Начальнику Туркестанского районного охранного отделения. Для сведения, с копией отношения моего Начальнику Скобелевского уезда Ферганской области.
И. д. Начальника уезда, Подполковник Иванов.
ЦГА РУз. Ф. И-461. Оп. 1. Д. 1168. Л. 8-8 об. Копия. Машинопись.
Донесение Начальника Скобелевского уезда Начальнику Туркестанского районного охранного отделения.
№ 67.10 Июня 1911 г.
Секретно
По сообщению Андижанского уездного Начальника от 16 Мая сего года о том, что в селе Куля Кувинского участка открыто пропагандируется газават, были собраны сведения через должностных лиц и частных агентов.
Как и следовало ожидать, никаких данных к тому, чтобы можно было предполагать наличность какой-либо противоправительственной организации, не было добыто.
Напротив того, указание Начальника Андижанского уезда, основанное на сведениях негласной агентуры, на то, что наиболее ясное настроение умов должно выразиться 28 Мая – день проявления в Андижане в 1898 г. мусульманского фанатизма – и 26 Июня – день рождения Магомета, – не соответствовало действительным моментам сих событий, с одной стороны, а с другой – то обстоятельство, что село Куля населено туземцами, носящими название «тюрков», причем агенты, давая знать Начальнику Андижанского уезда, что пропаганда ведется «иностранцами-мусульманами», по-видимому, впали в ошибку, свидетельствует о малой осведомленности означенной агентуры, вероятно, предположившей по названию местных жителей наличность иностранцев- агитаторов.
Об этом сообщено Подполковнику Иванову на предмет разъяснения, но ответа не получено.
Дальнейшие наблюдения ведутся и о последующем сообщение последует. Начальник уезда, Полковник И. д. секретаря.
ЦГА РУз. Ф. И-461. Оп. 1. Д. 1168. Я. 12-12 об. Подлинник. Машинопись.
3.3. Вопрос о Духовном управлении мусульман Туркестана. Религиозные учреждения
Преимущественно негативные представления об исламе и его институтах, закрепленные в общественном сознании империи, и в особенности в представлениях колониальных властей, отразились также и в имперском дискурсе о легитимных (допущенных властью) исламских институтах. В качестве примера мы предлагаем публикацию документов, в которых обсуждаются вопросы о создании в Туркестане самостоятельного Духовного управления мусульман. Эти документы включают в себя протоколы заседаний, фрагменты переписки, имеющей отношение к одному из самых широко обсуждаемых вопросов по поводу о создании в Туркестане институтов, подобных Магометанским Духовным управлениям, уже существующим в других частях Российской империи, где проживали мусульмане[607]. Эти документы сопровождены разного рода инструкциями, справками о деятельности похожих мусульманских учреждений империи. Представленные справки и переписка интересны не только тем, что отражают разнообразную палитру мнений значительного числа высокопоставленных чиновников и экспертов по отношению к исламу и его институтам, но и тем, что в них отразились масса других явлений и проблем, которые, как считалось тогда, были связаны с негативными представлениями об исламе и мусульманах вообще.
Известно, что первый генерал-губернатор Туркестана фон Кауфман считал, что создание Духовного управления мусульман Туркестана совсем необязательно, поскольку это выходило за рамки поддержанной им стратегии невмешательства в дела религиозных учреждений (упомянутая выше «политика игнорирования ислама него учреждений»). Согласно статье 1344 «Устава Иностранных Исповеданий» (Свод Законов Российской Империи. Т. И. СПб., 1896), мусульмане Туркестана формально находились в подчинении Оренбургского духовного собрания (ОДС). Ссылаясь на эту статью в Законе, муфтий ОДС иногда подавал запросы в «окраинные губернии» Туркестана с требованием предоставить сведения о количестве культовых учебных и прочих учреждений. Реакция фон Кауфмана была вполне ожидаемой. Судя по публикуемым ниже документам, он настойчиво просил министра внутренних дел (письмо от 11 декабря 1879 г.) «о воспрещении Оренбургскому Магометанскому Собранию и Оренбургскому Муфтию всяких прямых и непосредственных сношений с духовными магометанскими лицами и учреждениями Туркестанского края, помимо местной Администрации». В результате получилось так, что Оренбургское духовное собрание (ОДС), не желая, очевидно, конфликтов с именитым генералом, перестало интересоваться положением мусульманства в Туркестанском крае, хотя указанная статья «Устава» оставалась в силе.
