г до захвата Мессины и Регия, и тогда тирренам и карфагенянам уже нечего будет делать в проливе. К счастью, Анаксилай оказал ему сопротивление, хорошо понимая, что он потеряет собственный трон, если согласится с требованиями Гелона и закроет пролив для всех судов, кроме греческих.
— Все это для меня совершенно внове, — сказал я с интересом. — Жизнь в Риме тиха, как вода в болоте.
Ксенодот улыбнулся и продолжал:
— Карфагеняне очень обеспокоены наглостью греков. Грубый Гелон и хитрый Ферон в Агригенте теперь вместе господствуют почти над всей Сицилией. Анаксилай обратился с просьбой о помощи к Карфагену и даже обещал в знак своих честных намерений прислать туда жену и детей в качестве заложников. Он хороший политик и понимает, что пролив должен быть открыт для торговцев всех стран.
— Кроме того, он очень разбогател, взимая пошлины за провоз товаров через пролив, — добавил я. — Его поведение обычно для грека — ведь он просит помощи у своего заклятого врага против своих собственных земляков.
Ксенодот покраснел и устремил взор на свои холеные руки и на ногти, покрытые алой краской:
— Персы, конечно, также являются очень давними врагами греков, — сказал он. — Но я лично не считаю себя предателем. Самое лучшее, что есть в Греции и Ионии, — это греческие просвещение, искусство, поэзия, мудрость и отношение к жизни. Но греческая политика словно язва разъедает печень мира, персы же олицетворяют собой покой и порядок. Великий царь — лучший друг греческого просвещения. Когда греческие города будут завоеваны, греческий дух сможет свободно распространиться по всему миру и обновить его.
Он заметил, что меня не приводят в восторг его рассуждения о будущем человечества, и, взяв в руки палочку, начал рисовать на песке карту, желая показать мне, как далеко уже подвинулись приготовления к военной экспедиции.
— Великий царь завоюет Грецию на суше, — говорил он, — построит мост через Геллеспонт, и армия сможет легко переправиться во Фракию. Фракийские полуострова уже перекопаны, так что флоту вовсе не придется выходить в открытое море, сопровождая войска. Эта подготовка продолжалась целых девять лет. Когда армия отправится из Азии в Европу, каждый ее шаг и каждый дневной переход будут много раз просчитаны. Правда, Афины уговаривают другие греческие города сопротивляться и пускают на строительство кораблей все доходы от своих серебряных рудников, но вообще-то афиняне растерянны, намерены сдаться, хотя и надувают щеки, трубя о сопротивлении захватчикам.
Ксенодот слабо улыбнулся и добавил:
— Даже дельфийский оракул колеблется и говорит неясно.
Он проникновенно посмотрел мне в глаза и продолжал:
— Но захват материковой Греции — это всего лишь одна из целей великого царя. Ты и сам знаешь, что терзаемые внутренними раздорами города этой части Греции значительно беднее богатых греческих городов на западе. Послы из Афин и Спарты ездят сейчас к своим землякам, живущим в Италии и на Сицилии, и просят у них помощи, понимая, что будущее лето станет для Греции роковым. Наша подготовка так тщательна, что мы не сумеем сохранить в тайне время выступления. Для великого царя будет большой удачей, если ему удастся развязать войну между могучими сицилийскими городами на западе. Карфаген недавно заключил с нами соглашение о том, что он соберет довольно сильную армию и переправит ее на северное побережье Сицилии — главным образом для того, чтобы освободить Гимеру от гнета Сиракуз. Но Карфаген не справится самостоятельно с переброской своего войска по морю, ему необходима помощь тирренского флота. Было бы также прекрасно, если бы и этрусские города выставили готовых сражаться мужчин, ибо всем известно, что карфагеняне лучше умеют торговать, чем воевать. Совет Карфагена обратится с такой просьбой к Союзу этрусских городов осенью, когда этруски соберутся, чтобы решать свои важнейшие дела. Он соединил кончики пальцев и сказал:
— Вот почему я приехал в Рим. Отсюда, из этого независимого города, так непохожего на другие, очень удобно наблюдать за этрусками. Я не имею права, да мне и попросту запрещено открыто участвовать в переговорах. Внешне все должно указывать на то, что тиррены и карфагеняне решили объединиться в борьбе против греческого гнета. Этруски даже не должны знать, что персидский царь оплачивает вооружение карфагенян, но для влиятельных и богатых тирренов не должна быть тайной возможность победы над греками на западе. Мне кажется, что боги могут не дать им больше такой возможности.
Я вынул кувшин с вином из источника, где оно охлаждалось, и наполнил кубки. Вершины холмов уже порозовели, и темнота опускалась на их склоны. В сумерках вино и розы пахли еще сильнее.
— Ксенодот, — отозвался я, — будь искренним. Такая большая подготовка и такая огромная армия не могут быть созданы только для завоевания Греции. Чтобы убить комара, не требуется молот.
Он рассмеялся, встретил в темноте мой взгляд и признался:
— Когда Греция подпадет под власть персидского царя, нашим следующим шагом станет переправа армии через море сюда, в Италию. Но это будет еще не скоро. Надеюсь, ты понимаешь, что великий царь никогда не обидит своих союзников и ограничится требованием земли и воды от дружественных городов. Ему хватит одного-единственного камня, вынутого из городской стены, чтобы персов признали победителями.
