Потеряв терпение, жрец вскочил и воскликнул:
— Ты сам не знаешь, что говоришь, безумец! Тебе наверняка придется умереть куда раньше, чем ты думаешь.
— Не сердись понапрасну, — сказал я со смехом, — а то подорвешь свое и без того слабое здоровье. Посмотри лучше на меня внимательно, может, тогда ты поймешь, что я не шучу.
Он поднял руку как для проклятия, и глаза его расширились и стали большими, как блюдца. Если бы я был обыкновенным человеком, я бы испугался, но я был Турмс и с улыбкой выдержал его взгляд. Вдруг он указал на пол и закричал:
— Пришелец, смотри, змея!
Я глянул вниз и отпрянул: я увидел огромную змею длиною в рост нескольких мужчин и толщиною с мужское бедро. Она извивалась на полу, блестя чешуей, а потом быстро свернулась в клубок и подняла ко мне свою плоскую голову.
— Надо же, — сказал я. — А ты сильнее, чем я думал, старик. Такая змея, как эта, должно быть, жила в Дельфах в древние времена. Она стерегла пул земли.
— Осторожно! — крикнул жрец, желая меня испугать. Змея молниеносно оторвалась от пола и обвилась вокруг моего тела; обернувшись вокруг меня кольцами, змея угрожающе зашипела. Я чувствовал ее холодную кожу и ее огромную тяжесть. Какое-то время я был близок к тому, чтобы струсить, но потом рассмеялся и сказал:
— Я охотно побуду с тобой, жрец, если ты этого хочешь, и мне совсем не страшно. Я не боюсь ни подземных, ни любых других чудовищ — особенно если их не существует. Но я не хочу играть с тобой в детские игры всю ночь напролёт, даже если тебя и развлекает. Наверное, я тоже смог бы показать тебе что-нибудь интересное, если бы только захотел.
— Хорошо, — сказал он, тяжело дыша, и провел рукой перед моими глазами.
В тот же миг змея исчезла, хотя мне по-прежнему казалось что она сжимает меня своими кольцами. Я выпрямился, растер себе кисти рук и с улыбкой произнес:
— Ты многое умеешь, старик, однако тебе не стоит тратить на меня силы. Посиди-ка спокойно, и я покажу тебе кое-что такое, чего ты, возможно, никогда не видел.
— Нет, не надо, — сказал он и задрожал всем телом.
Теперь он снова был только стариком с пронзительными глазами и поперечной морщиной на лбу. Он несколько раз вздохнул и спросил совсем другим, незнакомым мне, голосом:
— Кто ты, собственно, такой, пришелец?
— Раз ты не хочешь посмотреть, что я умею, я охотно останусь безымянным чужеземцем, — ответил я равнодушно.
— Но ты же отлично понимаешь, что требуешь невозможного, — сказал он решительно. — Уже само твое желание оскорбительно для богини. Ты же не хочешь разгневать ее, хотя и осмеливаешься дразнить меня.
— Я вовсе не хочу дразнить тебя, — отозвался я. — И я не оскорбляю богиню. Наоборот. Неужели ты не понимаешь, старик, что желание заполучить эту жрицу говорит о моем уважении к богине?
Он вдруг разразился рыданиями, закрыл лицо руками и стал раскачиваться из стороны в сторону.
— Богиня оставила меня, — причитал он. — Мое время кончилось и теперь наступают новые времена. Я даже не знаю кто ты. Я впервые вижу тебя.
Однако же он не мог удержаться от искушения и похвастаться своими познаниями. Вытирая слезы с бороды, он заговорил писклявым от злости голосом:
— Человеком ты быть не можешь, хотя и воспользовался человеческим обликом. Ни один смертный не в состоянии выдержать взгляд змеи. Змея — символ земли, ее могущества, ее древней силы. Тот, кто может противостоять ей, бессмертен.
— Конечно, ты бессмертный, — продолжал он, помолчав. — Иначе змея укусила бы тебя. Извини, что я рассердился и принял тебя за человека. Если бы не твое безумное желание, я не стал бы звать змею.
Тогда я улыбнулся и сказал:
— Согласись, что вел я себя вполне миролюбиво и в ссору с тобой не вступал. Я вообще не люблю злиться и злить других, поэтому давай договоримся о нашем деле, и я пойду к своей любимой Арсиное. Но запомни, старик, что если ты заупрямишься, я решусь на все.
Когда он отозвался, голос его снова стал тонким и писклявым:
— Может, ты и бессмертен, но требование твое все равно невыполнимо. С чего ты взял, что эта женщина захочет пойти с тобой? Кто же покинет богиню ради какого-то незнакомого пришельца? Нет-нет, ты сам не понимаешь, что говоришь.
— Но она хочет этого, — ответил я как можно равнодушнее. — Хотя ее желание сейчас неважно, ибо решаю я.
Я поднял руку, чтобы протереть глаза, но он не так истолковал мой жест и отскочил назад, споткнувшись и едва не упав.
— Погоди, — пробормотал он. — Дай мне подумать.
И добавил с отчаянием в голосе:
— Она, эта женщина с изменчивым лицом, настоящее чудо. Такие, как она, редко появляются на свет. Ей просто цены нет!
— Я знаю, — с готовностью поддакнул я, и радость захлестнула меня при одном только воспоминании об Арсиное. — Ведь я держал ее в своих объятиях.