Следующий генерал-губернатор, М. Г. Черняев (1882-1884), инициировал обсуждение вопроса о создании самостоятельного Духовного управления, но, судя по известным нам документам, без прямых указаний из «Центра», то есть из Петербурга. Внутренним приказом по администрации генерал-губернаторства была создана «Особая комиссия» по выработке предложений по функциям «Духовного управления» (ЦГА РУз. Ф. И-1. Оп. 11. Д. 326). В нее вошли исключительно мусульманские духовные авторитеты, кто сотрудничал с царской властью (см. публикуемый ниже его «Приказ» № 23 от 19 января 1884 г.). Комиссия успела выработать предложения по функциям, структуре, составу проектируемого Управления, определила конкретные учреждения, которые ему должны были подчиняться (судебные и образовательные учреждения, мечети и иные ритуальные заведения, их вакуфные институты), возрастной ценз «служителей культа» и т.п. (там же, л. 3-25, 28-67). Однако после отставки М. Г. Черняева временно замещавший его генерал Гродеков приостановил деятельность Комиссии (там же, л. 25-26). В соответствующем приказе Гродеков крайне отрицательно высказался о деятельности «Комиссии туземцев» и счел, что ее деятельность – «предел мечтаний мусульман относительно полного обособления мусульманства от всякого контроля русской власти». На самом деле, как следует из этого и других документов, любое назначение на «мусульманские должности» и всевозможные постановления Комиссии (из которой предполагалось составить самостоятельное Духовное управление») должны были утверждаться в службе генерал-губернатора. Так что о полном «обособлении от контроля русской власти» речи не шло.
Тем не менее временный преемник М. Черняева Н. И. Гродеков и особенно назначенный после них на должность генерал-губернатор Н. О. Розенбах увидели в попытках создания подобных институтов мусульман нежелательные явления, апеллируя, в числе прочих аргументов, к рекомендациям знаменитой Комиссии графа Игнатьева. Последний, опираясь на группу своих экспертов, настаивал на возрождении былых направлений «магометанской политики». Комиссия указала «четыре главных пути»: «Постепенное подчинение туземцев общим государственным судебным учреждениям, образование туземного юношества в правительственных школах, обязательное распространение государственного языка среди туземного населения и русская колонизация края» (см. опубликованные здесь документы)[608].
Андижанское восстание 1898 года стало знаковым событием, которое вновь заставило вернуться к вопросу о создании более эффективных, с точки зрения колониальных властей, методов управления мусульманами. Несмотря на свою локальность и массовую критику Дукчи Ишана со стороны местных богословов и историков[609], восстание обострило исламофобию в среде колониальных чиновников и экспертов[610]. Это особенно заметно по публикуемому здесь документу – «Доклад по Канцелярии Туркестанского Генерал-Губернатора» (декабрь 1898 г.) на имя военного министра.
В предисловии Доклада мы видим обычную для того времени характеристику восстания и, соответственно, мусульман. Как полагают его составители, «мирное процветание …не ослабило в местном населении исконного мусульманского изуверства, неустанно возбуждающего фанатиков к священной борьбе с иноверной властью во имя господства ислама». Более всего достается суфизму, поскольку глава восстания Дукчи Ишан декларировал свою принадлежность к цепочке накшбандийа-муджадиййа. То что это было сделано через поддельные «документы», уже забылось. Называя суфизм «ересью», составители документа видят в нем главную опасность, в смысле негативного влияния на мусульман Русского Туркестана «иноземных фанатиков», в число которых отнесены Бухара и Османская Турция. Эти страхи тоже были надуманными, поскольку Дукчи Ишан и его окружение сами создали миф о поддержке султаном их «газавата» (которого Дукчи Ишан безосновательно включил в собственную цепочку муджадиййа), желая переложить ответственность на «внешних подстрекателей» (см. также выше).
Как сказано, чиновники предложили отказаться от политики невмешательства в религиозную жизнь «туземцев» и ужесточить контроль. Одним из способов контроля рассматривалось создание Духовного управления мусульман Русского Туркестана.
Составители документа (подписанного генерал-губернатором Духовским), возможно не без основания, обрисовали создавшуюся ситуацию, в которой оказались мусульмане Русского Туркестана после падения ханской власти. В результате былая «стройная организация духовного быта мусульман была нарушена изъятием населения из подчинения мусульманским владыкам, а на место ее не введено было никакой новой». Далее приводится пример упомянутых выше «округов», в которых после создания в них духовных управлений серьезно ослабло влияние «фанатичного суфизма»[611]. Авторы вновь апеллируют к прямым и косвенным влияниям (нравственным, духовным и политическим) «внешних подстрекателей», видя в них причину «возбуждения фанатизма», «неблагонадежности» и т.п. Излагая такого рода аргументы, составители делают ожидаемый вывод в том смысле, что создание автономного учреждения по управлению «делами мусульман Туркестана» «оградило бы [Туркестанский] край от влияния мусульманства не только русского