– Вот за что я тебя уважаю, Константиныч, так это за твое умение говорить четко и по существу, – кивнул Бледный. Непонятно, правда, то ли уважительно, то ли с издевкой. – Сказал, словно отрезал! И никаких вопросов к тебе нет, потому что ты все разложил по полочкам, ни одну мелочь не упустил. И с радиусом действия наших передатчиков не ошибся, ты подумай-ка! В одном лишь маху дал – тупым меня назвал. А это совсем не так, и сейчас ты поймешь, что был не прав… И, обернувшись к квестерам, попросил: – Эй, парни! Не в службу, а в дружбу, принесите мне ту хреновину, о которой ваш босс только что говорил. Да не дрейфьте – это же обычная ультразвуковая «пищалка», она не взорвется, клянусь!
Парни, естественно, не подчинились и перевели взоры на Кирсанова, давая понять, что не сделают ни шага без его одобрения. Он тоже не спешил выполнять просьбу заложника, хотя минуту назад сам предлагал ему выйти на связь с товарищами. Почуяв неладное, Кирилл Константинович нахмурился и поинтересовался:
– Что ты задумал, наемник? Учти: я ведь, так же как ты, знаю азбуку Морзе! И если ты передашь напарникам не то, что мне нужно, я могу сделать это за тебя.
– Ну, это вряд ли, – возразил Бледный. – Во-первых, ты не знаешь волшебного кодового слова, а без него мои друзья тебе не подчинятся. И во-вторых, даже вырвав у меня это слово под пытками, ты все равно не узнаешь, о чем надо попросить моих друзей в первую очередь. А без этой просьбы вся наша с тобой сделка может накрыться медным тазом через… Какое сейчас точное орегонское время?
– Двенадцать часов пятьдесят пять минут, – ответил Кирсанов, взглянув на часы.
– Спасибо, – поблагодарил его Бледный и продолжил: – Так вот, Константиныч, через двадцать минут наши переговоры утратят смысл, поскольку договариваться нам с тобой будет попросту не о чем. Не выполнишь мои условия – и твои пакали попросту испарятся, только ты их и видел.
– Догадываюсь, на что ты намекаешь, – усмехнулся глава ЦИКа. – Прежде чем явиться сюда, ты обложил пакали взрывчаткой. И сейчас кто-то из твоих людей держит палец на кнопке взрывателя. Который ты велел активировать в условленное время, если от тебя не поступят хорошие новости. Разумная предосторожность, надо отдать тебе должное. Но только в теории. Жаль тебя разочаровывать, ведь ты провел такую кропотливую работу: приматывал к каждому пакалю скотчем заряд «си-4», вставлял детонаторы, ползал по холодной земле, когда разматывал провода и подсоединял их к подрывному устройству… А что в итоге? Все насмарку! Эх, знал бы ты, наивный, какими только способами мы в ЦИКе не проверяли пакали на прочность! Можешь назвать любой крэш-тест, какой тебе придет в голову – и я совершенно уверен, что мы этим занимались, причем не раз. Кроме разве что ядерных испытаний, но и до них рано или поздно у нас дойдут руки. И ничего – подчеркиваю: ни-че-го! – с теми пакалями не делается. Даже мелких царапин на них не остается, а ты говоришь: «испарятся»!.. Нашел, чем меня испугать! Прямо как малое дитя, ей-богу! Да ты просто смешон, наемник, честное слово!
– Не спеши радоваться, Константиныч, – попросил Бледный, несмотря ни на что продолжающий сохранять хорошую мину при плохой игре. – Дай мне договорить, и вот увидишь: через минуту ты будешь не смеяться, а рвать на себе волосы от досады. Причем не только на голове, но и в других местах тела… Почему ты решил, что мы не знаем о чудесной неистребимости пакалей? Это уже давным-давно не секрет – зайди в Интернет и сам убедись. Разве я вообще упоминал о какой-то взрывчатке? Вроде бы нет. Ты просто все не так понял. Но я тебе растолкую, мне нетрудно. Если мои люди не получат от меня известий до тринадцати-пятнадцати, в тринадцать-шестнадцать наши пакали, которые могли бы легко стать твоими, будут выброшены в черный разлом. Все до единого. И – finita la commedia! Опускайте занавес, тушите свет, все свободны, всем спасибо…
Майор действительно отвечал за свои слова: миг – и доселе уверенного в себе Кирсанова будто подменили. Презрительную ухмылку с его лица как ветром сдуло. А то выражение, что пришло ей на смену, было даже трудно охарактеризовать. Такое впечатление, что внутри ученого-олигарха столкнулись две эмоциональные бури: озарение и страх. Первое читалось в его глазах, второе выдавали заигравшие на скулах желваки и нервно стиснутые губы. Если бы сейчас кто-то залепил главе ЦИКа пощечину, он, возможно, этого и не заметил бы. Все его мысли были обращены к расположенной в полутора километрах от нас черной аномалии. О которой он, готовясь к встрече наемников, даже не подумал. Да и никто из его окружения не подумал, включая меня – я тоже был огорошен этой новостью не меньше остальных.
– Черт бы тебя побрал! Ты это серьезно? – осведомился я у сидящего рядом майора, пока Кирилл Константинович приходил в себя, переваривая шокирующую для него информацию.
