаемой нами страны всегда встречала нас дружелюбно, что породило в нас сознание, с одной стороны, о бессилии этого народа, а с другой – о желании будто бы самого народа подчиниться нашей власти.
Исходя из этих четырех главных положений, а именно: 1) постоянного нежелания центральной правительственной власти присоединить к Империи этот край; 2) сознание наше о бессилии и трусости этого народа; 3) воображение наше о желании самого народа подчиниться нашей власти и 4) постоянное желание наименьшей затраты денег на Администрацию края, мы дали местному населению сельское устройство с самоуправлением по образцу нашего сельского устройства во внутренней Империи, оставили населению существовавшее у них судоустройство, для ведения всех гражданских дел населения между собою по обычаю и суда над населением по обычаю за все правонарушения между собою, за исключением грабежей, убийств и преступлений против порядка нашего управления, и учредили в крае русскую полицейско-административную власть, которая могла бы лишь наблюдать за деятельностью выборных органов местного сельского самоуправления.
Учреждая русскую наблюдательную полицейско-административную власть в крае в лице уездных Начальников и крайне ограниченного числа участковых полицейских приставов, по девяти—двенадцати волостей на одного пристава, мы так были убеждены в преданности к нам этого, чуждого по культуре и враждебного по духу своей религии населения, что непосредственный надзор за политическим настроением населения возложили на тех же представителей местного сельского самоуправления в лице волостных управителей и сельских старшин, не учреждая для сего особых низших агентов полиции, на что потребовались бы, конечно, лишние денежные расходы, чего мы всегда старались избегать при организации русского управления в крае.
С другой стороны, мы так всегда были настроены против присоединения частей этого края к Империи, что, например, по занятии нами Самарканда с его округом вопрос о присоединении этого округа к Империи был разрешен утвердительно только спустя семь лет, – мы все думали возвратить эту область Бухаре. Такая наша нерешительность при разрешении вопросов о присоединении к Империи занимавшихся нами частей края тоже, конечно, влияла на установление в крае лишь наблюдательного гражданского русского управления, не вызывавшего значительных денежных расходов.
Такое спокойное настроение наше относительно политического настроения умов местного населения укреплялось в нас все более и более, по мере постепенного занятия нами этого, однородного по духу религии и складу жизни населения, так как во всех занимаемых нами областях мы устанавливали одинаковое вышеупомянутое административно-полицейское устройство, и население жило при этом чрезвычайно покойною жизнью, не осмеливаясь никогда высказать в каком-либо виде протест против нашего владычества в крае.
Ввиду сказанных соображений, давая такую организацию административного устройства края, мы не хотели иметь в виду, что, снимая с населения оковы векового рабства, мы невольно разовьем в нем сознание собственного достоинства, и когда это, враждебное нам по духу своей религии население обсядется, обстроится и успокоится от внутренних смут и даже забудет о недостатках ханского управления, то подумает о том, не идет ли оно по должному религиозно-нравственному пути, мирясь с иноверной высшей властью в крае.
К развитию такого сознания в населении есть готовый материал в лице бывших ханских служилых людей, которые внушают своим детям о потере ими прав, благодаря новому режиму управления, на привилегированное положение в крае, а также в лице фанатичных представителей религиозно-нравственного мусульманского культа.
Более закоснелые и сильнейшие духом, эти враждебные нам два класса людей, по мере занятия нами края не находя для себя деятельности и средств к жизни в занимаемых нами областях, удалялись в соседние, одинаковые по складу жизни населения и управлявшиеся еще ханами владения, где они встречались, конечно, с распростертым объятиями, как крепкие ненавистники надвигавшейся опасной для ханской власти силы и вернейшие защитники господства мусульманского культа.
Само собою разумеется, что эмиграция злейших наших ненавистников из пределов занимавшегося нами Туркестанского края тоже способствовала спокойному состоянию населения под нашим управлением в занятых нами частях края.
