— Ерунда! — сказал он. — Не беспокойтесь. Там в это время всегда мало народа. Здесь недалеко. Библиотека Ленина.
— Куда?!
— У них, знаете, есть специальный просмотровый зал, куда поступает вся новейшая литература по нашей области техники, не только отечественная, но и зарубежная.
— Да нет, — смутился Неделин. — Я завтра утром уезжаю. Хочется посмотреть город. А еще — всякие дела.
— Жаль! — сказал Журавлев. — Там столько всего.
Они расстались. Неделин шел по улице и все оглядывался, словно его чуть не сбило автомобилем.
На следующий день с утра Неделин получил на заводе трубку, направился в аэропорт, а примерно часа через два вышел из такси у проходной своего института.
У стендовой его встречал Шурик. Он словно знал, что Неделин вылетел из Москвы, и теперь поджидал его. Услужливо подбежал, подхватил коробку с трубкой, открывая перед Неделиным дверь.
Шурик — это не просто имя. А скорее, название профессиональной принадлежности. Как, скажем, токарь или пекарь. Такой Шурик имеется в любом НИИ, при руководителе каждого изделия. Его могут называть Толик, Витек, но все равно он — «Шурик». Обычно ему за сорок. Но никто не называет его по отчеству, не только те, кто старше его по возрасту, но даже зеленые «салажата» — недавно пришедшие из ПТУ регулировщики.
Шурик знает, где и что включается, кто в какую смену выходит на работу (на стендовых работают в разные смены, чтобы не толкаться всем вместе и не мешать друг другу), где и какой стоит предохранитель, у кого можно достать ветошь протереть прибор, канифоль, чернила, паяльник, да вообще все, что потребуется. Без главного конструктора изделия еще день-другой можно обойтись, а вот без Шурика — нет. И это не в шутку, а всерьез. Поэтому в стендовой целый день только и слышишь: «Шурик! Шурик!»
— Как съездили, Владислав Аркадьевич?
— Нормально. А как у вас?
Следом за Шуриком Неделин вошел в стендовую. Шурик ничего не ответил. Но опытному человеку, поработавшему в стендовой, ничего и не надо говорить, с одного взгляда все ясно.
Здесь и всегда, как бы отменно ни шла работа, царит развал. А сейчас стендовая напоминала квартиру, в которой затеяли ремонт, нагрянули маляры с ведрами и стремянками, когда в квартире еще не все убрано. И хозяева забегали всполошенно. Все что-то тащили. Один — осциллограф, другой — вольтметр. Возле открытого корпуса прибора, уткнувшись головами, стояло человек шесть-семь, заглядывали в нею, словно в темный глубокий колодец, в котором вылавливали ведро. Жарища, как в парилке. И словно кто-то, присев за фанерным щитом, хлестался там веником, оттуда слышалось непонятное — шасть, шасть.
Неделин в дальнем углу, возле многочисленных приборов, увидел Лизу. И она тоже увидела его.
— Ты самолетом? Как съездил? Получил трубку?
— А как здесь?
Она ничего не ответила. Только взглянула на приборы.
К ним уже бежала Лизина неизменная помощница и приятельница лаборантка Рая.
— Приехал? — воскликнула она. Когда Рая о чем-то спрашивала, создавалось такое впечатление, что она этим восторгается. Делалась похожей на ласкающуюся кошечку, которой так и хочется потереться о тебя, прогнув спину. Даже мурлыканье появлялось у нее в голосе: — В ГУМе были?.. В ЦУ-у-уМе?.. А у нас-то.. Ничего не получается!
Но и это она сообщила вроде бы восторженно.
— Встретил в столице вашего шефа.
— Да-а?
— Хоть бы скорее он приехал, — вздохнула Лиза. — Ничего не говорил, когда собирается вернуться?
— Нет. Об этом мы не разговаривали.
Тем временем, пока Неделин стоял с Лизой и Раей, Шурик сменил в дисплее трубку, и, когда Неделин подошел к своему прибору, дисплей работал. Все было в порядке. Можно продолжать испытания изделия!
И вдруг словно волна прокатилась по стендовой, пробежал легкий шумок. Это в стендовую вошел директор. Вошел стремительно, неожиданно для всех. Но Шурик все-таки успел шепнуть:
— Начальство!..
А дальше передалось, как эстафета.
Директор был самым молодым среди институтского руководства. И всего лишь на каких-нибудь пять-шесть лет старше Неделина. Внешне он выглядел совсем парнишкой: шея тонкая, стрижен под полубокс. В студенческие годы он бегал на стайерские дистанции. И сейчас в летние дни приезжал в институт на гоночном велосипеде. Ставил велосипед в кладовку АХО и взбегал по лестнице на второй этаж, чтоб заскочить в спортивный зал, принять душ, и точно со звонком, еще с мокрыми волосами, сидел у себя в кабинете.
