Когда мы вышли под серое небо, оказалось, что на кладбище привезли всех остальных борцов, из других школ. Зачем? Неужели непонятно, что ничего, кроме цирка, из этого не получится?
И цирк начался буквально сразу, как только мы попались на глаза взъерошенным, невыспавшимся борцам школы Шенгли.
– Эй-эй, кого мы видим! – заорал Лей, с которым мы едва не сцепились в первый же день. — Великие борцы школы Цюань! Слыхал, ваш учитель настолько крут, что его зарезали зубочисткой!
Учитель этих недоумков, судя по лицу, был шокирован. Мужчина лет пятидесяти, крепкий, с суровым лицом. Выглядел он так, будто мог через ад пройти, посвистывая, но выходка ученика действительно выбила у него почву из-под ног.
– Лей! – рявкнул он, и я непроизвольно дёрнулся. -- Что ты себе позволяешь?
Но поток он уже не сумел остановить. Вчера Шенгли выступили хуже всех, а мы были героями-победителями. И сегодня высшие силы, с их точки зрения, покарали нас за заносчивость.
– Он и учил их так же!
– Ага! Только и научил – быстро бегать. И то – лишь одного, а остальные и этого не умеют.
– Что будете делать, когда придётся драться, соплежуи?
– Известно, что: сдохнут, как их учитель.
Ронг, припадая на одну ногу, рванулся было к ним, но я удержал его за плечо.
– Отвали! – зарычал Ронг, пытаясь освободиться.
– Никаких драк вне турнира! – прошипел я ему на ухо.
– Да плевать! Ты их слышал?
– Слышал. И ещё я слышал Вейжа. Который сейчас врезал бы тебе палкой между глаз.
Ронг как-то сразу обмяк, и я переключился на других, рвущихся мстить Шенгли за дерзкие слова. Бохай схватил за шиворот готового кинуться в драку Джиана и что-то сказал ему на ухо, после чего они уже вдвоём повернулись и принялись сдерживать остальных. Борцов Шенгли это только развеселило:
– Вот чему научил их старик – молча стоять и ничего не делать.
– Зря смеёшься, Ли, вдруг в следующем туре нужно будет стоять и ничего не делать? Они ведь нас, как малышей сделают.
– Молчать! – Учитель школы Шенгли встал между нами и ними. – Всем молчать! Вам позволили прийти сюда, чтобы проявить уважение к ушедшему.
– Я бы лучше поспал, – хохотнул кто-то.
– Уважение? – выступил Лей, который, похоже, был главным заводилой в этом гадюшнике. – Об учителе судят по его ученикам. За что уважать человека, который выучил таких...
Я моргнул как раз в этот момент и не увидел движений. Увидел лишь, как Лей катится кубарем по асфальту, оставляя за собой дорожку из капель крови. Борцы Шенгли проводили его изумлёнными взглядами. Наши замерли, прекратили рваться в бой.
– Вейж выучил меня, – твёрдо сказал учитель школы Шенгли. – И за одно это ты обязан его уважать. Вы, как я посмотрю, совершенно распустились. Хватило одного дня посмотреть в лицо смерти, чтобы сказать себе: «Теперь можно всё»? Так вот: есть кое-что похуже смерти. И это называется позор. Господин Вейж будет предан земле. Это называется честь. Подумай, где будешь похоронен ты.
Я вспомнил, что в том Китае, который знал, в земле хоронили лишь избранных. Людей много, земли на кладбищах – мало. Покойников сжигали, урны с прахом отдавали родственникам. Есть деньги – хороните, вам выделят для этого пол квадратных метра земли. Ровно столько, сколько требуется, чтобы закопать урну. Нет – прах развеют по ветру, и лишь дела ушедшего будут напоминать о том, что он когда-либо существовал.
В последние годы появился более красивый и романтичный, хоть и бешено дорогой вариант – прах усопшего, с помощью новейших технологий, можно было спрессовать в драгоценный камень. Сапфир, если не ошибаюсь. Красиво – одна барышня хвасталась мне тем, что носит на груди прах покойного дедушки. Помню, что перед тем, как заняться с нею сексом, на «дедушку» я опасливо поглядывал... Что ж – если судить по тем обычаям, которые знал я, Вейжу действительно уготовили большую честь.
А из борцов школы Шенгли после слов учителя словно бы воздух выпустили. Они опустили головы, замолчали, подались назад. Лей поднялся, шмыгая разбитым носом, и поплёлся к своим. На учителя он не смотрел, в нашу сторону – тем более. Я мысленно порадовался, что ни одному из наших не пришло в голову выкрикнуть что-то в адрес этих дебилов. Всё-таки слова учителя не прошли даром ни для одних ушей.
А учитель Шенгли повернулся к нам и поклонился.
– Приношу свои извинения за неподобающее поведение своих учеников, которому нет оправданий, – сказал он. – И позвольте выразить искренние соболезнования в связи с постигшей вас утратой.
***
Надгробное слово первым произносил господин Нианзу. Я и не думал, что он настолько хороший актёр – только что голову пеплом не посыпа?л.
– Сегодня мир уже не тот, каким он был, когда я был молод, – говорил Нианзу, глядя в землю перед собой. – Мир стал другим. Люди забыли слова «долг» и «честь». В лучшем случае их волнует только личная нажива, в худшем – только сиюминутное удовлетворение мелких желаний. Ложь, предательство, малодушие сделались нормой. Единственными оплотами чести и достоинства остались древние кланы. Мы поднялись из грязи и заставили считаться с собой. Мы даже в этом гниющем мире продолжаем удерживать авторитет, и мало кто знает, чего нам это стоит...
