[612], но главным образом, иноземного», и усилило бы локальный контроль властями за мусульманами. При этом в текст включена ссылка на мнение фон Кауфмана, который якобы в перспективе желал создать автономное для Туркестана Духовное управление. Как своеобразное резюме в документе емко и показательно сформулирована необходимость создания духовного управления в одном из последних абзацев: «… в настоящее время, после данного нам мусульманским населением урока [т.е. Андижанского восстания.– Б. Б.], показывающего, что оставлять его духовный мир без надлежащего надзора невозможно, становится совершенно необходимым установить, по примеру Закавказья и других окраин Империи, известный порядок духовного управления местного населения, который помог бы …зависимость туземной духовной жизни от заграничных мусульманских центров, наблюдать за проведением в жизнь требований центральной власти, ввести порядок в управление обширными вакуфными имуществами и, по указаниям русской власти, включать в программы туземных школ русский язык и другие предметы, которые сделали бы эти обеспеченные в материальном отношении учебные заведения действительными рассадниками просвещения, а не мусульманского изуверства и исключительности».
Следующий документ, представленный в виде Доклада по Канцелярии туркестанского генерал-губернатора и подготовленный (судя по содержанию) для Министерства иностранных дел заведующим Канцелярией генерал-губернатора[613]. Во вводной части Доклада почти полностью повторено содержание и аргументация предыдущего документа (на имя военного министра). Составитель сообщает, что на Доклад генерал-губернатора военному министру ответ не получен, и предположил, что министерство связалось с Департаментом иностранных исповеданий, ожидая их реакции. В докладе есть ссылка на «Правительственный вестник» (номер не указан), где выражена позиция военного министра относительно организационных институтов мусульман империи, в том числе и в Туркестане (с обширными заимствованиями из отчетов и уголовных дел по Андижанскому восстанию 1898 г.). Министр, судя по цитате из его статьи, также связывает активность «мингтюбинского ишана» (т.е. Дукчи Ишана) с влиянием «иностранного дервишизма / ишанизма / суфизма. В заключение министр соглашается с мнением, что для предупреждения беспорядков целесообразно усилить контроль «за развитием мусульманских учений», «присматривать за заведованиями вакуфами», для чего необходимо учредить «особый орган при Главном Начальнике края».
Судя по содержанию, генерал-губернатор Духовской ожидал такого же положительного резюме от Департамента иностранных исповеданий. Однако он настаивал, что не стоит калькировать структуру ОДС или Закавказских духовных управлений, не создавать должности муфтия (или его аналогов), а поручить управление русскому эксперту по исламу, кто «хорошо знает ислам и туземные обычаи».
Далее это же архивное дело включает в себя обзор мнений военных губернаторов Туркестана, или как формулируется в документе, «свод мнений местной Администрации» (военных губернаторов Самарканда, Ферганы и Сырдарьинской области). На самом деле доклады готовили известные на то время эксперты по исламу (В. Наливкин, В. Вяткин, А. Смирнов и, видимо, Н. Остроумов и др.), фамилии которых иногда фигурируют в докладе. Изложенные мнения неодинаковы. Кроме того, они не были знакомы с упомянутым «Докладом», подписанным Духовским и уже отправленным в МВД и Департамент иностранных исповеданий. Однако все три указанных проекта легли на стол генерал-губернатора. Есть смысл прокомментировать их более подробно, поскольку публикуемый текст заключает в себе ряд важных для исследователя контекстов.
Проект самаркандского губернатора (составлен Наливкиным и Вяткиным[614]) характеризируется в записке Федорова как самый полный. В нем предлагалось создать окружные и областные инспекции («меджлисы»), относительно независимые, но с полным подчинением генерал-губернатору и военным губернаторам. Более низкие ступени в этой иерархии— имамы, мударрисы и мутавалли. Их кандидатуры могли выбираться из среды мусульман (не старше 35 лет и окончивших медресе), однако утверждались в канцеляриях областей. Из иерархии «духовных лиц» исключались суфийские шейх и и кадык что мотивируется желанием изолировать первых из них (т.е. суфиев) от «духовных потреб» мусульман, а кадиев классифицировать как сословие, «не имеющее по закону никакого отношения к делам духовным». В самаркандском Проекте имелась историческая справка о вакуфных имуществах, которые предлагалось передать в ведение Инспекции, однако при полном контроле Канцелярии генерал-губернатора и подчинении мутаваллиев областным губернаторам. Автор аналитической записки глава Канцелярии Г. Федоров (?) полагал, что эта часть самаркандского проекта аморфна и не содержит конкретных предложений.