До него директором института был замечательный человек, Александр Александрович Щеголев. Утром к проходной бесшумно подкатывал ЗИЛ. Из него чинно, неторопливо, словно атташе, прибывший на дипломатический раут, вылезал Александр Александрович. В новом модном костюме, белоснежной рубашке. За руку здоровался со всеми старушками-вахтершами. Причем каждая из них, как только появлялась его машина, торопливо вытирала руку и, поздоровавшись, благоговейно наблюдала, как он шествовал к лестнице, возле которой его уже поджидала пара начальников лабораторий, чтобы решить какой-то срочный производственный вопрос. Александр Александрович брал их под руку, и они вместе поднимались по лестнице. При этом он, поворачиваясь то к одному, то к другому, улыбался такой широкой, очаровательной улыбкой, что она, казалось, излучала сияние. И пока они поднимались, все вопросы оказывались решенными.
Неделину хоть немного, но довелось встречаться и разговаривать с Александром Александровичем. Одна встреча запомнилась ему на всю жизнь.
Щеголев любил ходить по институту. Придет в лабораторию, подсядет к кому-либо из инженеров и расспрашивает, что тот делает, в чем особенности разработки, какие встретились трудности, как устраняются.
Неделин был еще молодым специалистом, недавно испеченным инженером, и не знал об этой особенности директора. И вот Александр Александрович зашел в их лабораторию и подсел к нему.
Неделин начинал разработку дисплея, который испытывался сейчас. Говорят, что Александр Александрович сам когда-то был индикаторщиком. И может быть, поэтому искренне заинтересовался тем, что делает молодой инженер. Расспрашивал об одном, другом, о всяких технических мелочах, как бы это делал инженер, приехавший из другого родственного предприятия. И, почувствовав его искреннюю заинтересованность, поддавшись ей, Неделин рассказывал о всем увлеченно, забывшись, что рядом директор, даже поспорил с ним.
Уходя, Александр Александрович пожал Неделину руку, поблагодарил.
— Спасибо большое. Как ваша фамилия?.. Давно работаете? Спасибо, старший инженер Неделин. Кстати, как ваше имя-отчество?
После его ухода все сотрудники, работавшие с Неделиным в одной комнате, подтрунивали над Владиславом.
— Ты его растрогал до слез! Спасибо тебе большое, старший инженер!..
А через два дня в лабораторию принесли приказ по институту:
«За успешное освоение новой техники перевести инженера НИЛ Неделина В. А. в старшие инженеры»…
Вот тут-то все и раскрыли рты.
Полгода назад Щеголев переехал в Москву, на его место был назначен нынешний директор, Николай Федорович Кропотов. До этого он возглавлял лабораторию поиска перспективных направлений. Защитил диссертацию, в которой предложил вместо существующей системы создать иную, использующую другой принцип работы, теоретически доказав, что она будет обладать многими преимуществами. Систему было решено проверить. Кропотова же и назначили главным конструктором нового изделия. И теперь система проходила стендовые испытания. Его первое детище и любовь.
Имелась и еще одна особенность. Ввиду особой важности проведения этой работы срок окончания стендовых являлся товарной плановой позицией не только института, но и главка.
Большинство главных конструкторов в институте были ровесниками Александра Александровича, проработали вместе с ним многие годы, стали лауреатами Государственных премий, так сказать, опытные «зубры». И для них новый директор являлся не более чем мальчишкой. Они считали, и часто справедливо, что во многом понимают не меньше, чем он. И не торопились выполнять его распоряжения. Иногда преднамеренно не замечая их.
Что в данной ситуации мог противопоставить Кропотов авторитету Александра Александровича, чтобы справиться с такой свалившейся на него махиной, как институт?
Требовательность. Единственное — требовательность. Безусловное четкое выполнение всех распоряжений. Армейское повиновение. И он требовал.
Поэтому сейчас в стендовой сразу стало тихо, как в классе при появлении учителя.
Кропотов остановился у включенного дисплея.
— Работает?
И тут же рядом возник Леня Жарков, на днях назначенный заместителем главного конструктора изделия. Леня был из тех людей, которые сами ни за что полностью не отвечают. Они чаще всего кого-нибудь замещают. Шумный, взъерошенный, словно воробей, которого только что оттрепала воробьиха, он сразу же начинал кричать, никого других вокруг себя не слыша. И сейчас по-воробьиному запрыгал вокруг директора, отталкиваясь сразу двумя ногами.
— Порядочек! Датчик включен? Все в норме? Сигнал устойчив?
— Вас приглашают к междугородному, — позвал директора Шурик.
— Ага. — И директор убежал.
В стендовой сразу все оживились, заговорили, опять потащили кто что.
Рая помчалась в соседнюю комнату, «комнату отдыха», пока там не заняли городской телефон, чтобы позвонить мужу. Она звонила ему почти каждые полчаса. Муж у нее был капризен. Он любил, чтоб за ним ухаживали, заботились. А в эти дни, пока шли стендовые и Рае приходилось оставаться по вечерам, он был особенно раздражителен, брюзглив. И бедная Райка бегала к телефону каждую свободную минуту, чтобы выслушать «исповедь».
В стендовой стало потише, заметно поубавилось народа. Неделин глянул на часы. Ого, уже скоро семь! Рабочая смена закончилась, многие разошлись по домам. На столах остались неубранными рабочие тетради, лежал справочник, заложенный на нужной странице галстуком, на спинке стула висел чей-то пиджак. По стендовой бегал Шурик, проверяя, не оставил ли кто включенным паяльник и на всех ли электрощитах вырублено напряжение.