– Он, случайно, речи не перепутал? – буркнул Джиан, стоявший рядом со мной.
Но Нианзу не перепутал речи. Он сжал кулаки и повысил голос:
– Такие люди, как господин Вейж, заставляют вновь обрести веру в человечество! Он никогда не был членом клана Чжоу, он лишь служил нам верой и правдой...
– Что ж ты тогда его сослал в Цюань? – снова проворчал Джиан.
Его буквально трясло. Из всех борцов, он, кажется, болезненнее всех принял смерть Вейжа. И вряд ли только потому, что единственный видел его в луже крови.
– У этого человека был свой стальной стержень, свои несгибаемые принципы, которым он следовал, даже наперекор собственным интересам. Не все правильные пути ведут в одном направлении, и Вейжу однажды пришлось ощутить на себе гнев клана Чжоу. Но снискать гнев сильного может только сильный, добиться гнева великого способен только великий. Слабые и низкие люди удостаиваются лишь презрения. И сегодня... сегодня клан Чжоу прощается с великим и сильным человеком. Одним из немногих, которыми мог похвастаться этот мир.
Мир, мир, люди... Что-то всколыхнули во мне эти слова, произнесённые с презрительной, надменной интонацией. И это «что-то» быстро оформилось во вполне конкретное воспоминание, от которого меня до сих пор бросало в дрожь.
Тёмная комната. Боль. Игла, пронзающая вену. И этот голос, настойчиво говорящий о мире, который можно спасти, только подсадив на новую, революционную дурь... Голос человека, который дал себе право решать за весь мир, быть царём и богом.
Я огляделся. На похороны Вейжа пришло много людей. Борцов согнали явно не для толпы, им действительно дали возможность выразить почтение погибшему, оказали честь. Просто не все из них это поняли.
Кем были люди, которые молча стояли и смотрели на застывшего рядом с гробом Нианзу, я не знал. Пустые, ничего не выражающие лица. Сплошь мужчины, ни одной женщины. Все в траурных одеждах, подобающих случаю.
Лишь одно лицо было знакомым – лицо Юна. Но и оно было пустым, словно застывшим. На меня Юн не смотрел.
Кто-то из них – любой! – может оказаться Киангом, здешней реинкарнацией Кузнецова. Кто-то сейчас слушает эти слова и мысленно кивает. Сукин сын оказался в идеальном мире: здесь закон диктуется кланами, а кланы стоят не только на семейных традициях, но и, не в последнюю очередь, на законе наживы. Снизить уровень преступности, выдрессировать непослушный мир? Хорошо. Получить в результате сверхъестественную прибыль? Отлично!
Кто же это? Он? Или этот? Или – вон тот? А как насчёт Юна?.. С этим пацаном тоже далеко не всё ясно...
А может быть, Кианг не слушает этих слов. Может, он их произносит. Может, зря я всё усложняю, и Кианг/Кузнецов не так хорошо маскируется. Стоит, изображая неземную грусть, и сам не замечает, как проговаривается.
Ведь, если рассудить – кого ему бояться? Кузнецов был уже мёртв, когда я шагнул в очерченный им круг. Он не знает, что я здесь, и не будет стесняться в выражениях при сопливом мальчишке, которого, по смешному совпадению, зовут так же, как его старого друга, ставшего врагом.
Но ведь хотел же он меня убить – там, на балконе, в гостинице. Хотел. Или же хотел проверить, доступны ли мне техники духа? Чёрт его разберёт. Эта сволочь всегда оказывалась на шаг впереди меня. О том, что ему на самом деле нужно, я узнавал слишком поздно.
– То, что произошло, навлекло чёрную тучу позора на клан Чжоу, – тихо сказал Нианзу. – И я, как человек, на чьи плечи лёг весь груз ответственности, клянусь: я найду того, кто нанёс этот удар. И заставлю его заплатить.
Аминь, подумал я. У меня – точно такие же планы. И, боюсь, это как раз тот случай, когда не все правильные пути ведут в одном направлении.
Нианзу закончил свою речь и отошёл от могилы. Проходя мимо Бохая, кивнул ему, и наш лидер вышел, встал на место Нианзу. Думаю, не только у меня возникло желание отвести взгляд.
Бохай, на которого все мы привыкли смотреть снизу вверх, который был таким большим, сильным, мускулистым, сейчас, после Нианзу, походил на облезлую дворнягу. Он и сам чувствовал это. Оказавшись в непривычной обстановке, сутулился, втягивал голову в плечи. Но если Вейж чему-то и научил бывших беспризорников, то это умению брать себя в руки. Бохай справился с собой и решительно распрямился.
– Учитель Вейж был для меня всем, – просто сказал он. – До того, как он за меня взялся, я не представлял, зачем живу... Но Вейж научил меня гордиться тем, кто я есть! И стараться быть достойным этой гордости. – Бохай обвёл нас взглядом. И твёрдо, уверенно закончил: – Каждый из борцов школы Цюань сказал бы на моём месте то же самое.
***
Всё было кончено. К автобусам борцы брели ещё более раздавленные и пришибленные, чем раньше. Других вели их учителя. Нас вёл Деминг – управляющий из отеля.