Такую же критику глава Канцелярии высказал относительно предложений в самаркандском Проекте по поводу мусульманского образования, полагая, что только частичное переподчинение медресе проектируемой Инспекции / меджлису (вместо ведомства Народного просвещения) не решит основной их проблемы, то есть не устранит «узкорелигиозный, фанатический характер медресе». Поэтому Федоров предложил полностью подчинить медресе Духовному управлению (или похожей структуре), поскольку в этом случае введение в их программу русского языка (как «единственный способ поставить их на путь полезности с точки зрения русских интересов») и расширение их программы за счет изучения имперской истории будет воспринято «местным населением спокойно». Тогда как инициирование этих предметов со стороны властей «возбудило бы в населении серьезное неудовольствие».
Составители самаркандского Проекта в той или иной степени (как заметил Начальник Канцелярии) следовали похожему тексту Положения о Духовном управлении Закавказья, однако перепоручая управление проектируемой организацией председателям «меджлисов» в каждой области, лояльных к русской власти и подчиненных «Главной инспекции» при Канцелярии генерал-губернатора.
Кроме того, в структуре Кавказского или Оренбургского духовных управлений в той или иной степени сохранилась сложившаяся традиционная иерархия духовного сословия, включая муфтиев, кадиев, имамов, махаллинских мулл и т.п. Составители же самаркандского Проекта поставили целью кардинально изменить (точнее, предельно упростить) эту структуру, в которой, как с одобрением отмечает Г. П. Федоров, «вместо целой иерархии из Муфтия, Казиев двух степеней, Мулл, Хатыпов, Имамов и т.д. установляет только один разряд духовных лиц – Имамов приходских мечетей»[615]. Кроме того, самаркандские эксперты (Наливкин и Вяткин) сочли, что из этой структуры следует исключить и кадиев, которые «в Туркестане считались просто народными судьями».
Самый главный аргумент в предлагаемых самаркандскими экспертами «структурных упрощениях» институтов духовенства состоит в том, что ислам в Русском Туркестане потерял политический статус. Стало быть, нужда в столь сложной структуре сословия богословов (вроде ихайх ал-исламов, кадиев разных уровней, а′ламов, садров и т.п.), не только в контексте духовного, но и политического их статуса, отпадает сама собой. В таких аргументах были свои резоны. Более того, оба самаркандских эксперта высказали вполне уместную мысль о том, что в исламе нет «церковной организации». Такое понимание и достаточно корректные оценки сложившихся организационных структур ислама – большая редкость в среде колониальных экспертов. Тем более странным на этом фоне выглядит желание все-таки «церквизировать» идо крайности упростить организационные структуры «духовных пастырей», искусственно отделив от них суфиев и службы кадиев. И здесь авторы высказали свои резоны, отметив: «В стране, где нет учреждения, объединяющего деятельность приходского духовенства, последнее силою вещей принуждается обращаться за руководительством и получением инвеституры к иноземным главам данной религии и единственное условие, при котором возможно избежать зависимости иноверного населения от иноземного религиозного влияния, заключается, несомненно, в создании центрального для данной местности духовного учреждения внутри страны».
В такого рода пассажах слишком заметна «христианская» (отчасти ориенталистская) характеристика ислама. Одновременно для нас особенно важно то, что в них ясно выражены обычные на то время точки зрения и фобии экспертов и колониальной администрации, усилившиеся после Андижанского восстания, когда призраки суфизма / дервишизма и внешних влияний рассматривались как главные причины «мусульманского фанатизма». И потому едва ли не самые главные резоны в создании «меджлисов» связаны не только с попытками облегчения контроля, но и с ожиданиями, что подобная относительно самостоятельная структура «сама позаботится о том, чтобы избавиться от посторенней [иностранной] зависимости».
Другой Проект с предложениями по созданию «Комитета по мусульманским делам» подписан военным губернатором Ферганы генерал-майором Чайковским (8 дек. 1898). Создание организации подобно Духовным управлениям мусульман в других частях Российской империи Чайковский полагал преждевременным, и потому упомянутый «Комитет» должен стать «переходной и пробной организацией»[616]. Руководство этого «Комитета», как полагал Чайковский, должно находиться исключительно «под председательством русского чиновника, членов-мусульман назначаемых по одному от каждого из уездов области». По сути, ферганский Проект предлагал создать контролирующий орган с правом вмешательства в любое дело местных мусульман, вплоть до мест проведения и форм традиционных ритуальных собраний. Создание же Духовного управления, «подобно Таврическому» (то есть относительно автономному самоуправлению мусульман, однако под контролем властей), военный губернатор Ферганы Чайковский счел совершенно нецелесообразным, хотя внятных объяснений этому не предложил.