Юсуф отвлекся от своих воспоминаний, увидев вдалеке слабые огни домов. Караван приближался к селению, где можно было остановиться на ночлег.
Глава III. Жизнь в Пекине
В Пекин прибыли далеко за полночь. Повозку с Мувазой и Турсун сразу отправили домой, а Юсуф и остальные люди поехали разгружать товар.
Повозка остановилась перед одним из домов, стоящих в ряд, почти стена к стене. Дом, в расписную дверь которого стучал извозчик, был больше и красивее других. Через некоторое время дверь открыл пожилой человек, который, увидев Мувазу, кланяясь, что-то начал говорить на дунганском. Было ощущение, что он извинялся за что-то. Когда Турсун вслед за Мувазой вошла в дом, и человек зажёг одну за другой несколько ламп, стало светло, и Турсун увидела богато убранную комнату.
«Проходи, Турсун, – сказала Муваза, – отныне это и твой дом. Как я устала. Мне надо немедленно искупаться и переодеться. Достань свою чистую одежду. Тебе тоже не мешало бы помыться после долгой дороги. В таком долгом путешествии без мытья и завшиветь немудрено».
Кажется, прошло около получаса, когда мужчина зашел и сказал что-то, Муваза одобрительно кивнула и ушла с вещами в дальнюю комнату. Через некоторое время она высунула в дверь голову и сказала: «Турсун, ты почему не идешь? Захвати чистую одежду».
Удивлению Турсун не было предела. Эта комната была специально для мытья! На деревянном стуле сидела голая Муваза и расплетала волосы. «Не стесняйся, раздевайся», – сказала она. Турсун разделась и села на другой деревянный стул, и начала мыть голову теплой водой из большого металлического чана. Она тщательно помылась пахучим мылом, затем помогла помыть спину Мувазе. Девочка недоумевала. Столько воды они вдвоём вылили на себя, что здесь давно мог случиться потоп.
– А куда уходит вода?
– В этой комнате пол специально наклонен вон к тому отверстию. Вода уходит через него под пол, затем на улицу, а затем по подземному арыку выводится далеко отсюда.
«Завтра посмотрю, когда будет достаточное освещение», – подумала Турсун.
Помывшись и одевшись, с распущенными волосами они сели пить чай, который приготовил и наливал из тяжелого каменного чайника всё тот же человек. Низкий столик был уже накрыт, на нем красовались ваза с сухофруктами и полная чаша уже знакомых Турсун тхо муму[24]с большим количеством изюма и орехов внутри. Один раз Юсуф привозил такие сладости в Ак-Таш, и ей досталась пара штук. Вкус их она помнила до сих пор. Пока Муваза разговаривала со слугой, Турсун успела съесть несколько тхо муму.
Турсун была удивлена еще больше, увидев, что пока они мылись, тот же человек перенес все её вещи из приданого в комнату, аккуратно сложил в стопку ширдаки, туш-кийиз и все одеяла в углу и даже приготовил им постель.
– Муваза эже, куда мне отнести посуду? – спросила она.
– Называй меня жеже. Мы уже в Китае. Юсуфа называй дада, – сказала Муваза.
В дороге Турсун и Муваза успели привыкнуть друг к другу. По дороге Муваза рассказала историю своей семьи, гибели родителей, показала примерное место, где похоронены отец и мама. Они почитали там молитву.
Всю дорогу Муваза учила Турсун дунганскому языку, как в свое время учила Юсуфа кыргызскому, на котором когда-то в детстве говорила очень хорошо. Поначалу Турсун было сложно, но потом она стала немного понимать. До приезда в Пекин она могла говорить и различать очень часто используемые слова и выражения, например, налей чай, ложись спать, помоги мне надеть обувь и так далее.
Как выяснилось на следующий день, мужчина прислуживал в доме. Его звали Бо. Кроме него, в доме работала приходящая кухарка.
Первые три месяца были очень тяжелыми для Турсун. Она сильно тосковала по родине и близким. Она чувствовала себя как в клетке, хотя Муваза часто брала её с собой на рынок и когда выезжала по своим делам. Турсун не хватало пространства, не хватало гор, не хватало озера и, самое главное, чистого горного воздуха. Ей хотелось, как в детстве, взобраться на холмик за домом родителей и побежать вниз с распахнутыми руками в сторону озера, ощущая себя птицей в полёте. А здесь они даже пешком почти не ходили. Для близких расстояний нанимали рикшу, а для дальних поездок пользовались собственной бамбуковой повозкой с сидениями.
Чувствуя состояние девочки, Муваза купила все необходимое для вышивания, и за этим занятием Турсун как-то убивала время. Вопреки запретам, Турсун убирала в доме и помогала кухарке.
В начале лета Юсуф нанял учителя для домашнего образования Турсун. К тому времени она уже достаточно хорошо говорила на дунганском. Учитель приходил каждый день и учил её письму, счёту и китайской культуре. Особое внимание он уделял категориям конфуцианской морали, которые касались трёх типов отношений: между государством и чиновниками, отцом и сыном, мужем и женой. Первые основывались на справедливости, вторые – на любви и третьи – на покорности. Она должна была знать наизусть заповеди Конфуция. Каждый урок обязательно начинался с их повтора.