— Да при чем тут это? — усмехнулся старик. — Как бы ни была она сложена, она всегда покажется тебе божественной, ибо ее этому учили. Наука эта не столь уж и хитрая. Но вот ее изменчивое лицо — это просто чудо. Она становится тем, кем хочет, такой, какой хочет, и добивается цели, к которой стремится. К тому же она не глупа. Клад, а не жрица!
— Её ум мало меня занимает, — ответил я, глядя на звезды. — Но в остальном ты прав, совершенно прав. Она достойна своей богини.
Жрец умоляюще воздел опутанные сетью вздувшихся вен руки:
— Ее всегда посылали к карфагенянам, сицилийцам, тирренам и грекам. Нет такого военачальника или тирана, которого она не смогла бы уговорить подчиниться воле богини.
Я стиснул зубы при мысли о тех мужчинах, что побывали в объятиях Арсинои, полагая, что им явилась сама богиня.
— Ну, хватит, — буркнул я, — о ее прошлом я слышать не желаю. Я беру ее такой, какая она есть. Я уже дал ей новое имя.
Старик рвал на себе волосы. Потом он открыл рот и собрался позвать на помощь.
— Остановись! — воскликнул я. — Подумай, что ты делаешь! Разве ты не знаешь, что меня ждет, если здесь появится стража? Смотри, не рассерди меня.
Он стоял, широко раскрыв рот, в котором дрожал и поворачивался язык, но не мог издать ни единого звука. Потрясенный, я долго смотрел на жреца и наконец понял, что это — проявление той силы, которая таится в глубине моего существа. А ведь его сила только что чуть не поразила меня! И я громко расхохотался.
— Закрой рот и разговаривай, как прежде, — сказал я дружелюбно.
Он громко сомкнул челюсти, похлопал себя по щекам и провел языком по губам. Как ни странно, он не передумал:
— Если я позволю тебе забрать ее отсюда, меня ожидают большие неприятности. Лучше бы ты ограбил храм и стащил все жертвенные дары. Что бы я напридумал, мне все равно не поверят. Ведь мы живем в просвещенное время и, между нами, жрецами, говоря, богиня уже не посещает свое святилище, чтобы объявить свою волю, а поручает это жрецам.
Он сидел, покачивая головой и задумавшись. Наконец на лице его мелькнула довольная улыбка и он сказал:
— Единственное, что тебе остается, — это увести ее отсюда такой же голой, какой она появилась на свет. Ей нельзя будет забрать с собой ни единой вещи, принадлежащей жрице богини. Уведи ее силой и потихоньку, а я закрою на это глаза и только через несколько дней скажу, что она пропала. И пусть тогда подозревают всех чужих, гостящих в Эриксе. Если же она вернется, то сможет сказать в свое оправдание, что была похищена против воли.
— Она не вернется, — сказал я уверенно.
— Если она вернется, — упрямо повторил старик, — то со временем, набравшись опыта и поумнев, снова сможет надеть на себя драгоценности богини… Возможно, все то, что случилось сегодня, случилось по воле самой богини. А иначе ты не сумел бы пробраться сюда, ибо был бы ослеплен ею.
Он помолчал и добавил:
— Ты навсегда лишишься покоя, чужеземец. Я не говорю сейчас о том, что ты восстановишь против себя Карфаген и все сицилийские города. Нет, я говорю только об этой женщине, которую ты так страстно полюбил. Если даже ты и не принадлежишь к смертным, у тебя все равно есть тело, и оно станет отныне жестоким твоим мучителем.
Он захохотал и погладил бороду, а потом посмотрел на меня, зло ухмыляясь.
— Ты не ведаешь, что творишь, — сказал он. — Богиня заманила тебя в свои сети и, когда ты в полной мере осознаешь это, ты поймешь, что лучше бы тебе умереть.
Но его слова лишь разожгли мое желание, и я снова почувствовал блаженное жжение сетей богини. Я не мог больше ждать.
— Арсиноя, — прошептал я. — Арсиноя!
— Ее зовут Истафра, — сердито уточнил старик. — Почему бы тебе не запомнить это имя? Что же до меня, то рано или поздно я умру, хотя хотелось бы, конечно, умереть как можно позже. Так вот, дело как раз в том, что день моей смерти уже не за горами, так что мне безразличны ваши с ней судьбы. Зря я нынче тратил свои силы. Зря вставал со своего мягкого ложа. Делай, что хочешь, меня это не касается.
Больше нам не о чем было говорить. Он взял лампу и повел меня за пустое возвышение, где открыл маленькую дверцу и стал спускаться по крутой каменной лестнице. Проход оказался таким узким, что мне приходилось протискиваться боком. Старик привел меня туда, где рядом с сокровищницей богини находилась спальня Арсинои.
Когда мы вошли, Арсиноя лежала на спине и спала сладким сном, прикрытая только грубым шерстяным одеялом; в руке она сжимала новый зонтик, который я ей подарил. Мы разбудили ее, а она, увидев мое лицо, гневно закричала:
— Где ты воспитывался, Турмс, что не даешь женщине ночью спокойно поспать? Ты, наверное, совсем с ума сошел, если врываешься сюда, в святая святых богини, чтобы разыскать меня?
Сердитая, нагая, с зонтиком в руке, она была так очаровательна, что меня охватило бешеное желание вытолкнуть жреца за дверь и заключить ее в свои объятия. Но я знал, что тогда мне не уйти отсюда до утра, поэтому я преодолел приступ страсти и сказал:
— Арсиноя, радуйся. Богиня дарит тебя мне, но велит нам поторопиться и сохранить все в тайне. Ты пойдешь со мной, не одеваясь, прямо так.