Как отнеслись окружающие, узнав, что Нина мать-одиночка?.. Да по-разному. Некоторые сделали соответствующие выводы. Как-то, когда Нина после вечерней смены возвращалась домой, один из парней, всегда толпящихся у дверей женского общежития, ущипнул Нину ниже талии, и она так зафитилила ему под глаз, что у парня слетела кепка. Позднее, рисуясь перед друзьями, он пытался свести все в шутку, говорил, что хотел проверить, что у нее в «энтом» месте. «Ну и как она?» — спрашивали приятели. «Мускулатура, как у ощипанной курицы».
Вскоре после этого Нина познакомилась с Женькой, который в их городе проходил действительную службу. Симпатичный, застенчивый парень, блондин-альбинос. Многие удивлялись, чего нашел он в Нине. Ножки тонкие, темные, словно Нина ходила в черных узорчатых чулках. Но не зря говорят: у любви свои законы. Через пару месяцев они поженились, хотя Женьке оставалось служить еще больше года. Он приходил к ней только по выходным дням, когда ему давали увольнительную, с семи до одиннадцати вечера. Так как в это время Нинины соседки всегда находились дома и тут же бегала Нинина дочка, которая поздно ложилась спать, то, как только появлялся Женька, они с Ниной уходили в дворницкую — комнатушку под лестницей, где в углу, за метлами и лопатами, стоял старый диван. И ничто им не мешало. Ни цокот каблуков над головой, ни бормотанье парней за дверью, которые спускались сюда покурить. Прежде парни курили в комнатушке. Но однажды дверь туда оказалась закрытой. И после того, как они долго и настойчиво стучали в нее, из комнатушки вышла Нина и грозно спросила: «Что надо?» — «А вы что, любовью там занимаетесь?» — «Нет, в шахматы играем!» И с той поры парни, усевшись на подоконник, предупреждающе говорили друг другу: «Тихо. В шахматы играют!..» — Когда, обрушившись со страшным грохотом, падали на пол метлы, и лопаты, парни дружно ржали: «Королевские гамбит! — Заботливо спрашивали через дверь: — Вас там не ушибло?»
До армии Женька жил вместе с матерью. И после демобилизации вернулся к ней с молодой женой и дочкой. Комната у матери была маленькая. Прописались, конечно, у нее. Их сразу же поставили на очередь. Но жить в таком скворечнике всем вместе было невозможно. Пришлось снимать комнату.
В армию Женька пошел сразу после школы, нигде не успев поработать, не получив никакой специальности, и теперь устраивался куда брали, часто переходил с места на место, подыскивая, где больше платят. Однако его зарплаты хватало только на еду. Все-таки — три человека. Да и на ребенка денег идет больше, чем на взрослого. Потому пришлось снимать комнату подешевле. Постепенно забирались все дальше и дальше от центра, от метро, не гнались за удобствами. А потом и вообще переехали за город, в поселок, не пользующийся большой популярностью у дачников. Здесь на лето снимали сарайчики одни пенсионеры. Им бы лесочек поближе, а вода, пляж — ни к чему.
Торопясь на электричку, Нина видела, как пенсионеры бродили по ельнику метрах в двухстах от платформы, ковыряли палочками во мху, и, как ни странно, что-то там находили. За лето умудрялись насолить ведерко грибов, намариновать две-три литровые банки. Зимой поселок пустел. В это время комнаты сдавались здесь почти задаром.
Но с житьем за городом были связаны и определенные неудобства. Не говоря уж о том, что надо протопить печь — это еще полбеды. Нина возила девочку в детский садик, который находился возле института. Поэтому дважды в день приходилось ездить с ней в электричке. Утром и вечером. Туда и обратно. Именно в те часы, когда в электричках полно народу. Девочку будили рано. Она не хотела вставать, капризничала. Нина переживала за дочку. Вечером, взяв девочку из детсада, надо забежать в магазин. Приехав, приготовить ужин, помыть посуду, постирать, погладить. Пока всем занимаешься, смотришь — двенадцать, а в полшестого вставать. Нина и спала, кажется, только в транспорте: в электричке, в метро. Рядом разговаривают, смеются, иногда и навалятся на нее, а ей хоть бы что, ничего не слышит, спит.
К тому же девочка оказалась слабенькая здоровьем. Все детские болезни липли к ней, как репей. Кто бы из ребят ни заболел в садике, через день-другой этой же болезнью заболевала и она. Нина на три дня брала бюллетень, а затем за свой счет оставалась дома. Тогда жили на одну Женькину зарплату.
Нина знала, что у него не бывает личных денег, только на трамвай да на обед, и поэтому очень удивилась, когда Женька, вернувшись с работы, развернул пакет и достал из него детские сапожки. Девочка зачарованно смотрела на сапожки, на голенищах которых была вышита кошечка.
— У тебя сегодня день рождения. Поздравляю!
— Женька! — воскликнула Нина. — Какой ты, Женька!
— Да ладно. Хватит тебе, — пытался освободиться от нее Женька.
— Мама! — нетерпеливо дергала дочка Нину за подол. — Давай обуем.
— Какие красивые! Красненькие! — Нина подхватила дочку на руки, закружилась с нею по кухне. Она еще никогда не видела девочку такой счастливой. — Ну, папка! — повторяла Нина. — Поцелуй скорее папу! Скажи: «Спасибо, папа!»