Еще через месяц к ним стала приходить девушка по имени Сюли для занятий музыкой. Её имя означало «изящная», «прелестная», и она полностью соответствовала своему имени. Это была жизнерадостная, хрупкая девушка лет восемнадцати. Турсун была очарована ею. Когда Сюли заиграла на эрху, музыкальном смычковом инструменте, изящно передвигая левую руку по струнам, а правой управляя смычком, полилась потрясающе красивая музыка. Турсун казалось, что она могла бы бесконечно слушать и слушать звуки эрху, и ей хотелось быстрее научиться играть самой. Занятия музыкой проводились через день по два часа. Сначала Сюли учила её на инструменте имитировать звуки животных, затем интонации людей в разных ситуациях, и только потом они начали разучивать мелодии.
Сюли жила недалеко от их дома. Она была замужем, и у неё был годовалый ребёнок. Когда некому было присмотреть за ребёнком, Турсун с удовольствием ходила на уроки сама.
Через два-три месяца занятий Турсун начала делать успехи в музыке. Она всегда с нетерпением ждала прихода Сюли и очень много занималась самостоятельно.
Время шло, и Турсун привыкла к жизни в Пекине. С Мувазой отношения налаживались. Муваза часто ворчала то на слуг, то на неё, но Турсун отмалчивалась. Со временем Турсун поняла, что могло раздражать Мувазу, и старалась не провоцировать её. Юсуф с утра до вечера был на работе, часто уезжал по делам, иногда надолго. Муваза обычно отсутствовала дома в первой половине дня. Судя по разговорам, она помогала Юсуфу. Часто делала проверки в торговых точках, проверяла качество товара, нанимала и увольняла продавцов.
Завтракали, как правило, вместе. За завтраком Юсуф интересовался у Турсун, как продвигаются учёба и занятия музыкой. Ужинали в основном вдвоём с Мувазой. Юсуф приходил поздно и, если не поужинал г де-то, Турсун разогревала еду и накрывала на стол.
Летом 1913 года Юсуф, как всегда, уехал на Иссык-Куль. Она с нетерпением ждала его приезда и новостей от родных. Он приехал раньше, чем ожидали. Оказалось, что царское правительство ввело в Семиречье запрет на выращивание мака, производство и продажу опиума. Как сказал Юсуф, русские военные сожгли большую часть плантации мака как раз во время сбора урожая. Адылу удалось спасти то, что успели собрать до этого. Юсуф с трудом вывез оттуда даже этот опиум, спрятав его на дно курджунов, сверху заполненных другими товарами.
Как сказал Юсуф, Григорий потребовал у Адыла огромную арендную плату за использование земли, принадлежавшей не ему, а Адылу и его односельчанам. Адыл пытался доказать, что имеет права на эту землю, но Григорий подделал документы и увеличил себе наделы.
– Как же теперь люди будут жить? – с глазами полными слёз спросила Турсун.
– Адыл сказал, что будут сажать пшеницу или другую культуру, увеличат поголовье скота.
– И вы теперь не будете ездить туда каждый год? – упавшим голосом спросила она.
– Поживем – увидим. Не переживай, у них всё хорошо. Передали огромный привет и гостинцы.
Мама передала, в основном, домашнюю еду, по которой Турсун так скучала.
Турсун исполнилось четырнадцать лет. За два года она выросла и стала настоящей красавицей с большими раскосыми глазами, тонким носом на белоснежном лице и точеной фигурой. Она хорошо и грамотно говорила на китайском и дунганском. Могла поддержать разговор на любую тему, неплохо играла на эрху. Учеба и занятия музыкой продолжались. За это время она подружилась с Сюли и часто встречалась с ней помимо занятий.
Однажды Муваза сказала: «Турсун, ты уже достаточно взрослая. Я хотела, чтобы отныне заботу о моём брате ты взяла на себя. Я уже устала заботиться о нём. Ты будешь следить за внешним видом моего брата. Это значит, ты будешь покупать для него одежду, ежедневно советовать ему, что надеть, собирать одежду и другие вещи в дорогу в зависимости от того, куда и на сколько дней он будет уезжать, следить за его питанием, ужинать вместе с ним, как бы поздно он ни пришёл. Он всегда должен выглядеть хорошо и быть сытым».
Муваза очень долго думала, как сблизить Турсун и Юсуфа. У нее было такое ощущение, что брат вовсе и не замечает девушку в доме, а она, в свою очередь, старается избегать его. Утром брат торопился на работу, а вечером Турсун сразу после ужина уходила к себе в комнату. У них не было общих тем для разговора.
Со своей стороны, Муваза очень сильно привязалась к Турсун. Она полюбила молчаливую, скромную девочку. Хотелось её баловать, но Муваза всегда помнила, что нельзя переступать грань старшей сестры мужа, поэтому была строга с ней.
Муваза решила поговорить с Сюли, чтобы та почаще разговаривала с Турсун об отношениях мужчины и женщины, хвалила Юсуфа и подталкивала ученицу к браку с ним. «Турсун обязательно прислушается к Сюли, ведь они подружки. И еще я должна почаще оставлять Юсуфа и Турсун одних в доме. Если не прибегнуть к таким женским хитростям, так и будут ходить еще двадцать лет», – размышляла она про себя.