Такими враждебными для нас людьми, убегавшими из занимавшихся нами частей Туркестанского края, переполнялись Фергана и Бухара, так как за пределами этих областей живут хотя и мусульмане, но уже с значительно иным складом жизни, и потому вышеупомянутым двум классам людей идти далее Ферганы и Бухары являлось непривлекательным, они не чувствовали бы себя там дома.
С другой стороны, по мере занятия нами частей Туркестанского края жизнь в соседних Коканском и Бухарском ханствах принимала более легальные формы, уменьшался произвол и право находило защиту для себя в суде.
К этому способствовало, во-первых, то, что ханская власть сама по себе делалась прочнее в глазах соуправителей ханских – беков, которые уже не смели открыто выражать своего неповиновения ханам, боясь вмешательства русских в защиту ханской власти, чему уже были примеры в Бухаре, и наша защита Музафар-Этдин-хана против возмутившегося его сына и возвращение Музафар-Этдин-хану отложившихся от него Китабского и Шахрисябзского бекств, а во-вторых, также и то, что наша высшая пограничная власть в крае всегда требовала от ханов более кроткого и справедливого управления своим населением и постоянно напоминала им об этом.
Таким образом, ко времени занятия нами Ферганы, во-первых, там уже скопилась огромная масса сильного духом ненависти против нас людей, укрывшихся там из ранее занятых нами частей этого ханства, во-вторых, население этой области при занятии ее нами не испытывало тяжелого режима бесправного ханского управления, и, в-третьих, самое-то движение в Фергане против царствовавшего там в то время Худояр-хана было поднято одним из ханских царедворцев кипчаком Абдурахманом Автобачи, хотя из личной мести, но освященное во имя идеи газавата, то есть войны с неверными, как против человека, стремившегося к тесному единению с русскими и склонного вводить в стране порядки по русскому образцу.
Что движение 1875 года в Фергане было направлено исключительно против русского владычества в крае, безусловно подтверждается тем, что область эта, состоя из крайне разноплеменного населения и потому всегда занятая междоусобиями из-за власти до царствования Худояр-хана, во все время поднятого движения Абдурахманом Автобачи проявляла замечательное единомыслие и не возбуждала партийных вопросов из-за того, кто должен стоять во главе государственной власти.
При занятии нами всех крупных оседлых частей Туркестанского края мы сразу, можно сказать, на другой же день после занятия известных городов, становились там если не вполне желанными, то, во всяком случае, всеми признаваемыми властными хозяевами. Происходило это оттого, что, как изложено выше, мы всегда имели дело не с народом, а с известною партией, властвовавшей, и притом обидно и тягостно для населения, в занимавшейся нами стране.
Не то мы встретили в Фергане в 1875 году.
По объявлении Абдурахманом Автобачи, в местности оседлости кипчаков, в пределах нынешнего Андижанского уезда, священной войны, Худояр-хан сразу понял захватывающее значение этого призыва для всех мусульман, без различия партий, и потому, не ожидая успеха от возможности борьбы со своими войсками против Абдурахмана Автобачи, сразу сделавшегося симпатичным народным героем, бежал в наши пределы вместе с бывшим в то время в городе Кокане нашим посольством, направлявшимся в Кашгар, и под защитою нашего военного конвоя при этом посольстве.
Вместо Худояр-хана был объявлен владетелем ханства и защитником ислама сын его Наср-Этдин-бек, и неприятельские ватаги двинулись в наши пределы на всем огромном пограничном пространстве от Ходжента до Аблыка, убивали и брали в плен захваченных врасплох по границе русских людей, разрушили и разграбили несколько наших пограничных почтовых станций, обложили своими ватагами Ходжент и укрепление Теляу и угрожали спокойствию населения в наших пределах.
Результатом такого положения вещей были двинуты наши войска в Фергану через город Ходжент на столицу страны – гор. Кокан. На этом пути у коканцев была расположена довольно сильно вооруженная крепость Махрам, которую защищал Абдурахман Автобачи с своими нестройными, но действительно несметными ватагами.