Девочка подбежала к наклонившемуся Женьке, обхватила за шею. Ласкалась, целовала в щеку. А затем терла свою щеку, повторяя конфузливо:
— Колючий…
Он гладил девочку по голове.
— Расти большая. Вон ты уже какая!
— Женька! — смотрела на него Нина. — Ты у нас самый лучший в мире.
Не получавшая никогда в жизни таких подарков, Нина понимала, как сейчас счастлива дочка. И вместе о ней радовалась сама. «А где он взял на подарок деньги?.. Занял у кого-нибудь!»
В этот вечер они долго не ложились спать, все вместе сидели на кухне за празднично накрытым столом, радовались. И поэтому на следующий день Нина Кондратьевна уснула в обеденный перерыв, да так крепко, что не слышала, как Митя Мазуров насовал ей в рот бумажек. Сбежал куда-то, трус! Теперь его не поймаешь. Но разве можно на Митьку долго сердиться! Тьфу!
— Вас к городскому телефону, — войдя в комнату, сказала Нина Кондратьевна Полуянову.
— Меня-а?! — Ян еще никому не давал номер городского телефона.
Звонил Мишаня Нескучаев.
— Здорово, старик! Не удивляйся, как я тебя нашел. У меня есть телефон твоего начальства. У нас ведь договор о творческом содружестве!.. Между прочим, у тебя начальник дома? Извини, не уважаю начальников-баб. Они хороши для другого дела. Хо-хо. Это к слову. А я по делу. Ты, надеюсь, помнишь, что сегодня играет «Зенит»?.. Конечно, идешь? Как всегда, с Танькой? Какой сектор? У меня, естественно, первый. Есть два свободных билета. Твои загоним. Кстати, прихвати с собой пару печатных плат.
— Сейчас?!
— А когда же! Иначе зачем бы я стал тебе звонить?
— Уже полчетвертого. Накладные на вынос оформляют только до четырех.
— На фига тебе накладные?
— А как же?
— Животным способом.
— Как это?
— Болван! Все тебе надо объяснять. Мы же говорим по телефону, дубина! У вашего института вторая площадка есть? Есть. Туда инженеры по десять раз в день ходят. Если на каждую мелочь накладную оформлять, рабочего дня не хватит. Поэтому пользуются животным способом. За ремешок. На животике. Сверху прикрыл пиджачком. Ну и дурак! Пень березовый!.. Жду тебя у главного входа полседьмого. Все!
Мишаня повесил трубку. А Полуянов все еще стоял, недоуменно оглядывался. Нет, никто не слышал. Головань что-то подсчитывала, сидя за столом, а больше в кабинете никого не было.
Вернувшись в комнату, Ян достал из верстака две заготовки печатных плат, рассеянно вертел их в руках, не зная, на что решиться. К нему подошла Нина Кондратьевна. Она словно присутствовала при их разговоре с Мишаней и все слышала. Забрала у Яна заготовки, завернула в газету, сунула в сумочку.
Надо было позвонить Татьяне. Но идти в кабинет Головань во второй раз Ян не решился, а другого городского телефона в лаборатории не было. Утром с Татьяной было условлено, что встретятся в Приморском парке, на пересечении дорожек возле большой декоративной вазы. Так что можно и не звонить, они успеют и на встречу с Мишаней.
Когда после работы Полуянов вышел из проходной, Нина Кондратьевна ждала его. На виду у всех вытащила из сумочки и отдала завернутые в газету платы.
— Держите ваши ослиные уши.
Полуянов торопливо огляделся и увидел идущую к нему улыбающуюся Татьяну.
— Ты здесь? Я решила пройтись немножко пешком, сейчас на стадион едет столько народа, не закрываются двери.
— Но до стадиона далеко, несколько остановок.
— Ничего, мы не спеша.
Полуянов со школьных лет любил футбол, для него игры всегда были праздником. А вот Татьяна начала ходить только вместе с ним, когда учились на третьем курсе, но так пристрастилась, что теперь не пропускала ни одного матча. Узнавала всех игроков, как только те появлялись на поле, и часто поправляла диктора, объявлявшего по стадиону состав команды.
— Ты не устала? — спросил Ян, заботливо поддерживая ее под руку.
— Нет еще.
Рядом по проспекту вереницей проносились такси, все в одну сторону, к стадиону, и занятые. Ян скорее просто так, не рассчитывая на что-то, поднял руку. Одна из машин затормозила у поребрика, открылась задняя дверца. Два места на последнем сиденье были свободны.
— Повезло! — обрадовалась Татьяна.
Через несколько минут они уже шли центральной аллеей Приморского парка. По аллее рядами, как на демонстрации, шагали болельщики. По обочинам, обгоняя друг друга, бежали мальчишки, выскакивали на параллельную дорожку, на которой посвободнее, мчались по ней.
— Смотри-ка, купаются! — воскликнула Татьяна. В пруду, мимо которого они проходили, плавали два мальчишки, а еще трое стояли на берегу — каждый на одной ноге, другая подобрана к животу, зябко скорчившись, обхватив себя наискось руками. — Вот дурачье! Закоченеют!
— Ничего им не будет!
Минуты через три мальчишки пронеслись мимо них, размахивая мокрыми плавками.
— Смотри, где-то здесь нас поджидает Мишаня, — сказал Ян, всматриваясь в стоящих по обочине шоссе людей.