– Серьезнее не бывает, босс, – заверил меня Бледный. – Я, собственно, почему и задержался: мы дожидались, когда эта «квестобратия» из своего лагеря слиняет, чтобы незаметно подобраться к разлому и занять там оборону. Квестеры не охраняли аномалию – на хрен им это сдалось? – но держали ее под наблюдением. До тех пор, пока босс не отправил их всех сюда. Чем мы и воспользовались… Ну и как вам наша идейка? Недурно придумано, правда?
Высказать свою оценку этой и впрямь сногсшибательной стратегии я не успел.
– Ты блефуешь! – заявил Кирсанов, обретя наконец дар речи. – Чтобы наемник вроде тебя взял и просто так избавился от товара стоимостью в дюжину миллионов? Исключено! Да ты скорее от жадности удавишься, чем отчебучишь подобное. Все, чего ты добился своим блефом, – выдал мне место, где скрываются твои приятели. И за это я должен сказать тебе огромное спасибо, потому что через полчаса все вы до единого будете у нас в руках.
– Мой тебе совет, Константиныч: даже не пытайся подступиться к моим друзьям, если не хочешь потом выплачивать семьям своих квестеров пособия по утрате кормильца, – предостерег майор воспрянувшего было духом олигарха. – Раз ты допрашивал моего босса с «сывороткой правды», значит, он рассказал тебе о нашем вооружении. А я повторю, если ты вдруг забыл. У нас имеется все, чтобы надрать ваши циковские задницы: пулемет, многозарядный автоматический гранатомет, крупнокалиберная снайперская винтовка, взрывчатка, мины… Это не считая обычных автоматов, пистолетов и целой кучи патронов к ним. Глянь на рожи своих архаровцев, Константиныч! Ты уверен, что они горят желанием атаковать подступы к аномалии, прорываясь через минное ограждение под пулеметным и гранатометным огнем? Мне почему-то так не кажется. Парни они крутые, кто бы спорил! Но на самую настоящую войну под твоим командованием они явно не подписывались.
– Послушай, ты!.. – встал было в грозную позу Кирсанов, но Бледный не дал ему договорить.
– Я еще не закончил! – повысив голос, продолжил майор. – А теперь, что касается блефа. На самом деле это легко проверить. Давай подождем еще четверть часа, и ты увидишь все собственными глазами. Если интуиция меня не подводит, такое событие, как бросок в черный разлом сразу семи пакалей, будет сопровождаться целым парадом спецэффектов. А возможно, даже маленьким локальным концом света. По крайней мере, мы такое шоу точно не проморгаем! Сомневаешься? А согласен на пари?
Вместо ответа едва сдерживающий негодование Кирсанов глянул на часы. Затем смерил горящим взором своих телохранителей (те, которых я уронил наземь в ходе нашей потасовки, к этому времени уже стояли на ногах) и, видимо, остался недоволен тем, что в их глазах отсутствовало желание пожертвовать собой во имя ЦИКа. После чего вновь посмотрел на нас с Бледным. Но опять не нашелся, что сказать, и, отвернувшись, уставился в ту сторону, где находилась аномалия.
Даже если Кирилл Константинович продолжал считать, что мы блефуем, проверять это ему явно не хотелось. Равно как не хотелось ему идти на поводу у заложника, выполняя его требования. У Кирсанова еще было время поразмыслить над этой дилеммой, чем он, судя по всему, и занялся. И я понятия не имел, к какому решению он придет. Глава ЦИКа был одновременно и прагматиком, и одержимым своими идеями ученым, а от таких двойственных натур можно ожидать чего угодно.
– И все-таки я тебя не понимаю, – обратился я к Бледному, поняв по задумчивому виду Кирсанова, что минут на пять он оставил нас в покое. – Зачем было разыгрывать такой жесткий сценарий? Неужели ты не смог изобрести менее рискованную схему обмена товара на алмазы?
– Знаете, в чем мы окончательно убедились после вашей смерти, полковник? – поинтересовался в свою очередь Бледный. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Что у этой дьявольской игры нет и не может быть конца. Вернее, может – когда погибнет последний из нас. Но какой резон играть в игру, где нам так и так не победить? Выиграем турнир в Орегоне – отправимся затем куда-нибудь в Южную Америку. И так – до тех пор, пока Сезон Катастроф не сожрет нас всех до единого.
– «Серые» не раз говорили нам, что мы можем выйти из игры в любой момент, – напомнил я. – Только мы-то знаем их иезуитскую политику. Да, выйти можно. Но какой ценой?
– Вот об этом, босс, мы с ребятами и заговорили после того, как пришли к единому мнению, что нам не суждено победить «серых». Цена выхода из игры – какова она? Это наши жизни? Или у нас есть право предложить вместо них что-то иное, но тоже достаточно ценное?
– Пакали! – догадался я. – Чего-то более ценного, чем они, у нас нет. Наши жизни зависят от артефактов, пока мы занимаемся их поиском. Или используем их в качестве инструментов для достижения игровых целей. Цена пакалей такова, что прежде ни у кого и в мыслях не возникало добровольно от них отказаться, если уж они угодили к тебе в руки. От пакалей избавляются лишь двумя способами – либо продают их, либо лишаются не по своей воле: теряют или уступают в сражении противнику. Чтобы кто-то взял и выбросил пакаль, потому что ему просто так захотелось – такое за год пакальной лихорадки вряд ли случалось.