Было очень странно, что я, который в юношеские годы с таким пылом участвовал в ионийском восстании и сражался с персами, теперь без колебаний принял сторону прежних врагов. Персов я и впрямь ценил куда выше, чем греков, чье государство уже отжило свое. Выбор этот я совершил сознательно и добровольно и вновь — в который уже раз! — вступил в единоборство со слепыми силами судьбы.
Вот что я ответил Ксенодоту:
— У меня есть друзья во многих этрусских городах, и я охотно отправлюсь туда, чтобы поговорить обо всех этих делах еще до того, как их правители соберутся вместе и вобьют гвоздь нового года в деревянную колонну храма в Вольсинии. Я не перестаю удивляться этрускам и очень уважаю их и их богов. Ради собственного спокойствия и ради будущего они должны поддержать поход карфагенян — если, конечно, хотят сохранить господство на своем море.
Ксенодот скрестил руки на груди и мягко сказал:
— Ты не пожалеешь о своем решении, Турмс. За себя ты также можешь не бояться. Я многое узнал о тебе в Эфесе и говорил потом с великим царем. Он не считает тебя виновным в поджоге храма и даже отчасти благодарен тебе, ибо этот пожар обязывает его вести безжалостную войну с Афинами. Короче, пятно с твоего прошлого смыто.
Я гордо сказал:
— Мое преступление касается лишь меня и богов. Люди тут ни при чем.
Ксенодот помолчал, а потом заговорил о другом. Он рассказал, как южный ветер загнал его некогда в Посейдонию и какие оскорбления он должен был там выносить из-за того, что на нем были надеты персидские шаровары. Эти воспоминания заставили его смеяться, и он добавил:
— Что до этрусков, то ты лучше меня знаешь, какие там царят отношения и как следует себя вести. Если тебе потребуется персидское золото, то ты получишь его столько, сколько нужно. Позднее ты непременно будешь вознагражден за каждый тирренский военный корабль и за каждого этрусского солдата, который примет участие в карфагенском походе в Гимеру — независимо от того, чем он кончится. Еще раз повторяю: великий царь хочет, чтобы греческая армия увязла в войне на западе и не мешала ему во время его собственной военной кампании.
— Мне не нужно персидское золото, — ответил я. — У меня и без него достаточно денег. Разве разумно будет, если я начну повсюду звенеть персидскими монетами? Во-первых, этруски недоверчивы, а во-вторых, честолюбивы. Хорошо бы, если бы мне удалось убедить их, что речь идет о будущем их приморских городов.
Ксенодот от удивления покачал головой и сказал:
— Ты ничего не понимаешь в политике, Турмс. Для ведения войны необходимы три вещи: золото, золото и еще раз золото. Все остальное приложится. Впрочем, поступай, как хочешь. Может быть, милость великого царя для тебя ценнее всех сокровищ мира?
— Но я вовсе не нуждаюсь в милости великого царя, — упирался я. — Да и вообще — я во многом не согласен с тобой. Не золото решает исход войны, а воинская дисциплина и умение владеть оружием. Худой и голодный всегда победит жирного и богатого.
Ксенодот рассмеялся:
— Теперь я здорово растолстел и потею, когда хожу пешком, но я набрался кое-какого опыта, и мне кажется, что нынче я куда умнее себя прежнего, бегавшего по сиканским лесам и спавшего на голой земле. По крайней мере у меня есть деньги, чтобы нанять опытных солдат, которые смогут защитить меня от злых и худых греков. Безумен тот, кто сам хватается за меч. Умный всегда позволяет другим сражаться за себя и с безопасного расстояния наблюдает за битвой.
Его глумливые слова укрепили меня в моем решении пойти вместе с этрусками в Гимеру и с мечом в руках сражаться бок о бок с ними, хотя кровопролитие и было мне всегда отвратительно. Но не мог же я остаться в стороне, коли мне удастся уговорить их воевать, да еще на чужой земле. Однако Ксенодоту я ничего не сказал, так как он только посмеялся бы над моим неразумием.
Все еще улыбаясь, он снял тяжелую золотую цепь со своей шеи и надел ее на мою. При этом он попросил:
— Пожалуйста, возьми хотя бы эту цепь на память обо мне и о нашей дружбе. Все ее звенья совершенно одинаковы, и ни на одном из них нет персидского клейма. В случае нужды ты легко отделишь несколько звеньев.
Мне показалось, что меня заковали в колодки, но я не мог решиться вернуть подарок, боясь обидеть Ксенодота. В глубине души я понимал, что ввязываюсь в дела, которые меня совершенно не касаются, но я уже так долго вел пустую и бесцельную жизнь, что мне захотелось действовать.
Стемнело, и на небе зажглись звезды. Мисме прикрыла наши плечи попонами, сотканными из шерсти моих собственных овец, а старый раб принес жаровню с углями. Мы долго не спали в эту ночь, и я рассказал гостю об Арсиное. Мне очень не хватало ее, и я вспоминал ее такой, какой она была в наши с ней лучшие дни. Ксенодота, однако, женщины интересовали мало, хотя он вежливо признал, что Арсиноя была самой прекрасной из всех, кого он встречал.